Андрей Зубов - Лекции по истории религий
Что такое «веда»? Это слово родственно нашим словам «ведать», «ведение», и «ведун» («колдун») тоже восходит к этому корню. Ведать – значит «знать», но не в том смысле, что человек знает английский язык или математику; ведать, изведать – значит «соединиться с объектом знания, составить с ним одно целое, получить священное единство с тем, что ты изучил». Ведать – означает очень высокий уровень соединения с объектом познания, чуть ли не брачное единство с ним, когда изучаемое и изучающий становятся одним целым, как и муж с женой, по слову Библии, – одной плотью.
Итак, корпус Вед состоит из четырех собраний – самхит. Сейчас на русский язык впервые полностью переведена Т. Я. Елизаренковой наиболее крупная и известная самхита – «Ригведа», Веда гимнов. Она занимает три толстых тома. Поскольку Вед четыре, таких томов должно быть двенадцать; а так как веды с самого начала использовались с комментариями, то количество томов достигло бы размеров большой библиотеки. Арии не писали вообще: у них не было письменности, все запоминалось наизусть. И запоминалось так, что когда Веды были записаны впервые – это произошло уже после Рождества Христова, – то записи, сделанные в разных концах Индии, не отличались даже пунктуацией – абсолютно адекватная передача огромного корпуса текстов.
Чтобы так передавать веды на протяжении многих поколений, необходимо было подчинить этой задаче всю жизнь. Если мегалитическая культура ориентировалась на строительство заупокойных памятников из камня, земли и дерева, то наши арийские предки употребляли не меньшие усилия для сохранения и передачи вед, которые, по их глубокому убеждению, были даром Бога, «шрути», то есть «услышанное» – то, что было услышано какими-то древними мудрецами-провидцами – риши – от Самого Бога.
Представьте себе, что такое выучить наизусть Библию, а тут по объему текст во много раз больше. Чтобы его выучить, ученичество для священника продолжалось с семи до двадцати одного года. Мальчики, потом юноши должны были находиться в доме учителя, с его слов наизусть учить эти тексты и их употребление. Что же это за удивительные тексты, которые требовали такого к себе отношения, ради которых, собственно, и существовало общество? «Человеческое общество и вся вселенная существуют благодаря ведам», – говорили древние арии. Но если мы начнем читать русский перевод «Ригведы», он нас очень разочарует: какие-то непонятные события в мире богов, на которые намекает, очень редко говорит прямо, древний поэт. «Ну и стоило ради этого огород городить?» – спросим мы. Конечно, если назначение этих текстов – удивить, порадовать или успокоить душу, не стоило. Но ведь они связаны с победой над последним врагом, то есть смертью, а за победу над смертью не жалко заплатить при жизни никакую цену.
Мы снова встречаемся с ритуалом, но без царского элемента. Возьмем классический гимн – 32-й гимн первой мандалы, то есть первого круга «Ригведы» (традиционно «Ригведа» делится на десять глав – кругов). В нем описывается, как Индра побеждает чудовище Вритру. Индра – одно из тех божественных существ, которых древние индийцы называли адити – «беспредельные». Боги беспредельны, и все они суть энергия Единого Бога Творца, которого именуют Аджа – «нерожденный». Вошедшие в русский язык слова «генезис», «ген», «генетика» – все это поздние греческие соответствия древнеиндийского корня «джа» – «рождаться, появляться». «А» – отрицательная частица, Аджа – «нерожденный». Все боги – адити, «беспредельные» – проявления энергии Творца, но каждый из них имеет свой личный образ и может действовать автономно от остальных; в то же время они никогда не вступают в конфликтные отношения друг с другом, как греческие боги.
Итак, Индра (слово индоевропейского происхождения и однокоренное с нашими «ядро», «ядреный» – «крепкий, здоровый, цельный») – это образ силы, и он вступает в бой с чудовищем. Его имя Вритра. Вритра – на санскрите «преграда, плотина, затор». Это чудовище лежит и не пускает воды человеческие в небесный мир, а воды небесные – в мир человеческий, оно легло средостением между миром богов и миром людей. Понятно, что это за чудовище, его и описывают как змея. Хотя, конечно же, вы понимаете, что змей – лишь поэтический образ, лишь метафора. На самом деле это некое метафизическое понятие отпавшего от неба, от Бога существа. Индра сражается с Вритрой, убивает его, и после этого воды человеческие (довольно таинственный образ, но понятно, о чем идет речь) начинают свободно течь в небо, то есть люди могут беспрепятственно восходить на небо, а Божественная благодать – нисходить в мир. Главный эпитет Индры Вритрахан – убийца Вритры.
Вот фрагмент текста 32-го гимна первой мандалы «Ригведы»:
Когда ты, Индра, убил перворожденного из змеев
И перехитрил хитрости хитрецов,
И породил солнце, небо, утреннюю зарю,
С тех пор ты уже не находил себе противника.
Он убил Вритру, самого (страшного) врага, бесплечего,
Индра – дубиной, великим оружием.
Как ветви, топором обрубленные,
Змей лежит, прильнув к земле…
Через (него), безжизненно лежащего, как раскрошенный тростник,
Текут, вздымаясь, воды человеческие.
Кого Вритра с силою сковывал,
У их ног лежит теперь змей.
Теперь посмотрим, как этот гимн превращается в ритуальную формулу. Каждый жрец, читая его и держа в уме то, что сделал Индра, чтобы освободить людей и уничтожить преграду, совершает четко определенные действия, которые символически изображают действия Индры, убивающего Вритру. Таким образом зло, которое мешает человеку соединиться с миром богов, уничтожается на время совершения ритуала, и та цель, то желание, которое имеет заказчик ритуала, реализуется, будь то земные вещи или победа над смертью и блаженная вечность. Судя по тому, что древние индийцы хоронили своих умерших после кремации в курганах, и по целому ряду заупокойных гимнов, которые дошли до нас в ведах, они верили, что после победы над смертью умершие войдут в мир вечности, в запредельную даль (так именовали мир божественной вечности древние арии – парах параватах, «запредельная даль»).
Скепсис, который поразил Египет и Месопотамию, коснулся и индоарийских племен, но позже, где-то на рубеже 1200 года до Р. Х. Однако если Египет и Месопотамия переболели им и, в общем-то, не пленились отбрасыванием ритуала настолько, чтобы вместе с ним отбросить и идею телесного воскресения, и идею уникальности жизни, то в Индии было иначе. Былая периферия человечества становится центром новой совокупности религиозных идей. Эти религиозные идеи рождаются в кругу, как мы бы сказали, монашествующих.
У индоариев существовала практика четырех ашрам (слово, родственное нашему «храм»), этапов жизни, которые каждый человек должен был проходить в отношениях с Божественным миром. Первый, от семи лет до двадцати одного года, – ученичество у священников. Ученик – брахмачарья давал обеты полного послушания учителю и полного целомудрия, полового воздержания на все время обучения. В двадцать один год он, уже всему наученный, возвращался в свою деревню. К этому времени родители подыскивали ему невесту, он женился и начинал жизнь домохозяина – грихастхьи. Продолжал совершать обряды, ритуалы, но у него рождались дети, он работал, служил. Этот период продолжается приблизительно до 65 лет и делится на две части: до 40 лет – время рождения детей и чисто домашней, хозяйственной деятельности, от 40 до 65 продолжается супружеская жизнь, рождаются дети, но главное внимание уделяется общественным делам: человек должен заниматься делами своей деревни, по крайней мере быть в составе деревенских старост, если он не идет на более высокие уровни, как бы мы сейчас сказали, управленческих структур. Но в 65 лет все это кончается. Примерно в этом возрасте, считается, человек должен увидеть сына своего сына уже выросшим, пришедшим из ученичества. После встречи старшего внука полагается передать старшему сыну огонь домашнего очага, на котором совершаются и жертвоприношения, а самому уйти в лесной монастырь, стать ванапрастхой – лесным отшельником.
Брахманам и кшатриям (но не вайшьям), полагали арии, глупо и не нужно всю жизнь жить в деревне. В определенном возрасте надо оставить хозяйство и заниматься в основном молитвой в монастыре и обучением учеников. Там можно вместе с немолодой уже женой поселиться в домике, рядом с такими же отшельниками, развести свой огород. Это третья ашрама – лесное общинное отшельничество.
Но это еще не конец. Далеко не всем, но тем, кто чувствует в себе еще большее стремление к духовному росту, можно совершить последний шаг – стать бродячим аскетом или, как говорят в Индии, саньяси – отреченцем. Такой человек (а им может быть только брахман) отказывается и от дома, и от супруги, и от сообщества отшельников. Он дает обет вечно быть в пути, нигде не жить больше трех дней, никогда не произносить ни одного слова, кроме молитвы, то есть не вести никаких бесед с людьми, только с Богом (одним лишь духовным детям можно давать наставления); ничего никогда не просить и, естественно, не производить никакой пищи. Такой странствующий монах молча идет из деревни в деревню с чашей для подаяния: что ему положили в чашу, то он и ест. Получив от кого сладкой рисовой каши, а от кого острых, наперченных овощей, желательно выйти за пределы деревни, смешать все это с речной водой в один ком и запихнуть в рот, чтобы не получить никакого удовольствия от еды. Этот обычай существует до сих пор, и многие индийские предприниматели, министры и депутаты парламента заканчивают свою жизнь бродячими монахами на дороге. Это, по мнению индийцев, достойное завершение человеческого существования.
