Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
А Толстой, который так видел людей и нам их показывал, – Черткова не показал <…> не видя Черткова, мы не понимаем, почему он “самый близкий и нужный”»[854].
Итак, как видели Черткова окружающие его люди и каким он хотел видеть себя сам?
Отыскивая ответ на этот вопрос, нужно помнить, что окружавшие Л. Н. Толстого люди не имели оснований любить Черткова и объективно оценивать его личность. Члены семьи писателя (его жена и дети) не могли сочувствовать тайному намерению ближайшего ученика – оставить семью без наследства, намерению, о котором они могли догадываться еще при жизни писателя и которое должно было вызвать у них чувство раздражения после его смерти. Сотрудники и единомышленники Л. Н. Толстого могли быть движимы сильным чувством зависти к человеку, который был так приближен к писателю.
Именно поэтому так важно не ограничиваться каким-либо одним свидетельством, а постараться представить комплексную картину.
В. Г. Чертков о себеВажной работой, дающей представление о целях и мотивации В. Г. Черткова, является его книга «Уход Толстого», изданная впервые в 1922 г. и уже частично цитированная выше. Свою задачу автор формулирует следующим образом: освободить будущих биографов Толстого от необходимости примирять разноречивые данные и «поддаваться искажающему влиянию неправдивых источников», каковую задачу, по мнению В. Г. Черткова, может решить только человек, состоявший с Л. Н. Толстым в близких отношениях и бывший непосредственно знакомым с условиями его домашней жизни, но не принадлежавший к числу его родственников, чтобы изложение это было «вполне свободно от всяких семейных предпочтений и пристрастий». В. Г. Чертков осознает, что «самой судьбой» на него наложена «нравственная обязанность заняться такой работой», которая им осуществляется «в интересах человечества для сохранения во всей своей неприкосновенности поразительного примера жизни Толстого». Кроме того, Чертковым движет и другой мотив – «уважение и преклонение перед тем божеским Началом, которое в нем [Л. Н. Толстом. – Свящ. Г. Ореханов] с такой силой и чистотой проявлялось»[855].
Реальная цель В. Г. Черткова – изобразить в черном цвете роль С. А. Толстой в жизни мужа и отвести от себя обвинения в истории подготовки завещания Л. Н. Толстого. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что анализируемый текст интересен не с точки зрения происхождения завещания писателя, – еще раз подчеркнем, что эта тема является факультативной и касаемся мы ее постольку, поскольку она имеет отношение к характеристике личности В. Г. Черткова, точнее, его духовного облика, а также связанного с этим духовным обликом действительного или мнимого влияния на Л. Н. Толстого.
Анализируемое сочинение В. Г. Черткова имеет несколько отличительных черт. Во-первых, его яркой особенностью является плоский и пуританско-высокомерный морализм, оснащенный «этическими» максимами самого примитивного свойства, которым пропитана вся «философия» В. Г. Черткова, основанная на простых построениях и достаточно неожиданном невежестве в области церковного учения. Показательный пример такого рода – цитирование В. Чертковым Священного Писания. Например, на с. 22 своего сочинения он приводит следующий текст: «Перед своим Богом», как сказано в Евангелии, «каждый из нас устоит или упадет», не подозревая, что в Евангелии такого текста нет, а приведенные слова являются очень сильно искаженной по смыслу цитатой из Послания к римлянам св. апостола Павла (Рим 14. 4), столь, кстати, не любимого Л. Н. Толстым и его учениками.
Во-вторых, отличительный признак мысли В. Г. Черткова – ее демагогичность, склонность к шаблонам и штампам почти рекламного порядка, ориентированным в значительной степени на конъюнктуру пролетарского «культурного» рынка. Чего стоит, например, один такой пассаж: «Не следует также забывать и того, что при этом Л[ев] Н[иколаевич] все время продолжает самым внимательным и чутким образом отзываться на все существенные нужды, духовные и материальные, своего народа и всего человечества, посвящая все рабочее время своей жизни напряженному душевному труду в интересах рабочих масс и вообще всего страдающего, как от внешнего, так и от внутреннего зла, человечества»[856]. Вообще заботе о «рабочих массах», о «широких массах человечества», причем не только «современного», но и «будущего», мнением которого, заметим, в новую пролетарскую эпоху, когда вышла в свет книга Черткова, было принято спекулировать особенно безответственно, посвящено много места в работе, в которой утверждается вообще, что главная цель самого автора всегда была способствовать осуществлению заветной мечты Л. Н. Толстого – «доставить рабочему, наименее достаточному населению всех стран возможность пользоваться писаниями Толстого в наиболее дешевом виде»[857]. Характерно, что рассматриваемое произведение обильно оснащено различными высокопарными литературными штампами («путеводная звезда», «великое общечеловеческое значение», «истинная любовь к людям», «на радость и пользу человечеству», «пытки инквизиции» и т. д.), а также русскими пословицами.
Возникает вопрос: на какого читателя вообще это все было рассчитано? Кто мог поверить В. Г. Черткову в его попытках подчеркнуть свою полную непричастность к делу составления завещания (см. подробнее выше соответствующий раздел работы)?
Все дело в том, что В. Г. Чертков находился в беспроигрышном положении: С. А. Толстая уже была в могиле, а те документы, на которые он в своей книге ссылается, еще не были опубликованы и поэтому не давали возможности восстановить объективную картину. Единственное темное место здесь – молчание А. Л. Толстой, которая, как известно, была непосредственной участницей событий и вполне могла высказаться на этот счет.
Далее, в книге Черткова обращает на себя внимание какая-то поистине необузданная уверенность в своей правоте. Портрет Л. Н. Толстого, нарисованный Чертковым, настолько трафаретен, лишен живых черт, что становится понятно: появиться он мог только в то время и в той среде, в которой некому было такому взгляду В. Г. Черткова что-либо противопоставить.
Уже подчеркивалось выше, что в своей книге 1922 г. В. Г. Чертков прибегает к откровенной лжи, утверждая, что не принимал ни малейшего участия в своем назначении редактором и издателем рукописей Толстого, более того, это решение Л. Н. Толстого было предпринято якобы даже без ведома Черткова, которому вообще идея создания «юридического» завещания была неблизка, поэтому он сам определенно отказался быть назначенным юридическим наследником Толстого, а окончательный текст завещания составлялся без какого-либо его участия. И далее, с последовательностью, сильно напоминающей методы иезуитов, В. Г. Чертков подчеркивает, что, бесконечно уважая волю и свободу своего друга, он должен был теперь «только с благодарностью за доверие и благоговением принять из рук Л[ьва] Н[иколаеви]ча его полномочие и посвятить свою дальнейшую деятельность прежде всего строгому и точному исполнению его воли»[858]. О том, что Чертков рассматривал завещание Л. Н. Толстого как средство передачи именно ему «в распоряжение» сочинений писателя, а также особых полномочий по их изданию, свидетельствуют многочисленные завещания самого В. Г. Черткова. В частности, в «завещательном распоряжении», датируемом 21 декабря 1927 г., говорится, что Л. Н. Толстой 22 июля 1910 г. передал свои права А. Л. Толстой только для того, чтобы «она в точности исполнила его волю, изложенную в сопроводительной к этому завещанию записке»[859]. В дальнейшем В. Г. Чертков высказался еще более определенно: единственное желание Л. Н. Толстого якобы заключалось в том, чтобы сделать его, Черткова, единственным своим литературным наследником. В условиях царского режима это было неосуществимо, так как в соответствии с русским законодательством требовалось физическое или юридическое лицо, которому можно было бы передать эти права. Так вот, таким фиктивным лицом, фактически для обхода законов, и стала, с точки зрения В. Г. Черткова, младшая дочь писателя[860].
Но существовала (и продолжает существовать) одна серьезная проблема: в своей книге В. Чертков пытается как-то объяснить те критические записи о нем Л. Н. Толстого, которые встречаются в дневнике последнего в 1910 г. В частности, такая попытка предпринимается им по поводу известной записи от 24 сентября 1910 г.: «От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается уйти от всех» (ПСС. Т. 58. С. 138). Чертков очень неубедительно объявляет, что «приведенное из дневничка Л[ьва] Н[иколаеви]ча замечание обо мне выражает лишь мимолетное настроение, вызванное недоразумением такого рода, какое иногда неизбежно проносится даже между самыми близкими друзьями, и притом – тем более естественным, что в то время мы были лишены возможности непосредственного личного общения»[861]. Кроме того, для подтверждения своей мысли он приводит обильную порцию цитат из других писем Толстого, где говорится о его, В. Черткова, значительной роли в жизни Л. Н. Толстого.
