Алексей Добровольский - Волхвы
В цельном Языческом мировидении не было резкого противопоставления явного и кажущегося, мира людей и мира Духов[36], «материального» и «духовного». Всё духовное в той или иной мере материализовывалось, а всё материальное – одушевлялось. О том, что материя есть только сгустки силы, Волхвы ведали задолго до «безумных» физических теорий. Так называемые чудеса были для них самоочевидностью, не заслуживающей какого-либо особого культового поклонения. Они не возводили своих кумиров в ранг небожителей и сынов божьих. Для них не было богов истинных и ложных, ибо не было богов вообще; вернее, боги не существовали в том смысле, как полагали люди[37]. Боги могли пониматься разве что как блюстители БОЖЕСТВЕННОЙ, ИЛИ ЕСТЕСТВЕННОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ.
Языческая традиция вообще отрицает всякую догматику. Профанические авраамические религии основаны на вере, а Язычество – на живом, реальном религиозном опыте. Вера в то или иное «священное» писание не имеет никакого отношения к истинной, искренней религиозности, а потому чем ближе человек к тому или иному церковному «сверхъестественному» богу, тем дальше он от естественного БОЖЕСТВА-ПРИРОДЫ.
В первозданном Язычестве ещё нет противоестественного расщепления мира на естественный и сверхъестественный. Есть один СВЕЩЕННЫЙ МИР ПРИРОДЫ: мир людей, зверей, фей, демонов, оборотней… За всем многообразием видимой и невидимой Природы находится ЕДИНАЯ ЖИВАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.
На каком-то самом глубинном, корневом, сокровенном уровне Жизни[38] всё родственно и нет ничего заведомо «мёртвого». Мир множествен, но един, и потому нет непереходимой пропасти между родовыми Духами-Предками и Духами Родной Природы, Родного Края, с которым Волхв связывал свою судьбу и могучую силу своих Духов-Покровителей.
Умерший уходил на тот Свет, к «Роду своему». Род существовал как бы в двух мирах – на этом и на том Свете. Род, живущий на этом Свете, можно уподобить видимой, малой части ледяной горы, тогда как Род, обитающий на том Свете, – подводной, большей части. Мир земной и мир потусторонний неразрывно взаимосвязаны и, составляя одно целое, в конечном счёте – единый Вселенский Организм, населённый существами различного порядка, – влияют друг на друга.
Да и вообще различие между этими мирами носит не принципиальный, а условный характер. Потусторонний мир – не какой-то нездешний, небесный, сверхъестественный мир: он – здесь, рядом, окружает и проникает нас со всех сторон; только он и его обитатели находятся ПО ТУ СТОРОНУ нашего обычного чувственного восприятия.
Силы-Сущности, чьи действия превышают человеческое разумение, могут иметь двойственные характеристики и принадлежать одновременно обоим мирам: «дневной» и «ночной» сторонам Природы.
Отсутствие резкой расчленённости в Языческих представлениях о Духах умерших и стихийных Духах, туманные их переплетения дали повод известному философу-богослову Владимиру Соловьёву обозначить все древние Языческие религиозные представления как «смутный пандемонизм» (Соловьев B.C. Первобытное язычество, его живые и мёртвые остатки. Собр. соч. СПб., 1911, т. VI). Это верно лишь отчасти, поскольку всё же проводилось различие между духами умерших и другими Духами, которые никогда не были людьми: несмотря на кажущуюся неразличимость, каждый разряд Духов, или анимистических образов, имел собственное определённое происхождение и мог проявляться самостоятельно.
* * *Пантеистически-мистическое мировосприятие есть сердцевина неподдельной религиозности. Язычество – это не вера в богов, а ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ЖИЗНИ.
Монотеисты всех конфессий всегда клеймили Язычников обвинениями в грубом идолопоклонстве, подразумевая под этим обоготворение человекообразных болванов – истуканов. Но, во-первых, рукотворные идолы принадлежат довольно-таки поздним временам; это – уже упадок Язычества как чистого природопочитания, отрыв от живой первоосновы, вырождение пантеизма в антропоморфный политеизм. «Боги» были очеловечены, а религия, имеющая теперь главным своим содержанием существование «богов», измельчала в экзотерическую боговщину.
А во-вторых, каждый понимал этих богов по-своему, в меру своего разумения, и для зрелых умов они были лишь символическими выражениями Великих Тайнодейств Природы, а внешняя форма идолопочитания признавалась только завесой, скрывающей Истинную Сущность подобно покрывалу Изиды.
Античные натурфилософы-пантеисты не отрицали существования богов как неких одухотворённых сил Природы, а лишь имели в виду, что они (боги) вовсе не такие, какими их представляют себе люди, переносящие на богов свои человеческие черты.
Великие мыслители почитали ПРИРОДУ КАК ЕДИНУЮ БОЖЕСТВЕННУЮ СУЩНОСТЬ, ВЫСШИЙ РАЗУМ ИЛИ ВСЕЛЕНСКОЕ СОЗНАНИЕ.
Так называемые боги были, по сути, не чем иным, как различными качественными проявлениями одной и той же БОЖЕСТВЕННОЙ МАТЕРИ-ПРИРОДЫ, Её таинственными животворящими Силами, которые просто не могут быть персонифицированы как Существа.
Натурфилософы отдавали дань уважения, но никогда не поклонялись и не превращали в идола какого-либо из этих богов или богинь. Они видели дальше, а идолы – это для близоруких. Гомеровские антропоморфные боги, хотя и бессмертные, но ограниченные в своём могуществе, доступные умилостивлению жертвами и мольбами, подверженные человеческим слабостям, вожделениям и взаимному обману, служили предметом насмешек ещё во времена Анаксимена и Анаксагора.
Знаменитая атеистическая поэма Лукреция Кара «О природе вещей» предваряется обращением к богине Венере. Ни Левкипп, ни Демокрит, ни Эпикур, ни Лукреций не были атеистами в позднейшем значении этого слова: они не сомневались в существовании богов, а лишь отказывались верить в конкретных человекоподобных богов, которым поклоняется толпа.
В Индии смысл такого атеизма передавался словом «настика», т.е. отрицание идолов, в том числе всех антропоморфных богов.
Сокровенное Учение мусульманских мистиков-суфиев можно назвать пантеистической теософией (по мнению Бируни, суфии называются так от греческ. слова «софос» – мудрец). Суфии воспринимают Природу как эманацию Божества.
Некоторые источники указывают, что Учение имеет несколько ступеней. Сначала ученик должен выполнять все предписанные исламом очищения и молитвы, ритуалы и церемонии. Сделавшись таким образом правоверным мусульманином, он «вводится в разряд познания» (поднимается на следующую ступень посвещения). Тогда ему разъясняют, что все внешние религиозные обрядности, которые он до сих пор ревностно выполнял, не имеют внутренней духовной ценности и что с этих пор он должен стремиться к тому, чтобы проникнуть в таинственную сущность БОЖЕСТВЕННОГО ВСЕЛЕНСКОГО РАЗУМА.
Величайшими поэтами, переложившими на стихи Учение суфиев, были Фирдоуси, Омар Хайам, Низами, Саади, Хафиз, Джами, Руми и другие. Суфизм как пантеистически-мистическое течение в исламе возник в Персии, среди индоевропейцев, чей дух не мог принять семитский монотеизм магометанства. И именно арийский дух облёк суфизм в прекрасные и величественные образы, мощно завладевающие человеческими мыслями и чувствами (император Акбар был суфием).
Все культурные ценности, что есть в исламе, созданы персами и таджиками. Почти вся так называемая «арабская философия» средневековья была творчеством персов-шиитов, писавших на господствовавшем тогда арабском языке. На это указывает известный историк-востоковед и семитолог Э. Ренан в своей «Истории цивилизации».
* * *Пантеизм не проводит разграничения между Божеством и Природой. Высшая религиозная мысль никогда не упускала из виду, что все силы Природы есть лишь бесконечно разнообразные проявления единого в своей множественности Божества.
Но такое представление было трудно доступно обыденному религиозному сознанию, которое не могло держаться на столь отвлечённой идейной высоте и с течением времени стало видеть в этих проявлениях самостоятельные божества. Разрыв между изначальным Учением и религиозными воззрениями большей части общества неудержимо разрастался. Пантеизм остался достоянием немногих, могущих вместить всю его глубину, а упадочнический антропоморфный политеизм стал верой большинства[39].
Вместе с политеизмом возникает и профессиональное жречество, обслуживающее богов. Жрецы сочиняли и развивали искусственные и замысловатые богословско-мифологические системы. Они мнили себя особами, приближёнными к богам и даже способными влиять на них. Упрочению жреческого сословия способствовал покров таинственности, которым «улыбающиеся авгуры» окружали себя и в который облекали свои богослужения, дабы внушить уважение толпе, уважающей лишь то, что для неё не совсем понятно. По-видимому, лучшие из них полагали, что этот благочестивый обман оправдан тем, что служит воспитательным средством для исправления и большего блага. Известно, как изменились в худшую сторону религиозные представления и нравы римлян, усвоивших чувственный эллинский антропоморфизм.
