Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости
Однако главный парадокс духовных поисков 70–80-х годов заключался в том, что, несмотря на всю политическую ангажированность самого термина, феномен «метафизической интоксикации» существовал в действительности.
Собственно говоря, само это понятие было лишь феноменологическим описанием тех же процессов распада и диссоциации личности, которые мы описывали в главе «Существует ли зависимость от LSD?».
Феномен отечественной «эзотерической эпидемии» 70-х годов никем толком еще не описан (появилась первая книга, пытающаяся в мемуарной форме рассказать об участниках этой эпидемии, — это «Хроники российской саньясы» В. Лебедько), статистических данных нет и, скорее всего, никогда не будет. Отечественные психиатрия и психология, как нам кажется, вообще не считают эру «эзотерических исканий» отдельным, достойным внимания, социально-психологическим процессом.
Однако число «искателей духовной истины» в 70-е годы измерялось, как минимум, сотнями тысяч, а скорее всего, и миллионами людей. Отечественная психоделия имела отнюдь не меньший размах, чем американская.
Давайте, для того чтобы сориентироваться, попробуем разделить отечественные мистические искания 70-х и начала 80-х годов хотя бы на несколько условных направлений.
1. Ученые.
К этой большой и противоречивой группе искателей чудесного автор относит людей, которые хотели встретиться с тайной, не изменяя научному мировоззрению. То были «романтики материализма» — люди, верившие в возможность прорыва к чудесному внутри той или иной формы научного знания. Они последовательно и убежденно искали преображения в просвещении.
Первой разрешенной свободой советского человека была свобода мышления физиков. Физики и математики создавали для советской власти атомную бомбу и ракеты. Они не могли работать не опираясь на современную информацию, приходящую из-за железного занавеса. Даже в «шарашках» — тюремных лабораториях за колючей проволокой — они могли позволить себе думать о том, что им было интересно. Прорывы математического и физического мышления 50–60-х годов были настолько мощными, что казалось, еще одно усилие — и науке откроется единое уравнение Вселенной — формула Господа Бога.
Мир физической науки казался людям, находящимся вне стен лабораторий и НИИ, миром особой романтики и духовности, а сами физики не хотели ограничиваться «оборонкой» и прикладной наукой. Многие из них на основе своих знаний пытались строить разнообразные теории о строении мира и поведении человека — физические теории психологии, медицины и… магии.
Оптимистическим ощущением возможности познания мира чудесного с помощью физики проникнуты, например, книги братьев Стругацких. Возможно, все мыслящее поколение 70-х проникнуто этим ощущением возможности постижения чуда с помощью науки. Биологические и психологические теории физиков вырастали как грибы после дождя. Именно в их рамках возникла парапсихология как отдельное научное направление, описывающее физические представления об экстрасенсорных (внечувственных) возможностях человека и целительстве.
Главным, повторяющимся в сотнях разных интерпретаций, понятием новой науки стало представление о «биологическом поле» — некоей не уловимой приборами полевой информационной структуре.
Новые шаманы (они же маги и спириты), имеющие врожденный дар управления энергиями вновь открытого поля, получили названия «экстрасенсов». За одну-две недели «настоящий экстрасенс» мог обучить любого желающего исцелять людей от самых разнообразных заболеваний.
Но, кроме парапсихологии, существовал и целый ряд других «научных концепций», которые пытались использовать физические теории для духовного преображения своих последователей. Чего здесь только не было!
Учение о блок-схемах человеческой индивидуальности; математические модели всех (!) ситуаций, возникающих в человеческой жизни, со способами преодоления «стереотипности жизненных констант»; разнообразные варианты «сверхновой научной астрологии», учения о кристаллическом строении Земли и «геомагнитном программировании» человеческого поведения.
Рядом с теориями «экстрасенсов» находились учения о влиянии на человеческое поведение электромагнитных колебаний различной частоты и разработка соответствующих им приборов, которые за один сеанс электромагнитного облучения позволяют поднимать человека «вверх по лестнице эволюционного развития»; учение о взаимодействии с энергоинформационным полем растений; учение о мистической сущности золотого сечения любых физических объектов…
Перечень «наук» такого рода можно продолжать до бесконечности.
Однако самой популярной и распространенной среди искателей таинственного была наука о НЛО — неопознанных летающих объектах. В 70-е годы у этой науки, которой изначально были присущи черты спиритизма и религиозного фанатизма, возникли свои учителя, «пророки» и «проповедники». Чаще всего «пророками» тоже были ученые-физики или астрономы.
Обратите внимание. В 70-е годы над нами летало просто невообразимое количество «инопланетных тарелок». Оно было сравнимо разве что с числом лекций и самиздатовских материалов, им посвященных. В 80-е годы количество тарелок существенно уменьшилось. В 90-е почему-то напряженность потока информации о НЛО и социальный резонанс подобных сообщений практически сошли на нет.
От физиков и астрономов не хотели отставать биологи. Их уже не удовлетворяла теория Дарвина, но наука еще не знала, что можно предложить взамен, и занималась поиском недостающего звена эволюции в виде снежного человека и… все тех же пришельцев, в древние времена «осеменивших» землю своим ДНК. Самая знаменитая группа таких биологов-мистиков существовала при московском Дарвиновском музее.
Как это ни покажется странным, но именно к кругу мистиков относились и так называемые «групповые терапевты» и «психоаналитики» 70–80-х годов. Дело в том, что ни дипломированных психоаналитиков, ни психотерапевтов, прошедших обучение в европейских или американских центрах групповой психотерапии, в те годы у нас практически не было.
Поэтому большинство людей, которые называли себя «психоаналитиками» или «групповыми терапевтами», в лучшем случае учились по обрывочным и некачественно переведенным ксерокопиям, а в худшем — просто использовали эти слова, преподнося пациентам под видом западных учений собственную дикую смесь из «экстрасенсорики», обрывков религиозных учений и психологических терминов.
2. Поклонники восточного мистицизма.
К этой группе автор относит искателей духовного знания, объединявшихся в более или менее регулярные группы. Эти группы были убеждены в том, что чудо преображения может произойти с ними только при использовании древних духовных практик Востока.
В российской психоделии к этим практикам относили в первую очередь индийскую йогу, связанные с ней техники медитации и то, что советские искатели особых состояний сознания считали суфизмом, а именно — некоторые элементы учения Георгия Гурджиева.
Во времена отечественной психоделии он считался «русским суфием», так как был абхазцем по происхождению. Видимо, поэтому в 70-е годы все были убеждены, что в Советском Союзе обязательно должны быть прямые продолжатели традиции, идущей непосредственно от Гурджиева. Такие «дети лейтенанта Шмидта», разумеется, находились, и в очень больших количествах. Автор знал в Москве не менее пятнадцати групп людей, занимавшихся «гурджи-евскими духовными практиками», причем каждая из этих групп, вслед за своим руководителем, была убеждена, что только он может считаться прямым восприемником духовной традиции абхазского Учителя.
Скорее всего, выбор именно этих двух направлений восточной традиции был связан с тем, что в старой России выходило множество популярных книг по йоге. Гурджиева сделал известным его русский ученик П.Д. Успенский, книги которого были также очень популярны во время «первой русской психоделии» — накануне революции.
Машинописные копии и «ксероксы» книг Успенского и Рамачараки (одного из главных популяризаторов йоги в России начала века) во множестве распространялись в самиздате 70-х годов.
К этим двум направлениям массового мистицизма через некоторое время прибавилась третья, спортивная по своей внешней форме. Это было повальное увлечение молодых людей запрещенными тогда видами восточных единоборств, и в первую очередь японским карате. Занятия карате воспринимались поколениями 70-х не как спортивные упражнения, а как одна из форм мистического ученичества (которым, в рамках восточной духовной традиции, оно, несомненно, и является).
Несколько позже в России появились группы, исповедовавшие то, что они считали дзен-буддизмом (в основном Они опирались на самиздатовские переводы американского специалиста по традиции дзен Аллана Уотса).
