Ричард О’Коннор - Депрессия отменяется. Как вернуться к жизни без врачей и лекарств
А затем была ошибка психиатра. Сразу после моего первого визита он на несколько месяцев слег с серьезной болезнью, а когда вернулся, выглядел слабым и неуверенным. В своем офисе на 23-м этаже он сидел между мной и окном. В его кабинете я пережил полноценный приступ тревожности: было ощущение, как что-то вытягивает меня из комнаты в окно. Это было страшное чувство, худшее из того, что я помню, и оно посещало меня три года подряд на каждом сеансе. Я пытался оплакивать смерть матери, но не чувствовал ни безопасности, ни горя, а только панику.
Это так называемая ятрогенная травма – проблема, порожденная лечением. Возможно, если бы психиатр не заболел или вел занятия мягко и осторожно, я почувствовал бы себя в безопасности. Однако в таких условиях мне было просто некомфортно в его присутствии, несмотря на то что сознательно я его уважал и испытывал к нему симпатию. На первый взгляд, жизнь была довольно хороша – у меня родились дети, и я открыл в себе неплохого отца. Дела в аспирантуре шли неплохо, работа начала приносить удовольствие. Но каждую неделю в кабинете психиатра я нервничал и чувствовал себя обреченным. Фобия генерализировалась: вскоре я уже не мог подниматься на высокие этажи и переходить через мосты.
Наверное, что-то все-таки помогло, потому что депрессия ограничилась этим симптомом и позволила жить своей жизнью. Но даже если это и так, от психотерапии ждешь чего-то другого. Кроме того, еженедельные приступы чистого ужаса подтачивали мою самооценку – из-за них казалось, что внутри поселился демон, которого я не могу контролировать. Сейчас мне трудно поверить, что и психиатр, и я позволили этому состоянию тянуться так долго. Если бы я оказался на его месте, то сказал бы пациенту: «Посмотрите, это какое-то безумие. Давайте попробуем что-то другое, какие-то лекарства, может быть, поведенческую терапию. Хотите, я направлю вас к коллеге, чтобы вы начали с чистого листа?»
Мне было уже 35, и я продолжал верить, что мое время истекает и что я не получаю помощи, в которой так нуждаюсь. Мне удалось выпутаться из этой ситуации, лишь обратившись в Чикагский институт психоанализа – я знал, что мой психиатр не будет возражать. Мы распрощались.
Когда я встретился с психоаналитиком, был несколько разочарован: парень немногим старше меня – что он может понимать? Но у него были хорошие рекомендации и совместные с серьезными учеными публикации, и мне он скорее понравился – для психоаналитика вел себя довольно непринужденно, имел странное чувство юмора и, видимо, уважал меня. Я задержался у него еще на пять лет и невредимым отпраздновал 38-й день рождения, испытав настоящее чувство облегчения. Мы работали над моей фобией, и я чувствовал комфорт и поддержку. Мне нравился процесс психоанализа, и я его очень рекомендую для личностного роста.
Наконец-то я смог говорить о связи между мной и умершей матерью. Раньше казалось, что она либо правильно воспринимала бренность и бессмысленность жизни, либо не любила меня. Оба варианта были для меня неприемлемыми. Но где-то в процессе я научился лучше ее понимать и отчасти простил. Мама знала, какой выбор перед ней стоял. Она видела, как старшая сестра была разорена разводом и в конце концов из-за финансовых проблем была вынуждена вступить в другой, полный насилия брак. Оторванная от семьи, застрявшая в браке без любви, моя мама могла не видеть выхода. Ее самоубийство было результатом отчаяния и жестом непокорности. Она так глубоко погрузилась в узкий колодец, ее видение мира было так искажено, что подобный выбор казался ей разумным.
У меня периодически проявляются симптомы, но я уже не чувствую необходимости в регулярном лечении. Все еще случаются периоды депрессии. Но я знаю психиатра, которому доверяю подбирать мне медикаменты, когда я в них нуждаюсь, и психотерапевта, к которому могу обратиться при необходимости. Я продолжаю работать над своей проблемой. Когда я обсуждал эту книгу с отцом перед его смертью, он высказал еще одну точку зрения на мамину ситуацию. Папа напомнил мне, насколько виновной она себя чувствовала из-за своей депрессии и ужасных долгов, в которые семья попала ради ее лечения. К несчастью, каким-то извращенным образом ее самоубийство было и самопожертвованием. Она считала себя обузой, и лишить нас этого бремени выглядело в ее глазах подарком. Такая точка зрения, несомненно, помогает мне не сильно на нее сердиться, но я по-прежнему не могу не чувствовать себя слегка виноватым, а ужасную внутреннюю тоску способен вынести лишь в малых дозах.
Недавно мой психоаналитик прислал экземпляр статьи, над которой работал. Он использовал мой случай как иллюстрацию одной своей идеи, и для этого ему пришлось суммировать мое прошлое и ход лечения. Прочитав статью, я был ошарашен. В этом анализе было так много того, что я в себе подавлял, сидя у него на диване, мучаясь от тревоги и страха, пытаясь не слышать его слова. Мы избавились от моей боязни высоты. Бывали времена, когда я чувствовал себя с ним безопасно и когда этого не было вообще. И когда увидел собственную историю болезни, изложенную в объективных клинических терминах, я был подавлен ощущением жалости, но не жалости к себе в обычном смысле, а, скорее, объективного сострадания, которое испытываешь к чужаку, – сочувствующего любопытства. Я обратил внимание, что с теоретической точки зрения не согласен с психоаналитиком в отношении моих проблем. Это не новость. Во время анализа мы часто спорили на эту тему, но при этом чувствовали, что вполне сходимся в вопросах практики. Я подумал, насколько был тогда догматичен и как далеко от этого ушел.
Мой опыт показывает, что психотерапия и лекарства на самом деле работают не по тем причинам, которые видят специалисты. Первые мои психотерапевты с их наивным энтузиазмом очень помогли, пользуясь методами, сегодня никем всерьез не воспринимаемыми. Второй врач при всем своем опыте причинил больше вреда, чем пользы. Здорово помог психоаналитик, хотя мне кажется, это произошло потому, что он действовал как заботливый уважительный друг, на которого можно положиться. Он же считает, что достиг результата, помогая мне соприкоснуться с подавленными импульсами. Большинство психофармакологов искренне верят в свои таблетки, хотя не в состоянии объяснить, почему они срабатывают. Психотерапевты в клинике, которой я руководил, имели самое разное образование, опыт и специализацию и довольно хорошо помогали пациентам, хотя каждый по-своему объяснял, как действует эта наука.
Видимо, неважно, почему вам стало лучше, если действительно стало лучше. Мудрый, теплый и опытный психотерапевт, скорее всего, поможет вам с большей вероятностью, но я думаю, что это как учить ребенка ездить на велосипеде – можно объяснить, как рулить и как работают педали, но нельзя объяснить равновесие и разгон. Надо придерживать велосипед, пока ребенок не научится балансировать самостоятельно.
Хорошая психотерапия, в сущности, – творение, изменение бытия страдающего, результат совместного труда больного и психотерапевта. Для многих пациентов это может стать первой попыткой творчества после занятий в детском саду.
Глава 20
Программа выздоровления
Депрессия – заболевание и социальная проблема. Это болезнь, которую должен лечить специалист, и это неспособность адаптироваться к стрессу, которую нам придется преодолеть самостоятельно. В настоящее время, когда доминирует медикаментозное лечение, меня беспокоит, что профессиональной помощи оказывается недостаточно. Я уже говорил об исследованиях, демонстрирующих, что долгосрочная терапия достигает намного лучших результатов, чем стандартное лечение. Более того, лекарства и кратковременное лечение не снижают вероятности рецидива. Мрачная правда в том, что, если у вас уже был один эпизод глубокой депрессии, есть все шансы, что их будет больше. Но я твердо уверен: программа самостоятельного выздоровления – например, рекомендованная в этой книге – способна снизить риск повтора и повысить удовлетворенность собой и жизнью.
В этой главе я хочу подытожить предыдущие рассуждения и сформулировать некоторые общие принципы выздоровления. Правда, если попытаться выразить сложные психологические наблюдения простым языком, это сведет их к набору банальностей. Но, с другой стороны, я смотрю на успехи обществ анонимных алкоголиков, основанные всего на 12 шагах и 12 традициях, и понимаю, что этих людей возвращают к жизни именно обдумывание, усвоение, медитация, дискуссии и даже споры над значением и применением базовых принципов. Еженедельные встречи становятся форумами, на которых пациент отрабатывает новые психические навыки. Итак, сделав предупреждение, что эти идеи призваны служить читателю стимулом для работы, а не стать дистиллированным знанием о депрессии, я опишу свои соображения о базовых принципах программы выздоровления.
