Григорий Курлов - Обалденика. Книга-состояние. Фаза вторая
У Евгения Евтушенко это звучит так:
Наверно, с течением дней
я стану еще одней.
Наверно, с течением лет
Пойму, что меня уже нет…
А иногда это достигает масштабов полного гротеска:
Ночь на каменной дороге.
Горы. Ниже их – вода.
Бьется сердце. Ходят ноги.
Движут тело.
А куда?
Тянут за душу цикады.
Зреют груши. Я их ем.
Жить на белом свете надо.
Понимаю.
А – зачем?
Или даже так:
В лесу – болото,
В болоте – мох;
Родился кто-то,
Потом издох.
Если мы боимся смерти, то неизбежно будем бояться и самой жизни, в этом случае она для нас безрадостна, наполнена страхами и болезненными предчувствиями:
Как не бросить все на свете,
Не отчаяться во всем,
Если в гости ходит ветер,
Только дикий черный ветер,
Сотрясающий мой дом?
Как мне скинуть злую дрему,
Как мне гостя отогнать?
Как мне милую – чужому,
Проклято́му не отдать?
За окном черно и пусто,
Ночь полна шагов и хруста…
И тогда нам остается лишь повторить вслед за героем Хулио Кортасара: «…Самое лучшее в моих предках то, что они уже умерли; скромно, но с достоинством я ожидаю момента, когда унаследую это их качество». И в очередной раз вспомнить Станислава Ежи Леца: «Самый короткий и смешной афоризм – это тире между датами рождения и смерти».
Но, к счастью, все не так безнадежно, как представляется уважаемым классикам, и окончательный выбор, как всегда, за нами: или умереть в жизни, или жить даже в смерти.
Да, смерть в безжизненном пространстве «описания мира» – это всегда остановка жизни, ее кончина, разделение с ней. Но для Целостного Хозяина разделение – это нонсенс, оно для него попросту невозможно. То есть для него не существует смерти, в его пространстве невозможна остановка игры. Есть только неисчерпаемое продолжение, непрерывная игра, нескончаемая жизнь.
По сути, смерть нам дана только для того, чтобы создавать стимул жить, для того, чтобы жить полноценно, по-Хозяйски. А для этого необходимо выйти из «игры в жизнь», организованную для нас кем-то, и выстроить эту игру уже по своим Хозяйским принципам.
Но что это значит: «выйти из игры в жизнь?» Все очень просто, это как раз и значит – умереть. Но – умереть лишь в своем социумном «эго», в своей кукле, умереть еще до физической смерти…
Сергей Лазарев по этому поводу говорит: «Чтобы обрести Божественное, надо на какое-то время потерять человеческое». Согласиться на его потерю.
«Человек, умирающий перед тем, как он умирает, не умирает, когда он умирает», – сказал некогда монах-бенедиктинец Абрахам-а-Санта Клара. Но он всего лишь заново «переоткрыл» известное задолго до него.
Священный текст самураев «Сокрытое в листве» гласит: «Буси-до – Путь воина – означает смерть. Когда для выбора имеются лишь два пути, выбирай тот, который ведет к смерти.
Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти. И пусть так будет всегда. Воспитывай свой разум. Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост».
«Те, кто держится за жизнь, умирают, а те, кто не боится смерти, живут», – говорит о том же легендарный Уэсуги Кэнсин, оставивший после себя еще и такие строки:
Ни раем, ни адом
меня уже не смутить,
и в лунном сиянье
стою непоколебим —
ни облачка на душе…
И даже задолго до него, еще во втором веке до нашей эры появляются строки, которые затем проходят сквозь века:
Жить для него —
как отдаться теченью.
Умереть для него —
Как уйти отдыхать.
Увы, ныне забыты эти простые и гармоничные истины, издавна позволявшие человеку жить в ладу и согласии со своей природой. «Только перед лицом смерти рождается самость человека», – еще на заре христианства говорил святой Августин. Зато уже почти наш современник, французский писатель Люк де Вовенарг невесело констатирует: «Мысль о смерти вводит нас в заблуждение, ибо заставляет забывать жить».
В психологии существует такое понятие, как «индуцированный страх», то есть – «не мною созданный», «переданный». Принцип простой – все боятся, и я боюсь. Страх смерти – это почти всегда индуцированный страх. Вновь социум, вновь его указка – «делай, как я», и мы снова теряем себя в навязанных нам стереотипах восприятия…
На самом же деле смерть – это всего лишь последняя попытка обретения себя. Попытка открытия в себе Бога, Хозяина, возможность обретения радости жизни и наслаждения ею не благодаря чему-то рядом с собой, а исключительно «в себе самом», самим только фактом жизни, осознанием того, что источник «блаженства», неизбывной радости заключен в нас самих. В нас – открытых настежь всей Вселенной.
* * *Страх смерти – это всегда страх будущего, это предвосхищение боли, неприятие предстоящего страдания.
Поэтому тема нашего разговора вполне естественно и оправданно смыкается с очень емким понятием «здесь и сейчас», уже неоднократно нами исследованном.
Вы ведь уже знаете, что одним из самых бесплодных и неблагодарных стереотипов, привитых человеку, является представление о том, что радость жизни, саму жизнь еще надо заслужить, еще необходимо стать достойным ее. И человек послушно отдает свою жизнь, жертвует ею (по сути – убивает, так как от нее отказывается) на бесконечную подготовку к ней же.
На самом деле подготовки требует не жизнь, а именно смерть. Ведь если мы не научились принимать жизнь тотально и до конца, безо всяких условий, если не сумели прожить ее во всем многообразии ощущений, а лишь постоянно омертвляя ее своим несогласием, то точно так же не сумеем теперь принять и саму смерть, столь же трусливо омертвляя и ее. Причем, заметьте – это не смерть омертвляет нас, это мы омертвляем смерть. И тогда она, действительно, становится концом всего.
На самом деле, «наша жизнь умирает вовсе не потому, что истощается и исчерпывает себя, а только потому, что не обретает себя» (Сатпрем). Не обретает в нас. Она устает ждать нашей к ней благосклонности и попросту уходит – как непринятая возлюбленная, как отвергнутая невеста…
Зато если мы все же согласились с жизнью, причем – согласились честно и искренне, не выдвигая никаких условий, и прожили ее по-Хозяйски – полно и радостно, то теперь мы сумеем сохранить жизнь и в смерти, и даже после смерти – просто пройдя сквозь нее, прожив смерть «насквозь», то есть точно так же ее принимая и с ней соглашаясь. И тогда смерть становится всего лишь условием обретения нового качества существования.
И в этом одна из важнейших тайн нашего бытия. Помните, у святого Павла: «Говорю вам тайну – не все мы умрем, но все изменимся»?
Об этом же говорил Лао-цзы: «Рождение – это вход. Смерть – это выход», и даже братья Стругацкие с присущим им юмором некогда заявили: «В конце концов, что такое смерть? Смерть, дорогие товарищи, это самое интересное приключение, которое мы испытаем в жизни».
Принятие смерти, согласие с ней – основное условие любого духовного пути: религиозного, мистического, либо основанного на продвинутых психологических принципах. Именно отношение человека к смерти определяет уровень его духовного развития, качество его существования и степень его счастливости. Правильно заметил Ежи Лец: «Сама по себе смерть еще не является доказательством того, что ты жил».
Поэтому давайте обозначим для себя как бы два уровня понимания смерти, или даже так – «два вида смерти». Это смерть в кукольном пространстве, в том, где синонимами ее будут: потеря всего, полный распад, остановка игры; и смерть в пространстве Хозяина, где она всего лишь символ обновления, обретения нового качества, начала новой игры. Постарайтесь не путать эти два лишь с виду похожих понятия.
По сути, мы с вами «умираем» почти постоянно, по разным поводам и в разных ситуациях. Ведь смерть – это всегда переход, подготовка к новому качеству, и если бы мы регулярно не обновлялись «умирая», то попросту не смогли бы жить.
Так, например, в нашем организме идут процессы непрерывного обновления отмирающего клеточного материала, не будь этого, век человека был бы крайне недолог.
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
я умирал не раз. О сколько мертвых тел
я отделил от собственного тела!
Наше дыхание – это тоже ни что иное, как процесс постоянного умирания и нового рождения. Каждое окончание выдоха – это смерть, вдох – новая жизнь. И наоборот. Согласие с этим позволяет нам создавать непрерывный процесс дыхания, в котором наши маленькие «смерти» лишь дополняют столь же мгновенные «рождения».
