Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации
Для меня тот факт, что подкорковые участки Энн наконец начали отправлять сигналы в спящий мозг и она даже помнила их после пробуждения, был хорошим знаком.
«Во сне я плыла к берегу, но начался отлив, и я не могла его побороть. Мои ноги были привязаны к лодке, идущей в море, но я пыталась плыть обратно к берегу. Я изо всех сил гребла руками, но уставала все сильнее. Лодка продолжала плыть, и я перестала видеть берега. Я проснулась в панике. Это было ужасно».
Я попросил ее рассказать подробнее о ее чувствах во время пробуждения и что приходило ей в голову прямо сейчас.
«Не знаю, наверное, я просто слишком устала».
Но спустя неделю Энн описала второй сон, а также показала записи из дневника, который начала вести. «Я опять в воде. Теперь я вижу берег, но лодка снова движется в открытое море. Я чувствую, что точно утону. Но тут я трогаю ногу – мне кажется, я действительно сделала это во сне и она была теплой – и снимаю веревки. Я высвобождаю ноги и начинаю изо всех сил ими работать. Наконец, я добираюсь до берега и падаю на теплый песок. Я помню, что просто смотрела на небо и солнце и чувствовала себя в безопасности. Потом я проснулась, испытав большое облегчение».
На этот раз Энн легче разговаривала о значении этих образов, и мы исследовали охватившую ее беспомощность, сменившуюся облегчением.
Образы исцеления
В начале следующей встречи Энн протянула мне большой конверт. Она нашла фотографию двухлетней себя с мамой. Она поведала, что, женившись во второй раз, ее отец уничтожил все напоминания о своей первой супруге и никогда не говорил о ней. И только после того как Энн отправилась в колледж, она наконец навестила бабушку и дедушку и получила от них эту фотографию.
Но в конверте лежало два снимка: оригинал и более крупная его версия. Энн отсканировала старую карточку и на компьютере удалила отца, скрывающегося на заднем плане. «Я хочу сохранить ту часть воспоминания, от которой испытываю теплоту, – пояснила Энн. – Мне не нужно привязывать себя к противной жене отца или к его горю».
На фотографии маленькая Энн с мамой сидели в старомодном кресле с подголовником. Энн, расположившись на коленях, с восторгом протягивала правую руку к камере, а левой держалась за мамины руки. Мама смотрела на дочь и улыбалась, явно наслаждаясь ее обществом. Казалось, что время остановилось: ребенок был в безопасности, у мамы на руках, но с интересом глядел на окружающий мир.
Но я заметил в глазах мамы Энн некоторую грусть. У нее обнаружили рак, когда Энн исполнилось полтора года. «Я с трудом представляю, насколько ужасно ей было сознавать, что она не сможет обо мне заботиться и наблюдать, как я расту».
В течение следующих недель Энн размышляла о тяжелых переживаниях отца. Бабушка и дедушка рассказывали ей, как сильно он любил жену и как ее смерть разрушила его. Однажды Энн произнесла: «Наверное, он сделал все возможное, чтобы справиться с горем, когда ее не стало. Он был молод, всего двадцать шесть. Но я все еще не понимаю, почему он просто исчез, а потом женился на такой ведьме. Когда ушла мама, отец в некотором роде умер вместе с ней».
Скорбь Энн развивалась своим чередом, когда она стала более открытой к чувствам – любви, утрате, замешательству, злости и даже прощению.
Энн решила продолжать сеансы психотерапии дольше, чем собиралась сначала. По ходу нашей совместной работы ее жизнь начала наполняться энергией, которой ей не хватало несколько десятилетий. Энн занялась спортом. Учащенное сердцебиение беспокоило ее значительно реже, а потом и вовсе прекратилось. Она начала встречаться с некоторыми коллегами вне работы. Кроме того, она нашла время, чтобы «просто побыть» с дочерями, и обнаружила, что им тоже нравилось рисовать. Вместо посещения офиса в выходные она планировала разные занятия с детьми. «Я знаю, что они не так уж и долго пробудут со мной», – пояснила она.
Сейчас присутствие Энн в комнате ощущается сильнее. Она держится по-другому, ее движения стали плавными и расслабленными, и она комфортно чувствует себя в своем теле. Теперь Энн распускает волосы. И еще она сказала, что больше не чувствует пустоты внутри.
8
Узники прошлого
Память, травма и восстановление
Я находился рядом с Брюсом и ждал его схватки с противником, благодаря судьбу, что он видел во мне друга, а не врага. С камуфляжной раскраской на лице он больше походил на увлеченного игрой четырехлетнего ребенка, чем на 34-летнего ветерана. Тем не менее ужас, читающийся в его глазах, и сила, сосредоточенная в его 90-килограммовом и почти двухметровом теле, делали нашу ситуацию реальной.
Брюс был одним из многочисленных солдат, вернувшихся из Вьетнама изувеченными изнутри. Наши пути пересеклись под кроватью в Брентвудской больнице для ветеранов в Лос-Анджелесе, куда Брюса госпитализировали с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) – болезнью, только за несколько лет до этого получившей название. На тот момент я только пришел в психиатрическое отделение стажером, и Брюс оказался в числе моих первых пациентов. Я совершенно не рассчитывал, что он схватит меня за лодыжки, затащит в свою «пещеру», бросит мне метлу и прокричит: «Стреляй, если они начнут атаковать!»
Не было ни малейших сомнений, что Брюс находился в вымышленном мире. Но я думал, что это была не детская игра, а какая-то часть памяти, вышедшая из-под контроля. Фрагмент прошлого, будучи в его сознании вполне живым и реальным, наводил на него – да и на меня – ужас. Брюс так долго вглядывался в комнату, что, казалось, мог начаться и закончиться уже целый сезон тропических муссонов. Иногда Брюс замечал надвигающегося на нас врага и пытался отогнать его метлой. Он был благодарен мне за помощь и сказал, что мы хорошая команда.
Через час, проведенный в страхе и тревожной бдительности, хватка Брюса постепенно ослабла, сдавленный и грубый голос замолк, его лицо смягчилось, и он тихо застонал. Я помог ему выбраться из-под кровати и укрыл его одеялом, чтобы он почувствовал себя в безопасности, и сидел рядом, пока он не уснул.
Я совершенно не знал, что делать, и меня трясло. В таком состоянии я добрел до поста медсестры и рассказал ей о случившемся. «А, да у Брюса всего лишь вспышки», – прокомментировала она, искренне пытаясь мне помочь.
Позже в тот день у меня была назначена часовая консультация с моим профессором, и я спросил его, что же такое вспышка. «Это травмирующее воспоминание из прошлого, преследующее человека в настоящем, – ответил он. – На самом деле мы не знаем механизм его работы». Меня, однако, такой ответ не удовлетворил.
Я помнил, что человек способен избирательно концентрировать внимание на воображаемом мире и временно отказываться от критического восприятия, чтобы полностью погрузиться в него. Некоторые называют это нормальной диссоциацией – то есть добровольной приостановкой восприятия реальности и погружением в собственные фантазии. Такое поведение типично для детей, увлеченных игрой, и мы все в какой-то степени сужаем область внимания до одного сегмента впечатлений, ограничивая осознанность. Конечно, в повседневной жизни мы способны выйти из этого состояния и, например, пойти ужинать, когда нас позовут. Но на моих глазах разворачивалась совсем иная ситуация.
Для Брюса проведенный под кроватью час вовсе не являлся частью прошлого. Для него это происходило в настоящем, и он внедрял новые объекты – метлу, «пещеру» под кроватью, меня – в свои впечатления. Он не просто погрузился в воспоминания или воображение: давно минувшие чувства, образы, звуки и поступки ожили в его сознании и переплелись с действительностью. Я четко понимал, что это его воспоминания, но для него они утратили соответствующий «ярлык», а то и вовсе никогда не имели его.
До недавнего времени мы только гадали о принципах работы памяти и механизмах, формирующих восприятие реальности. Мне представлялось, что вспышки все туже затягивают удавку вокруг истерзанного сознания Брюса и разрывают его на части.
На следующей неделе мне сообщили, что кто-то нашел под кустом у входа в здание настоящие гранаты. Брюс утверждал, что ничего о них не знает. Однако вскоре в его шкафчике обнаружили чеку от гранаты, и не одну, и Брюса поместили в закрытое отделение, а затем и вовсе перевели в другую больницу. У меня больше не было возможности работать с ним. Я до сих пор иногда думаю, частью какого искаженного воспоминания являлись те гранаты.
Как формируются и возвращаются воспоминания
За прошедшие с моей встречи с Брюсом годы появилось большое количество научных работ, снабдивших нас некой системой для понимания и лечения ПТСР. К концу 1980-х годов несколько исследовательских центров добавили еще пару кусочков в общую мозаику функционирования нашей памяти. Данные открытия помогли сформировать видение психологической травмы и ее терапии с точки зрения межличностной нейробиологии, которое я представлю вам дальше. Скорее всего, мы уже не в силах сделать что-то для Брюса, но десятки тысяч солдат возвращаются с новых войн, и их сознание нуждается в экстренной помощи. Еще больше людей с неинтегрированными психологическими травмами, которые проникают в их повседневные отношения, подрывая эмоциональную устойчивость и ограничивая их жизнь. При этом они часто не осознают происходящее. Элисон, с которой вы познакомитесь чуть позже, – как раз яркий пример. Она была одной из моих первых «долгосрочных» пациенток, и ее лечение приблизило меня к пониманию того, как исправить разрушенное травмой существование.
