Валерий Гиндин - Психиатрия: мифы и реальность
Мужская и женская половины разделялись одним рядом колючей проволоки. Каждый вечер вдоль «колючки» и с той, и другой стороны двигались навстречу друг другу мужчины и женщины из разных стран, разных национальностей и вероисповеданий. Они обменивались шутками, флиртовали, назначали свидания.
Однажды теплым майским вечером, наполненным запахом яблоневого цвета, Галя вдруг остановилась, почувствовав взгляд, будто бы прожигавший ее затылок.
– Что с тобой? – Спросила Милена, увидев изменившееся побледневшее лицо подруги.
– Оглянись, прошу тебя, на меня кто-то смотрит.
Милена оглянулась и, пригнувшись к уху Гали, сказала:
– Обернись потихоньку.
Обернувшись, Галя увидела, устремленный на нее взгляд серых глаз 30-летнего красавца, на котором старая лагерная униформа сидела, как фрачная пара.
Будто бы магнитом Галю потянуло к нему. И вот через «колючку» их руки соединились.
Как током пронзило девушку доселе неизведанное чувство.
– Кто ты? – спросила она по-немецки красавца, удивительно похожего на Конрада Вейдта.
– Меня зовут Анри, я француз, воевал против Гитлера в Маки, – представился француз по-немецки с сильным акцентом.
– Я украинка и зовут меня Галей, я из Харькова.
– А я жил в Лионе, работал механиком на заводе Рено. Был женат, но жена погибла в концлагере.
Так, держась за руки, они шли вдоль «колючки» и говорили, говорили…
На другой день американский часовой, увидев Галю, поманил ее к себе и сказал, коверкая немецкий язык: «Выйди, тебя ждут». За воротами стоял Анри, одетый уже в штатское. Галя тоже была одета неплохо. Амалия дарила ей много своей одежды, но Галя с собой взяла только голубое в белый горошек платье и была удивительно хороша в нем, с русой косой, перекинутой через плечо.
Недалеко от лагеря в расположении американских войск находился армейский клуб, где в одном зале «крутили» кинофильмы, а в другом – находился бар с небольшим дансингом.
Анри в этом клубе был своим – американцы уважали французских партизан. Когда стали танцевать, Анри сильно и нежно прижал к себе Галю, так, что у нее все поплыло перед глазами.
– Сегодня вечером ты будешь моей, – прошептал ей Анри на ухо, и Галя, покраснев, согласно кивнула.
Так это и случилось в лагерной каптерке, при которой состоял сержант Дени. Вернувшись в лагерь, Галя все рассказала Милене, а на следующий день познакомила подругу с Дени. Так почти ежевечерне они вчетвером ходили в клуб и на танцы.
Галино чувство к Анри разгоралось все сильнее. Она уже с нетерпением ожидала встречи с любимым, чтобы заглянуть в его серые глаза.
Как-то они попали в клуб, где шла картина «Голубой ангел».
Таких красавиц, как Марлен Дитрих, которая играла главную роль, такого эротического образа Галя никогда не видела, а при откровенных сценах сидела, опустив голову вниз.
Анри ценил целомудренность своей любимой и нежно сжимал ее руку. Особенно понравилась Гале песня, которую пела Марлен. На следующий день она ее перевела на русский язык, и вот что получилось:
Мы ничего не знаем, не видим
божьих сетей,
Не знаем, что это ангел уносит
лучших людей.
И вечером одинокие беспечно
ложимся в кровать,
И в пропасти сна глубокие
падаем опять…
Так не спите ночью в комнате,
что среди ночной тишины
Плавает в нашей комнате
свет голубой луны.
В первых числах июня в лагере появился представитель Советского Управления по делам перемещенных лиц. Собрали всех граждан СССР и стали выяснять, кто хочет вернуться на Родину. Галя одна из первых заявила о намерении возвратиться. Когда Анри узнал об этом, он с горечью воскликнул:
– Ты захотела еще в один лагерь?
И как он Галю ни уговаривал – она оставалась стойкой, несмотря на требования Анри увезти ее во Францию. Милену еще раньше Дени уговорил ехать с ним в США.
В день расставания, когда у ворот лагеря уже стояла вереница автобусов советской стороны, Анри, прощаясь с Галей, прошептал ей на чистом немецком языке: «Моя любимая, я тебя все равно найду, сколько бы лет ни прошло. Я скоро уеду в Восточную Германию, потому что я в действительности немец. По специальности врач-психиатр, работал ассистентом у личного психиатра Гитлера профессора Э. Форстера, который проводил гипнотические сеансы над самим Фюрером». Впоследствии профессор был расстрелян, а Генриху (так на самом деле звали Анри) удалось бежать во Францию, где он, и примкнул к Маки.
Пораженная всем услышанным, Галя не могла сказать ни слова, и тут раздалась команда: «По машинам!»
Из окна автобуса Галя увидела Генриха, махавшего ей рукой, а потом вытянувшего вверх правую сжатую в кулак руку.
После нескольких месяцев изнурительных проверок в советском фильтрационном лагере Галю отправили в Омск, т. к. в Харькове не осталось никого из родных.
В феврале 1946 года Галя родила смуглую хорошенькую девочку, которую назвала Марленой.
Так называли в те годы многих детей и мальчиков и девочек (Мар-Лен – Маркс-Ленин), и ни у кого это имя не вызвало недоумения.
Про себя же Галя, называя дочку Марленой, вспоминала свою любовь и песню, освятившую это чувство, в исполнении Марлен Дитрих.
Так они и жили вдвоем в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Марлена ходила в детский сад, затем в школу, а Галя работала медицинской сестрой в районной поликлинике.
Быт постепенно налаживался. Всех поклонников, а их было предостаточно, Галя «отшивала». Ей никто не был интересени, с Генрихом никто сравниться не мог.
Часто во сне у нее всплывали чувственно окрашенные воспоминания о Генрихе, их близости.
Утром у Гали возникали ощущения, что будто бы Генрих приходил к ней ночью на самом деле.
Так прошло еще несколько лет. Галя была вся поглощена любовью к дочери, ни в чем ей не отказывала, отказывая себе и в пище и в одежде.
К сорока годам Галя оставалась такой же красавицей, и Марлена становилась год от года краше. И все было при ней: и ум, и стать – она оканчивала школу и намеревалась получить золотую медаль.
К тому времени Галя с Марленой жили уже в отдельной двухкомнатной квартире на первом этаже «хрущевки».
Как-то вечером раздался дверной звонок, и на пороге возник невзрачный, какой-то тусклый человечек. «Вы Галя Ярош?», – спросил он и, получив утвердительный ответ, протянул ей оторванный от газеты клочок, где на белом поле были написаны по-немецки две строчки из песни, которую пела Марлен Дитрих в 1945 году.
– Что с тобой, мама! – закричала Марлена, увидев бледные, искаженные черты лица матери.
Галя ничего не ответила, и, шатаясь, подошла к столу, рухнув на стоявший стул.
Слезы у нее лились ручьем, рыдания сотрясали тело.
С обезумевшим взглядом она гладила этот газетный клочок и повторяла: «Он жив!»
Марлена уже кинулась было звать соседей, но мать пришла в себя и тоном, который дочь никогда не слышала от матери, сказала:
– Не смей, и ради Бога, никому не рассказывай о том, что случилось.
Марлена считала, что ее отец погиб в 1947, воюя против бандеровцев. Так говорила ей мать.
– А что случилось? Кто был этот человек, и что за клочок бумаги он тебе передал?
Мать, отрешенно глядя мимо дочери, постоянно повторяла: «Это профессор из Берлина».
С этого вечера мать будто подменили. Придя с работы и готовя ужин, она вдруг застывала и могла так стоять несколько минут, не отзываясь на оклики.
Потом приходила в себя, делала работу по дому, но была молчаливой, перестала интересоваться дочерними делами в школе.
Спали мать и дочь в разных комнатах, но Марлена слышала, что мать долго не могла заснуть, ворочалась, тяжело вздыхала.
Как-то ночью девушка проснулась от стонов, доносившихся из комнаты матери. Перепугавшись, Марлена открыла дверь в спальню и увидела, что мать, совершенно обнаженная, запрокинув голову и закрыв глаза, издает стоны, а тело ее ритмично колеблется. Еще не зная ничего об интимной жизни, Марлена в страхе стала будить мать, повторяя:
– Мамочка проснись, открой глаза, что с тобой?
Мать открыла глаза, и Марлена увидела ее ненавидящий взгляд и услышала: «Убирайся отсюда и не мешай мне!»
– Что было с тобой ночью? – спросила Марлена у матери утром.
– Тебе еще рано знать!
– Ну, я же взрослая, расскажи, я все пойму.
И тут глаза матери посветлели, они наполнились теплом, и она заплакала, прильнув к плечу дочери.
– Марленочка! Ко мне сегодня ночью приезжал профессор из Берлина, и мы с ним любили друг друга.
– Какой профессор из Берлина? Ты, мама, бредишь? Никого не было, я клянусь тебе!
– У тебя не было, а у меня был. Он приезжает уже третий раз и еще раз приедет через 3 дня.
– Кто такой профессор из Берлина?
– Это твой отец.
– Что ты, мама, говоришь, опомнись. Мой отец погиб в 1947 году.
