Дэвид Кесслер - Живи сейчас! Уроки жизни от людей, которые видели смерть
Злость: Я злюсь, потому что тебя там не было.
Страх снизу: Когда тебя не оказалось там, я испугалась, что ты меня бросил.
Злость: Я злюсь, потому что ты опоздал.
Страх снизу: Я не так важна для тебя, как твоя работа.
Злость: Я злюсь, потому что ты плохо сделал работу.
Страх снизу: Я боюсь, что у нас будет мало денег, и мы не сможем оплатить наши счета.
Злость: Я злюсь, потому что ты так сказал.
Страх снизу: Я боюсь, что ты больше меня не любишь…
Проще соприкасаться со злостью, чем иметь дело со страхом, но такой подход не сможет решить основные проблемы. Факт, что у людей, которые плохо реагируют на злость, часто ухудшаются поверхностные проблемы. Ведь криком редко можно убедить в чем-либо. Вам когда-нибудь приходилось слышать такое: «Они кричали на меня десять минут, но я продолжал думать, что я прав. Но в течение последующих двадцати минут криков я действительно понял их позицию»?
Даже когда у нас есть существенные страхи, они могут стать менее значимыми благодаря… злости. Например, постоянное напоминание коллеге о том, что она опаздывает, не поможет ситуации. Но если вы скажете: «Предстоит очень много дел, я боюсь, мы не справимся», – она сможет соотнести сказанное с вашим страхом, но не со злостью.
Требуется много энергии, чтобы удержать злость внутри себя; к тому же все мы носим обиды, которые затемняют души. Дафна Роза Кинма, автор и писатель, вела семинары для тех, кто переживал разрыв отношений. Вот что она рассказала: «Я всегда буду помнить эту замечательную подвижную женщину. Ей было далеко за семьдесят. Я подумала: «Что она здесь делает?» Мы начали знакомиться по кругу, и каждый поведал свою историю: почему я здесь, кто покинул меня на Рождество, что я стараюсь преодолеть, чем это закончилось, можете ли вы поверить в это. Настал черед этой женщины, и, подойдя к ней, я спросила: «Что вы здесь делаете? Заканчиваете отношения?» Она ответила: «Я закончила отношения с мужем сорок лет назад, но сейчас я огорчена и зла на себя, что провела эти сорок лет, находясь в обиде и злости. Я жаловалась детям на бывшего мужа, жаловалась всем, кого знала, и больше не могла верить ни одному мужчине. У меня не было отношений, которые бы длились более трех недель, когда что-нибудь не начинало напоминать о том, каким негодяем был мой муж. Я была не в силах преодолеть это. Сейчас я умираю, потому что у меня неизлечимая болезнь, с которой осталось жить несколько месяцев. Я не хочу брать злость с собой в могилу. Мне очень грустно, что я прожила жизнь, не испытав любовь снова. Вот из-за чего я здесь. В моей душе нет мира, но я хотела быть умереть с миром».
«Если вы желаете знать, хватит ли у вас смелости и силы, чтобы когда-нибудь преодолеть злость, вспомните эту женщину, она – великий трагический учитель».
Общество считает злость плохим, неправильным чувством, поэтому у нас нет здоровых способов ее выражения. Мы загоняем ее, отрицаем или сдерживаем. Большинство держит ее внутри до тех пор, пока не взорвется, потому что нас не учили говорить: «Я злюсь из-за этих мелочей». Многие не знают, как остановить поток, осознав: «Я злюсь на это», а если завтра что-нибудь случится, сказать: «Меня это разозлит». Зато все знают, как притворяться прекрасными людьми, которые никогда не злятся до тех пор, пока не взорвутся и не припомнят виновнику все тридцать три обиды.
Умирающие выплескивают огромное количество злости на окружающих. Куда персонал больниц складирует эту злость? Куда девают ее родственники и пациенты? Разве не было бы замечательно, если бы у каждого была специальная комната, куда он мог прийти и выплеснуть свою злость? Потому что иначе придется срывать ее на ком-то другом.
Многие сдерживают злость, потому что осуждают ее. Верят, что они, любящие и духовные личности, не могут быть злыми. Но злость может быть нормальной реакцией; она важна, ибо помогает работать над собственными чувствами.
Некоторым помогает взывание к Богу, рыдание в подушку, другим удар бейсбольной битой по больничной кровати помогает выпустить пар. Потом они вспоминают, как полегчало, когда они дали выход своей злости. Осознают, что боялись поступить так, думая, что Бог поразил бы их молнией или еще каким-нибудь образом покарал. Но сейчас они чувствуют себя намного ближе к Богу, чем когда-то. Как сказала одна женщина: «Я поняла, что мой Бог достаточно велик, чтобы справиться с моей злостью. Осознала, что Ему нет до нее дела».
Одна стюардесса поведала историю своего отца, который погиб из-за несчастного случая, когда чистил свое ружье. Как ни старалась она смириться с его смертью, никак не могла принять ее. Не могла преодолеть себя, пока однажды не началась страшная гроза.
Погруженная в думы о смерти отца, она забежала на задний двор и в шуме дождя начала кричать во всю мощь о том, как ей плохо – прямо в грохот грома. Что-то в этой грозе помогло ей войти в контакт со своей злостью и вылить весь гнев. После нескольких минут крика и потрясания кулаками она без сил упала навзничь и зарыдала. Впервые за долгие годы она призналась, что вновь ощутила мир.
ЭЛИЗАБЕТ
После перенесенного инсульта я могла бы, как другие, думать либо о смерти, либо о выздоровлении. Вместо этого вынуждена была жить немощной, с парализованной левой стороной – и мне не становилось ни лучше, ни хуже. Я была словно самолет, застрявший на взлетной полосе: с желанием взлететь или вернуться в ангар. Я стала злиться на всех и вся. Была зла даже на Бога, ругала его всеми немыслимыми словами – и молния не поразила меня…
Спустя годы люди признавались, как высоко ценили мои книги On Death and Dying, в которых была злость. Но многие пропали из моей жизни, когда я стала злой по отношению к себе; кое-кто даже приговорил меня к «недоброй» смерти. Получалось, что они любили мои труды, но не меня. Но те, кто остался, приняли меня. Что в конечном счете и помогло избавиться от злости.
Я поняла, что пациентам нужно позволять выражать свою злость; они сами должны разрешать себе это. Когда я лежала в больнице после первого инсульта, медсестра случайно села на мой локоть. Я вскрикнула от боли и провела свой первый «прием каратэ». Я не ударила ее, просто сделала резкое движение рукой. В результате в моей карте написали, что я буйная. Это так типично в медицинском мире, где легко наклеиваются ярлыки.
* * *Мы здесь для того, чтобы исцеляться и двигаться сквозь чувства. И можем научиться быть честными, в том числе давая выход собственной злости. Ведь это всего лишь временное чувство, а не состояние бытия.
Глава 10. Игра
Однажды я навестил 71-летнюю Лорейн в больнице. Ей только что поставили диагноз лимфома. Вся седая, в браслетах, она сидела в кругу семьи.
Несмотря на ее мрачный прогноз, вспоминается чувство погружения в счастливую семейную атмосферу. Я представился и спросил, могу ли зайти в другой раз, когда она будет одна. «Конечно, я люблю гостей», – ответила она с улыбкой. Меня удивило то, что она наверняка знала о цели моего визита, поскольку была в курсе, что у нее рак.
Когда я пришел на следующий день, Лорейн, включив радио в палате, танцевала со всем энтузиазмом семидесятилетней женщины. Когда я увидел это, подумал: «Она танцевала так, словно завтра никогда не наступит».
Лорейн смущенно улыбнулась. Я с улыбкой спросил: «Что вы танцуете?» – «Ватуси». – «А почему «Ватуси?» – «Потому что умею!» И она была права: мы хотим делать то, что умеем. И этим бросаем вызов. К счастью, Лорейн знала, как дать себе возможность играть – даже перед лицом серьезной болезни.
* * *Угасание делает необходимость игры особенно явной. Если бы вы слышали разговоры умирающих с близкими, то поняли: те моменты, которые они провели вместе – отдыхая, радуясь, играя, – именно то, что имеет значение в конце жизни. «Ты помнишь, как мы путешествовали на велосипедах по стране?» – говорят они друг другу, вспоминая «воскресенья, когда мы гуляли с детьми в парке» или «потешные рожицы, которые строил наш маленький Джо».
Ответ на вопрос «Почему игра является уроком?» может быть найден у постелей умирающих. Часто, оглядываясь назад, они говорят: «Я не хотел бы воспринимать жизнь так серьезно».
За все годы, проведенные в консультировании пациентов, находящихся на краю жизни, мы не услышали ни разу: «Если бы я только мог работать на один день больше в неделю» или «Если бы было девять рабочих часов вместо восьми, то моя жизнь была бы счастливей». Люди смотрят на былые трудовые достижения с чувством гордости, но осознают, что жизнь могла быть более наполненной. Обнаруживают, что если бы их достижения не были уравновешены счастьем в личной жизни, работа была бы впустую. Люди часто осознают, что работали усердно, но не жили. Как говорится: «Одна работа – без развлечений – делает Джека тупым».
