Джим Дэвис - Теория притягательности
Вам наверняка нетрудно представить себе человека из давних времен, который скептически относится к научному объяснению возникновения и развития болезней. Представьте, как вы пытаетесь убедить такого человека в том, что болезнь его сестры вызвана микробами, которые нельзя увидеть глазами, поскольку они очень малы, и что болезни возникают не как ниспосланное духом наказание за плохое поведение и не в результате злых чар, наведенных на нее соперницей, а просто так, не из-за чего.
В общинах и племенах охотников-собирателей колдовством объясняли все бедствия и неприятности, если их невозможно было объяснить очевидной физической причиной. И, странное дело, даже когда люди знали о существовании такой физической причины и не сомневались в ней, сверхъестественное объяснение сохраняло свою силу. Они с готовностью верили в то и другое одновременно. Какие бы убедительные научные объяснения так называемых случайных совпадений вы ни приводили, их все равно не бывает достаточно. В «духовных» объяснениях есть что-то такое, что находит резонанс в нашей душе, поэтому сопротивляться им бывает очень трудно. Такими притягательными их делает отчасти то обстоятельство, что они, по существу, являются объяснениями социальными. Нам хочется знать не только причины, но и смысл происходящего. Эволюция приучила нас всегда задумываться о целях и намерениях, особенно когда речь идет о происхождении каких-то вещей. Например, вы можете знать о болезнетворных свойствах микробов, но при этом верить в то, что в возникновении данной конкретной болезни без колдовства не обошлось.
Интересно, что люди готовы поверить в невидимую силу колдовства, но скептически относиться к способности столь же невидимых микробов вызывать болезни. Возможно, это связано с тем, что, по нашему мнению, физические объекты должны быть видимыми, а вот от сверхъестественного мы такого не ждем.
Чтобы найти человека, который всерьез задумывается о злых чарах, нет необходимости ехать к дикарям. Психологи Эмили Пронин и Дэниел Вегнер обнаружили, что очень многие люди искренне полагают, что когда они плохо о ком-то думают, то тем самым причиняют тому человеку головную боль. Эффект особенно силен, если человек, о котором они плохо думают, заслуживает этого своим безобразным поведением. Создается впечатление, что наш мозг от природы тяготеет к сверхъестественным объяснениям. С религией легко. А гранит науки тверд.
Возможно, вы заметили, что во многих случаях вера в сверхъестественное тесно связана с моралью. Почему так? По мнению психологов Курта Грея и Дэниела Вегнера, дело может быть в том, что наш мозг, пытаясь объяснить те неприятности, которые с нами происходят, не ограничивается рассмотрением нормальных, естественных причин. Когда кто-то причиняет вам зло, вы видите в нем причину своих бед и возлагаете на него моральную ответственность. Но когда неприятности возникают вследствие случайных событий (например, вас ударила молния или вы заболели), ваш гиперактивный детектор действующих сил просыпается и вводит в рассмотрение какую-то сверхъестественную разумную силу (например, бога) или наделяет обычного человека сверхъестественной способностью вредить вам (например, черной магией).
Другая теория, раскрытая Джонатаном Хайдтом в «Праведном разуме» («The Righteous Mind») и Джесси Берингом в «Инстинкте веры» («The Belief Instinet»), гласит, что тенденция к религиозности развилась у людей с тем, чтобы помогать членам группы лучше себя вести. Как вы менее склонны плохо себя вести, когда знаете, что на вас смотрят, точно так же вы воздерживаетесь от плохих поступков, когда знаете, что за вами наблюдает божество или дух. Это удерживает вас от эгоистического поведения, что идет на пользу группе. В результате со временем вытесняются нерелигиозные группы религиозными как более сплоченными и эффективными. Данная теория представляется достаточно спорной.
Майкла Кричтона, автора технотриллеров, постоянно критикуют за весьма поверхностную, бедную прорисовку персонажей. Они безлики, у них могут быть разные способности и разные роли в сюжете, но как личность, обладающая собственным, уникальным характером, никто из них себя не проявляет. Научная фантастика и фэнтези часто грешат таким недостатком. И здесь мы сталкиваемся с головоломкой. Чем же объясняется огромная популярность фантастики у читателей, если этому жанру явно недостает психологической глубины? Почему люди смотрят «Звездные войны» вместо «Делай как надо»?
Эти произведения интересны тем, что создают новые миры, которые нравятся читателям и зрителям. Часто события разворачиваются в иных мирах (либо в иных вариациях нашего мира, либо совсем в других мирах), где совсем другие законы мироздания и правила игры. Для любителей научной фантастики и фэнтези важно, чтобы эти истории соответствовали законам и правилам игры тех миров, в которых они происходят. В других жанрах литературы характер персонажей, как правило, играет более существенную роль, глубже проработаны психологические мотивы поступков героев и от читателей требуется больше интеллектуальных усилий, чтобы разобраться в личностных качествах каждого героя. Впрочем, исключений из этого правила предостаточно.
В тех историях, где сюжетная линия не требует глубокой проработки характера персонажей, это зачастую компенсируется наличием приключений, загадок, двойного дна. Вспомните хотя бы детективы, шпионские истории и разного рода триллеры. Чтобы следить за перипетиями сюжета, читателю приходится разбираться, кто из героев что знает, кто во что верит, кто лжет, кто подозрителен и т. д.
Чтобы понять, что так притягивает нас в фэнтези и научной фантастике, необходимо обратиться к целому спектру психических расстройств, которые называют аутизмом. Эти расстройства характеризуются проблемами общения с окружающими, а также склонностью к более простым, основанным на строгих сводах правил системам знаний, таким как шахматы, музыка и компьютерное программирование. Интересно отметить, что некоторые из симптомов аутизма схожи с характеристиками людей, которых в западной поп-культуре принято называть «ботаниками». Исследования показывают, что представители профессий, наиболее часто ассоциируемых со стереотипом «ботаника», имеют повышенный коэффициент аутизма (КА). Самый высокий КА наблюдается среди компьютерщиков, математиков и ученых.
Рискну высказать предположение, что люди с повышенным уровнем КА чаще других отдают предпочтение историям, где больше внимания уделяется устройству мира и развитию сюжета, а меньше – разбору личностных качеств персонажей, поскольку в первых двух случаях от них требуется меньше усилий для понимания людей. Тяга же к изучению характера персонажей фильмов и книг должна быть присуща в большей мере людям с низким коэффициентом аутизма.
Аутизм можно рассматривать как проблему доведенного до крайности мужского начала. Данный вид расстройств чаще встречается у мужчин. Это вполне согласуется с тем фактом, что именно на женщин (которым, как правило, интереснее люди, нежели физические системы) приходится 80 процентов продаваемой художественной литературы. Возможно, причина этого кроется в разной социальной организации мужчин и женщин, однако исследование, проведенное Саймоном Бароном-Коэном, показало, что даже у младенцев заметны различия в том, на чем они чаще сосредоточивают взгляд: мальчики предпочитают смотреть на неодушевленные предметы, а девочки – наблюдать за мимикой человеческого лица. Согласно результатам недавних исследований, есть также основания полагать, что, если ребенок избегать смотреть на лица, это может быть ранним признаком аутизма.
Мы видели, что нарративным формам искусства присуще наличие человеческих персонажей, и я предположил, что произведениям с глубокой проработкой характеров предпочтение отдают люди с пониженным уровнем КА. Антропология также подсказывает нам оптимальное число персонажей в нарративах. Когда персонажей слишком много, за ними очень трудно уследить.
Если художественные произведения базируются на реальных событиях, то каждый персонаж, как правило, представляет собой собирательный образ, в котором присутствуют черты нескольких реальных людей. Интересно отметить, что лежащие в основе реальные истории кажутся не столь увлекательными по сравнению с их художественной обработкой в значительной мере из-за обилия действующих лиц.
Театральная импровизация является плодом коллективного творчества актеров, создаваемым на лету, без сценария и репетиций. Импровизированная сцена почти всегда представляет собой нарратив, в котором отражены взаимоотношения персонажей. Я занимаюсь театральными импровизациями почти двадцать лет. В театральном кружке Джозефа Лимбо меня научили множеству приемов, позволяющих сделать сцену максимально увлекательной. Особый интерес вызывает концепция повышения статуса, когда персонаж с более низким социальным статусом по ходу действия приобретает главенство над персонажем с изначально более высоким статусом. Такие изменения представляют собой наиболее важные события в социальной иерархии, поскольку предполагают потенциальное перераспределение власти и авторитета. Мой опыт в качестве импровизатора свидетельствует о том, что тема изменения статуса является выигрышной для любого выступления. Нам нравится наблюдать, как ученик превосходит учителя или как подчиненный поднимается выше своего начальника.
