Джим Дэвис - Теория притягательности
Социальная теория притягательности предсказывает, что нарративные формы искусства также преимущественно посвящены людям и отношениям между ними. Да, существуют абстрактные картины, где люди не изображаются, но трудно представить себе литературу, где не было бы ни одного персонажа или хотя бы упоминания о нем. Интерес людей к художественной литературе и кино коренится в нашем интересе к реальной жизни. Например, значительная часть произведений этих видов искусства посвящена вопросам любви и дружбы, поскольку данные темы столько же места занимают и в реальной жизни. Вопросы любви и межличностных конфликтов поднимаются в литературе всех времен и народов.
То, что нас волнуют реальные люди, – это понятно, но почему нас заботит судьба вымышленных персонажей? Жители стран Запада проводят огромную часть своего досуга перед телевизором, в кино, за книгами или компьютерными играми, увлекаясь приключениями преимущественно вымышленных персонажей.
Кроме того, люди готовы тратить на заведомо вымышленный текст больше времени, чем на заведомо правдивый. Это означает, что судьба вымышленных персонажей волнует нас больше, чем судьба реально существующих людей!
Художественная литература и кино не только интересны, но и трогают нас до слез. Разные жанры этих видов искусства, от порнографических до душещипательных, вызывают у людей широчайший диапазон самых реальных эмоций и ощущений.
Древний и новый мозг переживают произведения художественной литературы совсем по-разному. Как мы уже обсуждали во введении, у человека, условно говоря, два мозга и два знания. Одна часть мозга говорит, что это вымысел, а другая и слышать об этом не хочет. Эмоциональные центры напрямую связаны с древними участками мозга, чем и объясняется наша порой чрезмерно бурная реакция на книги и фильмы. Мы вбираем в себя информацию, а ее критическое оценивание (в результате чего мы решаем, идет ли речь о реальных событиях) и эмоциональная реакция на нее происходят параллельно. Вот почему сознание, твердя, что «это всего лишь кино», может только приглушать, но не устранять страх, испытываемый при просмотре фильмов ужасов.
По этим же причинам мы эмоционально привязываемся к персонажам фильмов и книг. Мы ощущаем себя частью мира, о котором читаем, даже если это мир вампиров или волшебников. Когда нас покидают полюбившиеся герои телесериала, то мы переживаем чувства, аналогичные тем, которые мы испытываем, когда из нашей жизни уходят дорогие нам реальные люди.
Выясняется, что тенденция верить в то, что нам говорят, обеспечивается наиболее старой и фундаментальной частью нашего разума. Слыша какое-то утверждение, мы по умолчанию принимаем его на веру. Когда кто-то говорит нам, что ему удалили толстую кишку, почему бы не поверить? Пока у нас не появляются основания сомневаться в сказанном, мы склонны предполагать, что нам говорят правду. Даже когда мы знаем, что нас вводят в заблуждение, неправдивая информация, которую мы слышим, все равно влияет на наши рассуждения, и мы ведем себя так, словно верим в заведомую чушь. Возможно, способность скептически смотреть на вещи, критически оценивать ситуацию и не верить всему, что нам говорят, появилась у нас на поздних стадиях эволюции. Недоверие требует умственных усилий, прикладывать которые нам зачастую недосуг.
Эволюция приучила нас верить людям, поэтому часть нашего мозга трактует любую услышанную историю как реально происшедшую. Так происходит из-за того, что мы стараемся собрать как можно больше информации об окружающем мире, и наша эмоциональная реакция на услышанные истории делает их более значимыми в наших глазах. Вот почему мы плачем, когда смотрим «Дневник памяти».
Если наша любовь к различным историям объясняется стремлением собирать информацию, которая может пригодиться, следовательно, самыми привлекательными должны быть такие сюжеты, которые в глазах наших предков имели самое непосредственное отношение к преуспеванию и воспроизводству. Например, истории о людях должны представлять для нас наибольший интерес, поскольку именно с людьми связаны наши основные чаяния и надежды. Более того, когда читатель или зритель идентифицирует себя с главным героем, его эмоциональные переживания при чтении книги или просмотре фильма резко обостряются.
Чему же могут научить нас эти истории?
Большинство литературных произведений и фильмов описывают конфликты между людьми, похожие на те, которые мы наблюдаем в повседневной жизни. Понимание характера и образа мышления персонажей художественного произведения – как и реальных людей – требует от нас имитации, обыгрывания той сложной социальной информации, которую автор предоставляет о них или они сами предоставляют о себе. Мир, описываемый в художественных произведениях, можно воспринимать как форму виртуальной реальности, заставляющую нас полностью отрешиться от физического окружения. Мы словно переносимся в мир, описываемый в книге, фильме или компьютерной игре.
Если вы сомневаетесь в том, что историй, где бы не шла речь о взаимодействии персонажей, практически не бывает, я бросаю вам вызов: попробуйте придумать захватывающий рассказ о камнях и других неодушевленных предметах, не очеловечивая их. В сказках и фантастических историях героями могут быть животные или неодушевленные предметы, но все они очеловечены – имеют свойственные людям цели, намерения и характеры. Физически персонажи могут отличаться от нас, но по своему внутреннему складу они безусловно люди, и зрители их именно таким образом и интерпретируют. В ходе одного эксперимента, проводимого психологом Ютой Фрит, испытуемым демонстрируют прямоугольники и круги, повернутые определенным образом, и люди интерпретируют взаимоотношения между этими геометрическими фигурами так, будто кто-то от кого-то прячется, кто-то за кем-то охотится, кто-то с кем-то борется и т. д. Когда человек смотрит на эти фигуры, в его мозге активизируются те же самые зоны, которые включаются, когда мы пытаемся понять мысли и мотивации других людей. Тем не менее мы предпочитаем иметь дело с реально существующими людьми, а не с их имитацией. (Выше я, правда, упоминал о том, что нам больше нравится читать вымышленные, а не документальные истории о людях, но имейте в виду, что персонажи даже документальных историй – лишь имитации людей. Да, прототипом героя произведения может быть самый настоящий человек из плоти и крови, но читатель имеет дело лишь с его словесным описанием в книге.) Сколь бы дикими и несуразными ни казались нам миры, придумываемые фантастами и сказочниками, почти все персонажи их произведений являются психологически достоверными и реалистичными.
Некоторые авторы, такие как Станислав Лем, сознательно стараются противостоять этой тенденции и вводят персонажей, психология которых совершенно чужда нашей, человеческой. В романе «Солярис» описывается внеземное существо, совершенно непостижимое для читателей. Однако описываются в нем и человеческие персонажи, благодаря которым легче оценить, насколько чужда нам эта сущность, глядя на нее их не менее изумленными, чем наши, глазами. Религия, как и фантастика, наделяет своих персонажей, в том числе богов, человеческим сознанием. Перед наукой, особенно перед научным образованием, стоит сложная задача – убедить людей в ценности рассказываемых ею историй, касающихся происхождения мира, генетики, естественной и геологической истории. Субъекты этих историй, например тектонические плиты, на людей никоим образом не похожи. Работникам системы просвещения часто приходится объяснять учащимся процессы и цепочки событий, которые внешне напоминают истории, но лишены персонажей. Один из способов решения этой проблемы – очеловечить неодушевленные персонажи этих историй, наделяя их желаниями и убеждениями.
Даже общаясь между собой, ученые часто прибегают к антропоморфным метафорам. В книге Стюарта Гатри «Лица в облаках» («Faces in the Clouds») этому посвящена целая глава. Он даже объясняет успех теории дарвинизма отчасти тем антропоморфным языком, который Дарвин использовал в свое время (например, термин «отбор») и который позволил христианам увидеть в его теории вмешательство разумного создателя, который «отбирает».
В отсутствие персонажей эти научные объяснения, возможно, не стоило бы вообще именовать историями. Однако на рынке идей этим объяснениям приходится соперничать с другими объяснениями, которые историями, безусловно, являются. Подозреваю, что именно недостаток драматизма в научной картине мира является одной из причин того, что религиозные объяснения с гораздо большей эффективностью трогают человеческие сердца. Сверхъестественные объяснения опираются на персонифицированных богов, богинь и духов, у каждого из которых есть свои желания, верования и свой характер.
Вам наверняка нетрудно представить себе человека из давних времен, который скептически относится к научному объяснению возникновения и развития болезней. Представьте, как вы пытаетесь убедить такого человека в том, что болезнь его сестры вызвана микробами, которые нельзя увидеть глазами, поскольку они очень малы, и что болезни возникают не как ниспосланное духом наказание за плохое поведение и не в результате злых чар, наведенных на нее соперницей, а просто так, не из-за чего.
