Эрих Фромм - Ради любви к жизни. Может ли человек преобладать?
Если вы теперь внимательнее посмотрите на активность людей, просто реагирующих или действующих по принуждению, людей пассивных в классическом смысле слова, вы заметите, что их реакции никогда не меняют своей направленности. Их реакции всегда одинаковы. Одинаковые раздражители всегда вызовут одинаковые реакции. Вы можете с достаточной уверенностью предсказать, что произойдет в тот или иной момент. Все может быть просчитано. Здесь не заметна индивидуальность, силы мышления не задействованы, все кажется запрограммированным: одинаковые раздражители, одинаковые следствия. Подобное же мы видим, наблюдая за крысами в лаборатории. С тех пор, как бихевиоризм наблюдает человека в первую очередь как механизм, он рождает соответствующие предположения о нем: определенные раздражители пробуждают соответствующие отклики. Изучение и исследование этого феномена, а также формулирование рекомендаций, основанных на нем, это то, что бихевиористы называют наукой. Возможно, это наука, но наука не о человеке, так как человек никогда не реагирует дважды абсолютно одинаково. Каждую секунду это другой человек. И хотя он не может быть полностью другим, по крайней мере, он — не одно и то же. Гераклит выразил эту идею следующим образом: «Нельзя войти дважды в одну реку». Причиной, естественно, является постоянное движение реки. Я мог бы сказать, что бихевиористическая психология — это наука, но это не наука о человеке. Вернее, это наука, чуждая человеку, развиваемая чуждыми методами чужеродными исследователями. Она, возможно, в состоянии высветить некоторые аспекты человеческой природы, но она не затрагивает того, что по-настоящему является жизнью, того, что действительно человечно в человеке.
Я хотел бы привести вам пример, иллюстрирующий разницу между активностью и пассивностью, который очень сильно повлиял на индустриальную психологию в Америке. «Вестерн электрик компании» наделила необходимыми полномочиями профессора Элтона Мэйо, чтобы он выявил пути увеличения производительности труда неквалифицированных работниц на заводе Хауторн в Чикаго. Мэйо выдвинул предположение, что производительность труда может возрасти, если работницам будет предоставлен один десятиминутный перерыв утром, другой днем и т. д. Работницы были заняты очень монотонным трудом, они наматывали катушки электромагнитов. Это занятие не требовало ни специальных навыков, ни усилий, это была самая пассивная, тоскливая работа, какую можно себе представить. Мэйо объяснил суть эксперимента работницам и после этого попробовал предоставить им перерыв днем. Производительность выросла незамедлительно. Все, конечно, были восхищены, видя как работает идея. Тогда Мэйо пошел еще дальше и предоставил работницам утренний перерыв, и производительность опять увеличилась. Поскольку дальнейшие улучшения условий труда оказывали положительное влияние на производительность, казалось, что теория Мэйо окончательно доказана.
Обычный профессор завершил бы эксперимент на этой стадии и посоветовал бы администрации «Вестерн электрик» потерять двадцать минут рабочего дня в интересах увеличения производительности. Но не Элтон Мэйо, который был очень изобретателен. Ему было интересно, что произойдет, если он отберет предоставленные ранее привилегии. И он убрал дневной перерыв — производительность продолжала расти. Затем он убрал утренний перерыв — новый скачок производительности. На этом этапе некоторые профессора, пожав плечами, объявили бы эксперимент проваленным. Но в данном случае Мэйо вдруг стало ясно, что эти неквалифицированные работницы первый раз в жизни почувствовали интерес к тому, что делали. Наматывание катушек осталось таким же монотонным, как и раньше, но Мэйо объяснил суть эксперимента работницам и задействовал их в нем. Они ощутили, что их труд обрел смысл, что они делают что-то приносящее пользу не только безликой администрации, но также и всему рабочему классу. Мэйо таким образом сумел показать, что именно эта неожиданная заинтересованность, это чувство участия, а не утренний и дневной перерывы увеличили производительность труда. Этот эксперимент породил новый подход к индустриальной психологии: интерес, испытываемый людьми по отношению к своей работе, имеет большее значение для производительности труда, чем перерывы, увеличения зарплаты и прочие привилегии. Я вернусь к этому вопросу позднее, сейчас же мне хотелось лишь подчеркнуть решительную разницу между активностью и пассивностью. Пока труженицы компании не испытывали заинтересованности в своей работе, они оставались пассивными, но в ту минуту, когда они стали частью эксперимента, они почувствовали, что приносят реальную пользу, они стали активными и проявили совершенно другой подход к своей работе.
Возьмите другой, еще более простой пример. Представьте себе туриста, естественно, с фотоаппаратом, который прибывает куда-то и обнаруживает перед собой холм, озеро, замок или художественную выставку. Он не может по-настоящему понять сущность того, что видит, потому что он слишком озабочен фотографией, которую собирается сделать. Для него существует только та реальность, которую он может запечатлеть на фотопленке и которой, посредством этого, как бы может овладеть, а не та, которая действительно перед ним. То есть второй шаг, фотография, предшествует первому, самому акту видения. Раз у него есть фотография, он может показать ее своим друзьям, предполагая, что он собственноручно создал этот запечатленный кусочек мира, или лет десять спустя вспомнить, где находился в определенный момент времени. Но в любом случае фотография, искусственно созданное ощущение, вытесняет подлинное. Многие туристы даже не утруждают себя сперва посмотреть. Они просто хватаются за свои фотокамеры. Настоящий же фотограф сначала попытается зафиксировать в себе то, что он позже зафиксирует камерой. Он попытается установить связь с тем, что хочет заснять. Это первоначальное видение — вид активности. Разница между этими двумя формами видения не может быть измерена в лаборатории, но выражения человеческих лиц дадут вам сведения о ней: у того, кто действительно видит нечто прекрасное, на лице отразится удовольствие. Он может потом сделать выбор — фотографировать или нет то, что увидел. Существуют люди (хотя их число невелико), которые преднамеренно решают не фотографировать, потому что они чувствуют, что фотографии мешают их воспоминаниям. Фотография ограничивает ваше воспоминание тем, что на ней изображено. Но если вы попробуете припомнить пейзаж без помощи фотографии, вы увидите пейзаж, возрожденный в вас. Картина возвращается, и пейзаж такой живой перед вашим мысленным взором, каким был в действительности. Это не просто схематическое воспоминание, как слово, которое вы можете вспомнить. Вы воспроизводите этот пейзаж внутри себя, именно вы создаете картину, которую видите. Этот вид активности освежает, очищает, усиливает наши жизненные ресурсы. Пассивность же, наоборот, подавляет и лишает нас жизненной энергии и может даже преисполнить нас ненависти.
Представьте на мгновение, что вы приглашены на вечеринку. Вы уже знаете, что скажет тот или иной гость, что вы ему ответите и что услышите в ответ. То, что скажет каждый, — ясно и предсказуемо, как будто вы находитесь в мире машин. Каждый имеет свое мнение, свою точку зрения. Все неизменно, и когда вы приходите домой, вы безразличны, утомлены, смертельно устали. Хотя пока вы были на вечеринке, вы производили впечатление живости и активности. Но, несмотря на все это, вы оставались пассивны. Вы и ваши собеседники ничего не делали, кроме как переливали из пустого в порожнее. Структура — раздражитель — ответ — опять повторялась, как старая, истертая запись. Ничего нового не случилось. Скука праздновала победу.
Удивительным феноменом нашей культуры является то, что люди не до конца понимают или — вероятно, мы так должны сказать — не до конца осознают, каким серьезным несчастьем является скука. Возьмите человека, который по какой бы то ни было причине не знает чем себя занять. Пока у этого человека отсутствуют внутренние ресурсы, способные заставить его чем-то активно заняться, создать что-то или включить в работу силу интеллекта, он будет чувствовать скуку, как бремя, обузу, паралич, которые он сам объяснить не сможет. Скука — это одна из жесточайших форм пытки. Это современное явление, и оно стремительно распространяется. Человек, находящийся во власти скуки и не имеющий возможности от нее защититься, будет чувствовать себя глубоко подавленным. Вы можете ощутить здесь желание спросить, почему большинство людей не осознают, насколько опасна и болезненна скука и как много страданий она нам приносит. Я полагаю, что ответ достаточно прост. Мы производим сегодня огромное количество вещей, которые люди могут приобрести, чтобы справиться со скукой. Мы можем временно загнать скуку в угол, приняв транквилизатор или выпив, или пойти на еще одну вечеринку после только что закончившейся, или развязать войну с женой, или включить по телевизору развлекательную программу, или заняться сексом. Большая часть из того, что мы делаем, это попытка отгородить себя от полного осознания того, что нам скучно. Но не забывайте о том тяжелом чувстве, которое часто настигает вас в то время, когда вы смотрите глупый кинофильм или пытаетесь подавить свою скуку каким-то другим способом. Помните об осадке, который остается на душе всегда, когда вы осознаете, что все, что вы делали, чтобы развлечься, на самом деле до смерти вам наскучило и вы не используете свое время, а просто его убиваете. Еще одной отличительной особенностью нашей культуры является то, что мы можем зайти очень далеко, экономя время, но сэкономив, мы убиваем его, потому что найти ему лучшего применения мы не в состоянии.
