Андрей Курпатов - Философия психологии. Новая методология
О первом механизме, правда, мы не будем сильно распространяться, а сосредоточимся на критике возможности наличия «реальных предметов для нас». В онтологии нами рассмотрена онтологическая система сущего, и там мы определили, что собственно реальные предметы и вещи находятся в реальности, которая, к сожалению, непосредственным образом нам недоступна за счет нашего же собственного гносеологического устройства, но которая вместе с тем рождается третьим в отношении нас с сущим как познающего с познаваемым. Здесь мы обратим внимание на то, каковы причины основных ошибок и допущений, которые делает человек (мы имеем в виду материалиста в нашем понимании), полагая, что то, что он видит, и является тем, что есть.
Во-первых, мы воспринимаем вещь через призму нашего способа существования (время, пространство, модальность и интенсивность), вовсе не интересуясь, насколько тем самым мы исчерпали эту вещь своим восприятием. Во-вторых, это, конечно же, барьер, установленный порождаемой нами «плюс-тканью», – этот феномен, казалось бы, при полной его идеалистичности, в значительной степени принадлежит сфере материализма, ведь это прежде всего имена вещей. Создание «плюс-ткани» – это не что иное, как способ привнесения в предмет того, чего он изначально не имеет, короче говоря, этот механизм опять-таки удаляет нас от реальности. Но и это еще, что называется, полбеды. В-третьих, угрожающе выглядит феномен индивидуальной реальности, который безапелляционно и с очевидной отчетливостью накладывает свой отпечаток на реальный предмет, точнее, видоизменяет его. Но в большей степени это уже касается не столько реальных предметов, сколько их имен, ведь именно они способны к идеалистическому росту.
Понять все указанные сложности можно, конечно, и прагматически, но предоставим это право – право провожатого нашего понимания – принципу отношения. В аналитической философии поднятые нами вопросы и трудности рассматриваются с завидным упорством и, надо сказать, подчас весьма успешно. Но все-таки допущений и там хватает. К примеру, предполагается, что есть имена, которые столь сцеплены с предметом, что можно отставить всякие сомнения относительно их возможной диссоциации, и что при произнесении этого заветного имени у всех людей с поражающим единодушием возникнет одинаковое представление.
Для примера такого имени используют слово «лев». За всех, конечно, не скажешь, но ведь многое зависит от контекста. Так, весьма характерными ассоциациями на это слово являются не только вышеуказанный хищник, но и черта характера, один общеизвестный историко-литературный персонаж, знак гороскопа, какие-то моменты из личной жизни и, наконец, на волне различных ассоциаций может всплыть даже образ Ф.Г. Раневской, исполняющей роль тетушки-домработницы в кинофильме «Весна»: «Лев – это я…»
Психософия полагает, что специфическое проявление принципа отношения в гносеологических системах субсубъекта и трисубъекта делает невозможным восприятие ими просто информации, то есть «просто информации» для них просто не существует. (Когда говорят: «Это только в качестве информации» – всегда рассчитывают на какой-то определенный эмоциональный резонанс, недаром после этих слов с завидным постоянством рассказывают или какую-то чрезвычайную сплетню, или пикантность, а то и гадость.) Всякая новая информация непременно оказывается в отношении со всем содержанием нашей гносеологической системы, что, конечно, некоторым образом искажает ее или, можно сказать, преломляет, но так или иначе в конечном итоге все-таки лишает ее первозданности. Так что по большому счету материализм с его якобы «девственными» именами для реальных предметов так же иллюзорен, как и идеализм с его опосредованно эмоционально-окрашенными псевдоинформативными образами отсутствующих предметов.
Вообще говоря, материализм с идеализмом подчас поразительным образом сближаются. Закрыто-системность материализма, а он закрытосистемен по той причине, что рожден интеллектуально (законы, константы, системы координат, постулаты), не может существовать без идеалов (беспредметных идей). Так механика стояла на идеалах абсолютного времени и пространства, которые были в свое время опровергнуты А. Эйнштейном, что, как известно, поколебало все здание физики. Сам А. Эйнштейн ввел понятие пространства-времени, практически четвертое измерение, но ведь это тоже идея… Так что гносеологическая близость этих якобы врагов и вечных спорщиков очевидна, а противопоставление их друг другу иногда кажется просто смешным.
Но оставим это, поскольку нас в большей степени интересуют механизмы рождения голых идей (идеалов), их отношения с эйдосами, ну и, соответственно, их дифференциальная диагностика. Для конкретизации этого вопроса нам следует обратиться к механизму гносеологической диссоциации.
Иногда говорят: «А сейчас постарайтесь не думать». Всякий, кто пробовал последовать такому совету, знает, что это дело весьма непростое, а без предварительной медитативной тренировки подчас даже и невозможное. Но зато если мы все-таки добиваемся этого «ничегонедумания», то в придачу к самому «ничегонедуманию» мы получаем и какое-то очень своеобразное состояние, чем-то напоминающее просмотр киноленты с замедленной скоростью.
Это своеобразное ощущение, если нам позволительно относительно него подумать, разрастающегося настоящего, оно словно становится больше, шире, объемней. Так мы переживаем непосредственное нераздельное отношение с тем, что имеет место быть. Но стоит нам только чуть-чуть задуматься, и моментально это ощущение улетучивается. И мы сами словно бы отдаляемся от реальности, позволяя себе существовать сразу в двух параллельных мирах – того, что мы, грубо говоря, видим, и того, о чем думаем, даже если мы думаем то, что видим. Это и есть точка диссоциации. Точка диссоциации – это тот момент, когда некая первичная имманентная неопределенность, нераздельность, целостность во всей ее красе, то есть без ограничений, не знающая различий, сходств и тождеств, подобно пустоте (поскольку она не различима) разрывается, образуя два видимых и совершенно самостоятельных относительно друг друга потока: один – это все то, что вне нас, нашего первичного познающего центра, второй – это наш собственный гносеологический штаб, порождающий мысли, суждения, оценки, прогнозы и проч.
Перед точкой диссоциации существовал какой-то совершенно иной, невидимый процесс, он в корне отличен от постдиссоционных. Он подобен невидимому нами в пузырьковой камере физиков-ядерщиков фотону, который распадается на позитрон и электрон, а те, в свою очередь, уже оставляют в ней след, так что если несведущий наблюдатель увидел бы это действо, то был бы немало удивлен, поскольку ему бы показалось, что и позитрон, и электрон родились из пустоты. Положение человека затруднено в еще большей степени: мы не только не видим процесса до его диссоциации, но и из двух процессов, родившихся из точки диссоциации, мы видим лишь один – наше мышление (в самом широком смысле слова, то есть включая его содержание, а значит, и наше видение мира материи). Другими словами, после того как нечто, имеющее место и незримое нами, разделилось в точке диссоциации на два новых процесса: наше мышление (первый) и то, что вне его (второй), т. к. оно (второй процесс) вне нашего мышления (первый процесс), мы теряем возможность видеть и познавать этот второй процесс.
Теперь покажем эту мысль на банальном примере. Вы назначили кому-то встречу – ждете, вы не думаете о том, как он (тот, кому вы назначили встречу) едет или идет на нее, вас это не занимает, вам известно только одно – он должен быть здесь во столько-то. Но проходит назначенное время, ожидаемый вами человек не появляется, и вы констатируете факт: «Опаздывает». Проходит еще какое-то время (у всякого свое в зависимости от его терпения), и вы вдруг начинаете строить предположения – «транспорт», «необязательность как черта характера», «что-то случилось, потому что он никогда не опаздывает» и т. д. Этот момент и есть точка диссоциации. До того был непонятный, невидимый процесс, в который было включено все, что происходило, без какой-либо дифференцировки, но вот что-то случилось, мысль оторвалась от реальности и пустилась в предположения, чем смелее и самоувереннее предположение, тем больше угол расхождения вас и реальности («Где ты шлялся, я все морги обзвонила!» – «Извини, засиделся в библиотеке»). Причем наше волнение (обида, досада и что-то там еще) – стопроцентное доказательство того, что мы действительно пребывали в иллюзорной реальности нашего, грубо говоря, воображения, будучи оторваны от мира реальных событий.
Это был мир идей, голых идей, не имеющих под собой никакого реального основания, они сами не имели никакого отношения к реальному положению вещей, познание реальности было нам недоступно, но сознание не допускает «белых пятен». Такие процессы протекают постоянно, но они просто не воспринимаются нами так серьезно, а поэтому и не замечаемы нами. Мы постоянно сильно или не очень, но разорваны, диссоциированы с реальностью.
