Карен Хорни - Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление
Что именно он почувствует принуждением и возмутится, может быть самым различным. Это может быть любое соглашение: договор о найме в аренду жилья, долгосрочный контракт. Это может быть физическое давление, даже от воротничка, пояса, туфель. Может быть, кто-то загораживает ему вид. Он может возмутиться, что другие от него чего-то ждут, или возможно, что ждут – Рождественских подарков, писем, оплаты счетов в определенное время. Это может распространяться на общественные институты, уличное движение, условные соглашения, распоряжения правительства. Он не борется против всего этого – он не боец; но внутри себя он бунтует и может сознательно или бессознательно фрустрировать других в своей пассивной манере – не отвечая или забывая.
Его чувствительность к принуждению связана с его инертностью и ограничением желаний. Так как ему с места сдвинуться неохота, он может счесть любое ожидание, что он что-то сделает, принуждением, даже если это явно в его интересах. Связь с ограничением желаний более сложная. Он боится, и не без причины, что кто угодно, с более сильными, чем у него, желаниями, может легко навязать ему что угодно и толкнуть его на что угодно, одной своей большей решимостью. Но здесь действует и вынесение вовне. Не чувствуя собственных желаний или предпочтений, он легко сочтет, что уступает желаниям другого человека, когда, на самом деле, следует за собственными. Возьмем иллюстрацию из обычной жизни: молодого человека пригласили на вечер в тот день, когда он должен был встретиться со своей девушкой. Однако в то время он не так видел ситуацию. Он отправился к девушке, считая, что «уступает» ее желанию, и возмущаясь «принуждением» с ее стороны. Очень умный пациент охарактеризовал весь процесс так: «Природа не терпит пустоты. Когда молчат твои желания, врываются желания других». Мы можем добавить: желания существующие, предполагаемые или перенесенные на них.
Чувствительность к принуждению представляет реальную трудность при анализе, тем большую, чем больше в пациенте не просто негативного отношения, а негативизма. Он может таить нескончаемые подозрения, что аналитик хочет на него повлиять и переделать его по заранее заготовленному образцу. Эти подозрения тем меньше доступны для анализа, чем больше инертность пациента не дает ему проверить любое предположение аналитика, о чем тот его все время просит. На почве того, что аналитик оказывает на него недолжное влияние, он может отвергать любой вопрос, утверждение или интерпретацию, которые явно или неявно атакуют какую-то его невротическую позицию. Прогресс в этом отношении тем труднее, что он не будет долгое время высказывать никаких подозрений, поскольку не любит трений. Он может просто считать, что все это личные предрассудки аналитика или его хобби. Так что не надо беспокоиться об этом, и можно все это пренебрежительно отбросить в сторону. Аналитик, например, может предположить, что стоит исследовать отношения пациента с людьми. Пациент немедленно настораживается, тайно думая, что аналитик хочет пробудить в нем стадные инстинкты.
И последнее, что сопутствует «уходу в отставку», – это отвращение к переменам, ко всему новому. Оно тоже может быть очень разным по форме и силе. Чем сильнее инертность, тем сильнее ужас перед риском перемен и необходимыми усилиями. Он лучше смирится со status quo (будь это работа, жилье, начальник или супруг), чем будет что-то менять. Не приходит ему в голову и то, что он мог бы своими силами улучшить ситуацию. Можно переставить мебель, больше времени отдыхать, больше помогать жене. Предложения такого сорта он встречает с вежливым равнодушием. Помимо инертности за эту установку отвечают еще два фактора. Поскольку он не ждет многого от любой ситуации, его побуждение изменить ее в любом случае невысоко. И он склонен относиться к любому положению вещей как к неизменяемому. Это просто такой человек, конституция у него такая. Жизнь такая – это судьба. Хотя он не жалуется на ситуацию, которая была бы невыносима для большинства, его смирение с положением вещей часто похоже на мученичество смиренного типа. Но это чисто внешнее сходство: источники смирения совершенно различные.
Приведенные мной примеры отвращения к переменам до сих пор касались внешних предметов. Однако я не считаю это основной характеристикой «отставки». Нежелание менять что-либо в окружении в некоторых случаях очень заметно, но в других создается противоположное впечатление – неугомонного, не находящего себе покоя человека. Но во всех случаях есть выраженное отвращение к внутренним изменениям. Некоторым образом это свойственно всем неврозам,* но это отвращение обычно относится к тому, чтобы взяться за изменение специфических факторов, относящихся, в основном, к принятому главному решению. Это столь же верно и для типа, который мы рассматриваем, но, в силу статичной концепции я, укорененной в природе решения «уйти в отставку», его отталкивает сама идея перемен. Самая суть этого решения – удалиться от активной жизни, активных желаний, стремлений, планов, усилий и действий. Его восприятие других, как все тех же, неизменных, – отражение ею взгляда на себя самого, неважно, сколько бы он ни говорил об эволюции. или даже интеллектуально принимал ее идею. Анализ, по его убеждению, должен быть однократным разоблачением, которое, случившись, изменит вещи к лучшему раз и навсегда. Вначале ему чуждо представление о том, что это процесс, в ходе которого к проблеме подходят с разных сторон, видят все новые связи, открывают все новые ее значения, пока не доходят до ее корней и что-то меняется изнутри.
* К.Хорни. «Самоанализ». Глава 10: «Работа с сопротивлением».
Вся установка на «уход в отставку» может быть сознательной; в этих случаях ее рассматривают как высшую мудрость. Но чаще, по моему опыту, в ней не отдают себе отчета, и человек знает лишь о некоторых ее аспектах, упомянутых здесь – хотя, как мы сейчас увидим, он может выбирать для них другие слова, потому что видит их в ином свете. Чаще всего, он знает только о своей замкнутости и чувствительности к принуждению. Но, как и везде, где затронуты невротические потребности, мы можем распознать природу потребностей «ушедшего в отставку», наблюдая, когда он реагирует на фрустрацию, когда становится беспокойным или устает, отчаивается, впадает в панику или возмущается.
Для аналитика знание основных характеристик типа очень полезно – оно поможет быстро оценить картину в целом. Когда та или иная характеристика привлекает наше внимание, мы должны поискать остальные; и, вполне вероятно, найдем их. Как я старалась показать, это не бессвязные куски, а тесно переплетенная структура. Это картина очень цельная и последовательная в своей композиции, и выглядит она, как выдержанная в едином колорите.
Теперь мы попытаемся прийти к пониманию динамики картины, ее смысла и истории. Пока что мы видели, что «уход в отставку» представляет собой главное решение внутрипсихических конфликтов путем удаления от них. При первом взгляде у нас создалось впечатление, что «ушедший в отставку» главным образом отказался от своего честолюбия. Эту сторону решения он сам часто подчеркивает и склонен считать ее ключом к ходу своего развития. Иногда история его жизни также подтверждает, видимым образом, такое впечатление, поскольку в ней может быть заметна перемена в этом отношении. В подростковом возрасте, или где-то около этого, он часто делает многое, из чего видны значительная энергия и одаренность. Он может быть находчив, может преодолеть экономические препятствия и завоевать свое место в обществе. Он может быть честолюбивым в школе, первым в классе, отличаться в дискуссиях или в каких-то прогрессивных политических движениях. По крайней мере, часто бывает такой период, когда он сравнительно оживлен, многим интересуется, восстает против традиций, в которых рос, и думает о свершениях в будущем.
За этим часто следует период упадка: тревоги, депрессии, отчаяния из-за какой-то неудачи или неблагоприятной жизненной ситуации, в которую он попал именно из-за своего бунтарского порыва. Кажется, что именно здесь и расплющилась задорная кривая его жизни. Люди говорят, что он «привык» и «успокоился». Некоторые замечают, что он, по молодости, рвался в небеса, а теперь спустился на землю. А это «естественный» ход вещей. Другие, поумнее, беспокоятся о нем. Потому что он, видимо, утратил вкус к жизни, интерес ко многому и успокоился на гораздо меньшем, чем сулили его дарования и возможности. Что с ним такое? Конечно, ряд несчастий или лишений может подрезать крылья человеку. Но в тех случаях, которые я имею в виду, обстоятельства не были слишком неблагоприятны, чтобы все можно было списать на них. Следовательно, определяющим фактором должен был послужить психологический дистресс. Однако и такой ответ не может нас удовлетворить, поскольку мы вспомним о других людях, которые тоже пережили период внутренних метаний, но вышли из него иными. На самом деле перемена – результат не конфликтов или их размаха, а, скорее, того способа, которым был достигнут мир с самим собой. Он попробовал на вкус свои внутренние конфликты – и решил от них уйти. Почему он выбрал именно этот путь решения, расскажет его предшествующая история, о которой речь пойдет позже. Сперва нам нужна более ясная картина его ухода.
