Герман Дилигенский - Социально-политическая психология
Психологические аспекты отношений, складывающихся внутри лидирующих групп, несомненно, оказывают существенное влияние на процесс принятия политических решений. Однако до настоящего времени они исследуются больше в рамках общей теории управления, социологии и социальной психологии, концепций групповой динамики, чем в качестве специфического объекта политической психологии. Несомненно, механизмы лидерства, выявляемые этими научными направлениями, действуют и в политической жизни. Так, широко признанная классификация стилей руководства групповой деятельностью: авторитарный, демократический, устраняющийся — вполне применима к политическим лидерам. Тем не менее, отношения в группах, осуществляющих политическое лидерство, имеют свою специфику, связанную с маштабом и общественными последствиями принимаемых решений, с влиянием на них идеологических ценностей и социальных интересов. Эту специфику, очевидно, должна была бы исследовать политическая психология, но она мало интересуется подобными проблемами.
Представляется, что в рамках социально–политической психологии взаимодействие внутри лидирующих групп могло бы изучаться в двух основных аспектах.
Во–первых, с точки зрения влияния механизма этого взаимодействия (стиля лидерства, распределения ролей и т.д.) на качество принимаемых решений. Обычно решения, принимаемые коллективно, на основе свободного сопоставления различных точек зрения, организуемого демократическим лидером, считаются более адекватными, чем навязанные авторитарным лидером, к которому подлаживаются его сотрудники. Роль «первого лица», однако, во всех случаях очень велика.
Политические психологи специально исследовали механизм решения американской администрации, принятого в начале правления Дж. Кеннеди. Речь идет о военной акции против Кубы, совершенно бессмысленной и приведшей к крупному политическому провалу. Это решение фактически было принято небольшой группой высших чинов администрации и, как считают исследователи, явилось результатом группового конформизма — явления, обстоятельно изученного социальной психологией и вырастающего в присущую многим малым группам тенденцию к нивелированию индивидуальных мнений. В нем, видимо, реализуется присущее человеческой психике стремление к интеграции с социальной общностью, с «другими», которое особенно сильно проявляется в ситуациях непосредственного общения и совместной деятельности (см. главу II). В рассматриваемом случае еще не набравшийся политического опыта новый президент, очевидно, поддался «общему мнению».
Как показывает советская история, «коллективное руководство», объединяемое конформистским единством, стремлением избежать разногласий и сохранить стабильность группы, ничуть не эффективнее авторитарной власти единоличного лидера. Достаточно напомнить о коллективном решении направить войска в Афганистан. Вряд ли нужно специально доказывать, что в политике в основе группового конформизма лежит общность «базовых» идейно–политических ценностей лидирующей группы.
Эффективность группового взаимодействия зависит от того, в какой мере оно обеспечивает «интегративную сложность» анализа решаемой проблемы. Оптимальна ситуация, при которой лидер стимулирует столкновение позиций, акцентирующих различные ее аспекты и соответственно обеспечивающих различные варианты решения. Но этого недостаточно: в группе должен быть человек, способный сопоставить и «сложить», интегрировать различные мнения в целостную картину и на этой основе предложить оптимальное решение. В идеале таким человеком должен быть лидер, обладающий формальным статусом, дающим право ставить точки над «и». «Устраняющийся лидер», не способный выработать собственное мнение, резко снижает эффективность группового взаимодействия, нередко делает его безрезультатным.
В свете сказанного очевидна весьма неоднозначная роль компромисса в процессе группового взаимодействия. Компромисс компромиссу рознь. Только что рассмотренная ситуация группового конформизма представляет собой как бы абсолютный компромисс — члены группы бессознательно авансом подавляют собственные мнения, чтобы сохранить единство. Компромисс политически эффективен, если он представляет собой целостное решение, учитывающее разные стороны проблемы, и различные мнения, но основанное на достаточно четком выборе приоритетов и целей. Компромиссы же, основанные на механическом соединении различных, в том числе взаимоисключающих позиций, ценностей, целей, приводят к противоречивым или бессодержательным, чисто бумажным псевдорешениям, подрывают стабильность и последовательность политического курса. Такими компромиссами изобилует российская политика в посттоталитарный период.
Во–вторых, внутригрупповое взаимодействие можно изучать с содержательной точки зрения — как соединение подходов, ориентированных на единую цель, но основанных на различных профессионально ролевых и ценностных приоритетах. В современном мире соответствующая ситуация складывается в странах с отсталой, неэффективной и кризисной экономикой, пытающихся преодолеть отсталость и выйти на уровень наиболее развитых стран. Технико–экономическая отсталость в большинстве таких стран тесно связана с тоталитарным или авторитарным политическим строем: государственная власть в той или иной мере сращивается с экономическими структурами, заставляет их обслуживать свои интересы, пытается командовать ими и тем самым тормозит экономическое развитие. Поэтому стремление к экономическому прогрессу сливается с борьбой за демократию.
Дискредитация социалистического пути модернизации, не приводящего, как показал исторический опыт, к экономическому процветанию и полностью подавляющего демократию, повсеместно повысила престиж альтернативного пути: перехода к свободной рыночной экономике. В странах Западной и Центральной Европы с относительно отсталой (Италия, Испания, Португалия) или ранее частично огосударствленной экономикой (ФРГ), где для такого перехода существовали солидные экономические, социальные и психологические предпосылки, двуединая задача демократизации и рыночной модернизации решались довольно легко; иначе обстояло дело в большинстве республик СССР, ряде стран Восточной Европы и третьего мира, где таких предпосылок было намного меньше. Модернизация, означает здесь радикальную ломку устоявшихся экономических и социальных структур и в то же время не может привести к быстрому и массированному росту благосостояния, требует значительных жертв как от части связанных со старой системой элитарных, так и особенно от массовых слоев. Перед лидирующими группами этих стран возникала трудно разрешаемая дилемма: как обеспечить политически реформирование экономики, коль скоро оно — во всяком случае на первых, наиболее трудных своих этапах — не может опереться на достаточно широкую социальную поддержку, как совместить его и нужно ли вообще совмещать с функционированием демократических институтов, с политическим плюрализмом?
Разумеется, такая формулировка проблемы носит теоретикоаналитический характер. В реальной же жизни она решалась на основе иной «логики», в зависимости от хода политической борьбы, состава и политической идеологии группировок, осуществляющих государственную власть. Уже имеющийся опыт позволяет поставить вопрос, имеющий прямое отношение к теме наших размышлений: какой тип политического лидерства и взаимодействия в лидирующей группе оптимален для решения проблем переходного периода?
Более или менее ясен один из компонентов ответа: переход «получается», если непосредственная разработка и осуществление реформ доверяется команде квалифицированных специалистов, а политическое их обеспечение берет на себя носитель высшей власти. Гораздо труднее однозначно определить, каким должен быть этот политический лидер и какими методами должен он выполнять свои функции.
В качестве образца успешного и относительно быстрого решения проблем модернизации в современной российской публицистике нередко преподносится опыт Чили. Своеобразие этого опыта заключается в том, что рыночная модернизация оказалась здесь побочным продуктом подавления начавшейся мирной социалистической революции и прихода к власти контрреволюционной террористической военной диктатуры. Глава хунты генерал Пиночет, жестоко расправившись с левосоциолистическими силами и поддерживавшей их частью общества, полностью делегировал экономическую политику группе университетских либеральных экономистов, преодолевая при этом сопротивление своих коллег по хунте, предпочитавших сохранить за собой (в соответствии с обычной практикой «генеральских» латиноамериканских режимов) командные позиции в экономике. По словам лидера реформаторской группы экономиста С. де ла Куэдра, твердость Пиночета — «случайность, совпадение, почти чудо»[182]. Очевидно, Пиночет рассчитывал, что развитие рыночных сил и экономические успехи укрепят его власть. И… ошибся: эти процессы через полтора десятка лет, напротив, размыли почву диктатуры и привели к установлению демократического режима. Если же обратиться к позициям де ла Куэдра и его коллег–либералов, трудно не задаться вопросом: как либеральные интеллектуалы могли предложить свои услуги (а дело обстояло именно так) одной из самых кровавых в истории Латинской Америки диктатур, покрывшей страну сетью концлагерей и пыточных камер? Какими бы соображениями они ни руководствовались, очевидно, что для этого надо было обладать незаурядной глухотой и слепотой к тому, что происходит в стране, к крови, и смертям и страданиям многих тысяч чилийцев. Скорее всего, профессиональные приоритеты и ценности (либеральное экономическое кредо) сочеталось у чилийских реформаторов с полной индифферентностью к ценностям гуманистическим, попросту говоря, к судьбам реальных людей. Модернизация Чили была осуществлена под руководством лидирующей группы, организованной по принципу разделения труда между топором и компьютером — между авторитарным лидером–палачом и «высоколобыми» интеллектуалами с последовательно технократическим менталитетом.
![Николай Саврасов - Люди Солнца[СИ]](/uploads/posts/books/107446/107446.jpg)
