Андрей Курпатов - Философия психологии. Новая методология
Поэтому, чтобы предупредить логические (и, как следствие, пространственные модальные) пересуды, более правильно говорить о «тенденции», то есть готовности, к собственно «взаимодействию», поскольку уже на этом этапе есть все, что необходимо чему-то, чтобы являться информацией. Собственно вещь в процессе обмена информацией с другой вещью не входит непосредственно в эту вещь (поскольку с теоретических позиций нас в этом случае интересуют их центры, а они – ничто, ничто же в ничто войти не может), а следовательно, информация – всегда тенденция, тем более что она опять-таки всегда для кого-то, а не сама по себе. Так что информация как состояние – это опредмеченный принцип, это иллюзия.
Касательно «тенденции» есть и еще один немаловажный момент. Раз мы говорим о взаимодействии, то это уже предполагает наличие двух сторон и информация, таким образом, имеет двойственную природу. И нельзя сказать, что отправитель информации играет более важную роль, нежели получатель, или что на определенном этапе (первоначальном) он уже обладает информацией, а та вещь, которая готова получить ее, – еще нет. Информацией обладают сразу все участники этого процесса.
Хотелось бы предупредить некоторые из кривотолков относительно информации. Надо четко представлять, что процессы познания и понимания столь же различны, как поездка на метро и оплата этого процесса; для нас они, казалось бы, спаяны воедино (в метро не войдешь, если не оплатишь), но не для грязи на наших ботинках, которая путешествует «зайцем». Это положение должно быть совершенно ясно тому, кто правильно локализует точку обзора. То же самое касается и осознания. Знаковые и кодовые системы также не необходимы для процесса познания. Поэтому наша теория все время подчеркивает: для познания нет необходимости в мозге, есть необходимость в информации.
Что ж, можно считать, что мы худо-бедно определились с принципом информации, и теперь, когда он очерчен в качестве процесса познания, можно раскрыть карты и сказать, что он вовсе не является самостоятельным принципом, а представляет собой не что иное, как принцип отношения в процессе познания. Здесь важно понимание того факта, что принцип отношения – это то, чего мы непосредственно увидеть не можем, но о чем нам известно по однозначным косвенным уликам. А вот информация – это тот шаг нам навстречу, который не только как аналог демонстрирует нам принцип отношения, но еще и проявляет все в сущем.
Это очень важное положение: все в сущем проявляет себя информацией, для нас все соткано из информации, и если внимательно приглядеться к определению информации (и познания, конечно), то мы увидим, собственно, что, что бы мы ни делали, мы осуществляем процесс познания, который по сути есть преломление информации. В заключение отметим: несмотря на вещественность самого процесса познания, его все-таки удалось определить в системах нового языка, что должно, надо полагать, вселять здоровый оптимизм в деятельность по его дальнейшей разработке и овладению им.
Субъект
В этом подпункте мы подвергнем принципиальную сеть гносеологии еще большему, чем прежде, овеществлению и уже даже опредмечиванию, мы подходим все ближе и ближе к человеку. И начнем мы с того, что рассмотрим вопрос о так называемых «субъект-объектных отношениях». Все, что является «получателем информации», может быть названо «субъектом» (этот процесс значительно облегчается при правильном использовании феномена точки обзора), но очевидно, что такие «получатели информации», как электрон или амеба, растение или гусеница, шимпанзе или человек, – это, по крайней мере, несколько отличные друг от друга «субъекты». Иными словами, информация начинает выступать тут в разных качествах, в зависимости от специфичности «субъекта». Именно этот вопрос и должен быть сейчас решен.
Совершенно очевидно (из определений познания и информации), что субъект и объект являются равноправными участниками познавательного процесса. Такое деление – на субъект и объект – происходит исключительно ситуативно и определяется своеобразной «манией величия» одного из участников познавательного процесса.
Субъект отличается от объекта лишь тем, что является местом локализации точки обзора. Непредвзято проследить процесс познания при таком разделении невозможно. Почему? Судите сами… Если субъект и объект равноправны, то зачем деление? Если оно произошло, то настоящая точка обзора сразу очутилась в субъекте и последующий разговор об «объективности» представляется бессмысленным, но, как правило, это остается незамеченным и ошибка следует за ошибкой. Но по порядку…
Давайте сначала разберемся с тем, что же такое «объект» и «субъект». Оба этих слова появились в античности и, как это обычно бывает, обозначали совсем иное, нежели сейчас. Больше всего повезло «объекту», он дошел до наших дней с наименьшими потерями, обозначая во все времена вещь или предмет (материальную или идеальную); единственная его трансформация произошла в XVIII веке, когда он был противопоставлен «субъекту». А что же такое «субъект»? Его история еще более загадочна, гносеология времен Аристотеля обозначала этим знаком «субстанциональное» (то есть фактически сущностное) начало мира. Ныне «субъект» – это познающий (в лучшем случае) или просто противостоящий «объекту». Впрочем, на этом беды «субъекта» не закончились, от него образовали однокоренное понятие – «субъективизм», под крылом которого собрались агностицизм, релятивизм и софистика – замечательная гносеологическая компания! Все это подтверждает наш тезис о том, что с того момента как трактовке были подвергнуты идеи, тексты и понятия античности, мы потеряли язык, а вместе с ним и мышление. Дословно «субъект» в переводе с латинского понимается как «лежащий в основе», то, что создает основу для бытия «объекту», то есть фактически речь идет о мире сущностей.
Первое, что нас интересует: между чем и чем идет процесс познания? Он идет между двумя вещами, проявившими тенденцию к взаимодействию, ставшими в этот момент объектами, можно даже сказать, что они проявились в этот момент (мы возвращаемся к размышлениям об информации).
Но не будем сильно нарушать исторически сложившуюся традицию, хотя выделение это пустое, объекту противолежит субъект. Субъект – это объект с точкой обзора в себе, иными словами, это объект, «расчерчивающий» мир согласно собственному способу существования, а также дериватов своего способа существования. Впрочем, надо сказать, что это положение представляет только «академический» интерес – по той причине, что человек в реальном факте познания не бывает субъектом…
Субсубъект
Два атома, обменявшиеся квантом энергии (совершив тем самым познавательный акт), то есть информацией, вместе с тем, вероятнее всего, не предполагают существования друг друга (допущение), хотя можно предположить, что один в этом взаимодействии был субъектом, а второй объектом, и наоборот. Вообразите, как атом может представить себе происшедшее. Ну, например, так: закройте глаза – темно, закройте уши – полная тишина, максимально сильно сожмитесь в комок – непонятное ощущение неестественности, покачайтесь как шар, а теперь представьте, что ни разжаться, ни открыть глаза и уши вы не можете, и так было всегда… А теперь вас что-то ударяет. Вы только что моделировали возможное бытие электрона, а удар был не чем иным, как фотоном. Теперь что вы думаете об имевшем место отношении? Если вы правильно поняли, все исходные данные, ваш ответ: «Мне больно»; это ощущение, причем с четкой локализацией – «мне», ничто иное, кроме меня самого, даже не упоминается. Так вот, электрон ничего, кроме себя, не «знает». Что такое для него отношение? Изменение в нем самом, какое-то «недоразумение». Мы еще вернемся к этому забавному эксперименту и увидим, что по большому счету отличие нас от электрона несколько преувеличено, а сейчас все-таки обратимся к «отношению».
Итак, просто «подлежащего» (имеется в виду «субъект») для существования «отношений» и «информации» в привычном для нас виде недостаточно. Что ж, еще одна очевидная вещь: нужен некий третий, то есть такая познающая субстанция, которая могла бы в отличие от просто субъекта «опереться» хотя бы на самое себя (раз больше не на кого), саму себя сделать собственным «подлежащим», а это возможно, видимо, только в случае способности этого субъекта кс самопознанию (рефлексии), пусть даже элементарному. Но все это недостаточные критерии для того, чтобы определить – кто же все-таки этот «третий»?
Мы оказываемся случайными свидетелями уличной потасовки, подходим, спрашиваем: «Что случилось?» Пострадавший отвечает: «Он меня ударил!» Вспоминаем теперь опыт с «переживаниями» электрона – разница кажется минимальной. Такой же вопрос задаем обидчику. Он говорит: «Этот меня оскорбил!» То же самое – от электрона ни ногой. Только мы с вами, исполняя роль третейского судьи, можем с большой долей уверенности установить («увидеть») то, чего подравшиеся пока «не видят»; мы усматриваем в происшедшем «отношении» не просто «взаимодействие», а причинно-следственную связь – «он его ударил, потому что тот его оскорбил». Пройдет какое-то время, и каждый из них окажется, конечно, далеко не самым объективным, но также «третейским» судьей, он будет «третьим», где первый – «тот», а второй – «он сам тогда». Они смогут осмыслить ситуацию, и один подумает: «Лучше б я промолчал…» – а другой: «Говорили мне – не реагируй ты на эти выходки» и т. п. Итак, установлена причинно-следственность отношений, именно эта способность есть не что иное, как критерий, по которому мы определим искомого «третьего», имя ему, полагающемуся на самого себя, он – «субсубъект».
