Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания
Автобиографическое изложение истории собственных идей для любого автора является, конечно же, опасной затеей. Ни одно открытие не происходит так, как о нем обычно рассказывается в учебниках. Первооткрыватель сам не знает того, что ему предстоит открыть. Все его действия, предваряющие появление новой идеи, зачастую выглядят даже для него самого совершенно случайными. А когда, наконец, пелена спадет с его глаз, и молния открытия пронзит его душу, то автор застывает в растерянности, потрясенный неизвестно откуда свалившейся в его голову идеей. Лишь потом, собравшись с мыслями, начинает убеждать вначале себя, а потом и своих коллег, что его идея очевидно верна, что всё только так и должно быть, что его путь прост и ясен, ибо именно эту идею и следовало ожидать. Последователи всем так и втолковывают в школьных учебниках, что эти идеи – очевидная банальность. Учителя, в свою очередь, полагают, что только очень нерадивый школьник не может эти законы понять и принять. А школьники вызубривают идеи, теперь уже объявленные законами физики, химии или биологии, как истину в последней инстанции. Но пройдёт всего лишь двести или триста лет и очередная новая физика или новая биология объявит предшествующее знание устаревшим, но всё же не выбросит его на свалку, а должным образом скорректирует.
Первооткрыватель всегда находится в двойственном положении: любовь к своему детищу делает его пристрастным, а неписаная научная этика призывает к скромности. Пристрастность вроде бы всем очевидна. Действительно, не так уж трудно угадать, каким было решение комиссии о приоритете в открытии дифференциального исчисления в споре между Ньютоном и Лейбницем, если, как говорят, Ньютон сам тайно эту комиссию возглавлял. Даже при описании собственного исследования услужливая память всё равно подведет автора, приписывая гораздо более последовательную логику тем шараханиям в разные стороны, которые он реально делал. Но всё равно только автор знает реальный ход событий в процессе открытия, и было бы замечательно, если бы он рассказывал об этом. И не страшно, если даже автор забывает, чьи мысли оказали на него сильное влияние, и искренне преувеличивает значение сделанного им лично. Позднейшие критики выправят ситуацию.
Гораздо хуже, когда в научных текстах возникает столь любимое многими и при этом совершенно безответственное использование неопределенного местоимения "мы" вместо однозначно понимаемого "я". Избегание авторских оценок собственного труда зачастую ведет к неправильному пониманию. Вряд ли нужно доказывать таким специалистам по коммуникативному поведению, какими являются психологи, что непонимание в процессе научной коммуникации может приводить к досадным последствиям. Рассмотрим лишь один пример типичной коммуникативной ошибки в науке. Известно, что статья О. Эвери с соавторами 1944 г. о влиянии ДНК на наследственность положила начало молекулярной биологии. Хотя Эвери прекрасно осознавал важность сделанного им открытия, однако в работе отсутствовало хоть какое-нибудь указание на это. Пусть это было сделано из самых лучших побуждений, явилось следствием неизменной скромности и взыскательности Эвери к себе. Но он, как и многие авторы, не задумывался над проблемой правильной подачи материала с коммуникативной точки зрения. В итоге статья далеко не сразу привлекла должное внимание генетиков. Г. Вайятт пишет: «Может показаться странным, отчего Эвери не был награжден Нобелевской премией, если не учесть, что в своё время его работа пользовалась меньшей известностью и признанием, чем того следовало ожидать в свете имеющихся у нас теперь представлений».[434]
В психологии всегда важно, чтобы сам автор отмечал, как он расценивает своё исследование (как естественнонаучное, эмпирическое, гуманитарное и пр.), а также указал, на каком конкретно этапе ему пришли в голову те или иные идеи. В реальном исследовании, конечно, все этапы естественнонаучного исследования отчасти перепутываются, многие линии перекрещиваются. В многоголосии одновременных мыслей и идей – как осознанных, так и неосознанных, разных экспериментальных проб, чередующихся друг с другом, а также в сопутствующем всему этому потоке случайностей разобраться весьма не просто. Но если исследователь решает двигаться естественнонаучным путём и попытаться сделать научное открытие, то – в несколько упрощенном виде – последовательность этапов этой игры более-менее постоянна и выглядит так (замечу, что хотя и первые этапы во многом специфичны для естественнонаучного исследования, в той или иной мере они, конечно же, присущи всем наукам).
1. Вначале определяется некоторое направление, связанное с кругом интересов исследователя. Например, исследователь хочет найти причины малярии или понять, как происходит процесс научения. Ну, просто ему любопытно и/или кажется важным в этом разобраться. Конечно, даже для формулировки направления требуется некоторое знание: надо хотя бы знать, что малярия и научение существуют как таковые и что причины малярии ещё не найдены, а процесс научения пока плохо описан. Обычно на этом этапе (часто в течение всей предшествующей исследованию жизни) исследователь знакомится литературой по этой и смежной темам, с опытными данными, с методическими приёмами и пр. Р. Коллингвуд справедливо пояснял, что учёный никогда не плавает по морям, не нанесённым на карты, более того, на его карте, сколь бы мало детализирована она ни была, всегда уже нанесены параллели и меридианы.[435] Но всё же не это главное, а иногда даже и лишнее. Р.М. Фрумкина добавляет важную идею: «наука начинается не с фактов. Она начинается с веры в проблему и возможность её решения».[436] Учёный вряд ли начнёт серьёзное исследование, если у него нет – пусть зачастую и наивного – предчувствия, что он сможет в выбранном направлении совершить важное открытие. Восьмилетний Г. Шлиман после прочтения поэм Гомера воскликнул, выразив своё предчувствие по-детски непосредственно: "Я раскопаю Трою". А потом всю жизнь шёл к этому событию, даже ради этого занимался бизнесом в России. Но, в конце концов, раскопал древний город и одел свою жену в драгоценный наряд Елены Прекрасной (правда, никто до сих пор точно не знает, что именно он раскопал, понятно лишь, что драгоценный наряд наверняка не принадлежал избраннице Париса). Без веры в успех открытий не бывает. Каждый претендующий на открытие должен заведомо знать, что раскопает свою Трою, пусть даже она будет не той Троей, которую он изначально собирался откопать.
2. Однако одного желания совершить открытие и даже наличия веры в собственные силы ещё не достаточно для успеха. Прежде всего, нужен непосредственный предмет для приложения творческих сил. Чаще всего он возникает тогда, когда в результате каких-либо эмпирических проб или логического анализа известных фактов выявляется противоречие, кажущееся принципиальным. Типичная форма такого парадоксального противоречия: «очевидно, что из известных теоретических соображений или из очевидных логических построений этого не может быть никогда, но оно, тем не менее, столь же очевидно существует». Иначе говоря, работа над теорией начинается с осознания аномалии, головоломки. Иногда само это осознание становится выдающимся открытием. Вспомните хотя бы открытие А. Беккереля. Исходная головоломка даже может в какой-то мере быть вызванной невежеством. Во многом поэтому открытия часто совершаются в молодости – молодые не знают, за какие проблемы не следует браться, могут ставить вопросы, которые ранее никому не приходили в голову, или решают непривычным способом те проблемы, которые, как казалось, уже решены, но о чём они просто не были осведомлены. В этом ключе, хотя и полушутливо, описывал причины своего открытия А. Эйнштейн. Иногда головоломка может быть вообще искусственной, даже навязанной извне. Так, Э. Шрёдингера заставили выступить на аспирантском семинаре с изложением идей Л. де Бройля о волновых свойствах материи. Шрёдингер сопротивлялся, он не принимал, как ему казалось, излишнее стремление пофилософствовать французского ученого ("о такой чепухе я не хочу рассказывать"), но, в конце концов, решил перевести сказанное де Бройлем на понятный самому себе язык. Так появилось волновое уравнение Шрёдингера, принесшее ему мировую славу. (Правда, не стоит забывать, что книгу де Бройля читали и другие ученые, и нравилась она поначалу далеко не всем, а вот волновое уравнение, тем не менее, написал только Шредингер). Подобных неожиданных метаморфоз в истории науки можно привести множество. Чаще всего, однако, новые головоломки возникают по ходу решения иных проблем – сам ученый может даже не рассматривать их как повод для серьезного открытия.
3. Затем – после мучительных поисков (которые бывают чаще, чем об этом рассказывают сами авторы открытий), часто в момент перерыва в работе над проблемой (т.е. на фазе инкубации) – возникает догадка: придумывается трюк, позволяющий распутать головоломку и каким-то образом соединить то, что до этого было заведомо логически несоединимо. Задача теоретика в том и состоит, чтобы найти такой способ размышления, который превращает невозможное в и логически, и фактически неизбежное. Нахождение догадки (инсайт) обычно сопровождается мощным эмоциональным всплеском вплоть до состояния экстаза.
