Валерий Зеленский - Здравствуй, Душа!
Внимание, уделяемое нами своему повседневному внешнему миру, определяется ответственностью нашего эго-сознания. Язык Эго подчинен логическим правилам. Язык же, на котором разговаривает душа, при всей ее глубине, весьма неясен, непонятен, туманен. Временами кажется, что он «сознательно», «обдуманно» таков, и мы можем полагать, что это и входит в правила мифологического измерения души, ее мифической загадки, в глубинное таинство самой жизни. Возможно, так происходит еще и потому, что, живя по архетипическим законам, душа не укладывается в решетку пространственно-временных отношений, в которых она должна обрести свое проявление. По мере того как сами содержания, перемешанные в беспорядке, без разбора сваленные в одну кучу и бессмысленные, появляются перед «сознательными очами», начинает казаться, что есть какая-то безошибочная селективность, работающая на их представление. Как если бы душа давала некий репортаж из бессознательной стороны нашего психического и тут же предлагала какой-то комментарий по поводу нас с совершенно другой, противоположной или дополнительной точки зрения. Это задает Эго не только толковательную задачу, но и ставит его перед проблемой интеграции подобных содержаний. Поскольку если эти образы заслуживают поощрения и моральной поддержки и за ними признается определенная ценность, то они приобретают в нашей жизни статус моральной силы.
С помощью образных форм душа разговаривает с нами на органически присущем нам подлинном языке. Получив однажды возможность выразить свою потребность в питающей поддержке для того, чтобы расти самой, и будучи услышанной Эго, душа приобретает свое собственное желание для дальнейшего выражения. Она уже угнездилась в личности, приобрела в ней свою реальную воплощенную жизнь, собственные цели и запросы, которые она накладывает на нас, через которые мы должны судить о себе, которые могут выступать против желаний и целей Эго, и которыми Эго, возможно, придется даже пожертвовать. Впрочем, вполне возможен и такой вариант, когда Эго жертвует пожеланиями души.
Утвердив воображение в качестве пропуска на вход в закрытые кладовые образов, унаследованных юнговским коллективным бессознательным, зададимся вопросом об устройстве этих «кладовых» и о том, как они пополняются.
Здесь я использую юнговскую зарисовку психического процесса «проекции». Юнг писал: «…бессознательный, автоматический процесс, с помощью которого бессознательное психическое содержание субъекта переносит себя на объект, так что оно кажется принадлежащим этому объекту» (Jung, CW, vol. 9i, par. 7). В другом месте: «Проекция есть общий психологический механизм переноса субъективных содержаний любого рода в объект» (Юнг, 2007, с. 179). Я предполагаю, что обширный пласт образов, хранящихся в объективной психике, получает свое существование, по крайней мере отчасти, путем проекции во времени в качестве архетипических форм.
Душа как точка зрения
Впервые с изменениями и под названием «Озирание или обозрение?» опубликовано в журнале «Звезда» 2005, № 6.
В определенном смысле психотерапевтическое поле глубинной психологии похоже на поле ядерной физики, также уникального явления и также принадлежащего XX веку, — на поле, выросшее из открытия субатомной реальности. Оно сходно с открытием автономности психического: мы в психическом, а не оно в нас (Коперник, Дарвин, Фрейд, Юнг). Древние греки оставили нам два своих любимых изречения: «ничего слишком» и «познай себя». Психологи на своем пути часто сбивались в сторону, используя язык социологии, физиологии, теологии или философии. Со своей стороны Юнг вполне конкретно указал на существование психической реальности. Если есть реальность, т. е. и топос реальности, другими словами — психологическая территория. Мы двигаемся согласно этим указаниям, продолжая освоение этой территории, претворяя лозунг «Психическое — в жизнь!».
Разговор о психическом строится на том, что человек всегда — сознательно или бессознательно, а в этом и заключается суть вопроса, — помещает свою точку зрения в центр наблюдаемого явления: определяет свое местоположение. В конечном итоге, это и есть та цена, которую он платит за то, чтобы быть личностью, а не безличным познавательным агрегатом, не щепкой в океане экзистенции. Здесь пролегают пути индивидуации с многочисленными привалами идентификации: кризисами, амбивалентностью, патологизацией — и незаметной для каждодневного глаза сменой местоположения, приводящей к искушению заявить, что всякая личностная история есть история современная. С другой стороны, мы все больше приходим к пониманию того, что быть историком самого себя — значит преодолевать собственный эгоцентризм.
Сегодня мы подошли к осознанию того эгоцентризма, с которым взираем на окружающий мир, позволяющего перейти от инфантильной гордыни всемогущества к смирению. И здесь уместно вспомнить Фрейда, который говорил об унижениях, налагаемых новыми познаниями на человеческий нарциссизм и исцеляющих человечество от мегаломании.
Согласно Фрейду, первый удар по эгоцентризму явился следствием крушения геоцентризма в астрономии. До того Земля (наша планета) в различных языках как само собой разумеющееся соответствовала земле (почва, по которой ходим). И потому мыслилась как единственно возможная точка зрения. Многие первобытные племена наделяли себя коллективным именем, которое одновременно означало «люди», и это подразумевало, что никаких других людей нет и вовсе. Отсюда следовало, что не существует других народов, других людей, других земель, равно как и территорий за пределами Земли. С переворотом, совершенным Коперником, Земля перестала быть средоточием Вселенной, чтобы превратиться в одну из множества ее точек или топосов.
Следующий удар пришелся по антропоцентризму. В зоологии человеку было отведено такое же положение, какое занимает Солнце в Солнечной системе. С появлением книг Дарвина «Происхождение видов» и «Происхождение человека и половой отбор» человек узнал, что не является средоточием неизменных форм жизни. Что он всего лишь одно из звеньев в цепи бесконечного изменения этих форм и к тому же произошел от «низшего» существа, подобного обезьяне.
Автором третьего удара Фрейд назвал самого себя, ибо он, Фрейд, продемонстрировал, что человеческий разум не является хозяином даже в собственном доме, — нападению подвергся сам эгоцентризм.
На долю современной психологии выпало атаковать эгоцентризм в его собственной форме. По Фрейду, «Я» — часть психической структуры, которая, как мнится многим, является неким целым, действующим в сознательных категориях разума, чувства и воли, — сжимается до состояния лишь маленькой, видимой вершины того айсберга, который представляет собой весь механизм психического.
Огромная масса незримого — сны, фантазии, иррациональные побуждения — всегда была частью человеческой психики, но частью бессознательной. Открытие Фрейда привело к тому, что «Я» утратило центральное положение не только во внешнем мире, оно лишилось его и в мире внутреннем. Фрейд, однако, — как и Моисей, с которым он отождествлял себя в последние годы жизни, — лишь довел европейское самосознание до Земли обетованной, но сам туда не вошел. Через свой императив «Там, где пребывает „Оно“, будет „Я“» он так и остался со своего рода империалистическим «Я». Юнг завершил этот переход.
Бессознательное психическое состоит не только из забытых переживаний, оно содержит сам генетический код психического, существовавший еще прежде любого «Я», которое происходит из него, а не наоборот. Этот «код» является общим для всех, он содержит универсальный психический язык, засвидетельствованный мифами, сказками, легендами, патологическими манифестациями, сновидениями. Глубинная его часть в форме коллективного бессознательного объединяет психические свойства всего человечества, как некоего общего целого. На фоне бессознательного психического «Я» съеживается еще более, сопоставление делает его бесконечно малым. В этом отношении я сравнил бы Юнга с Колумбом, «открывшим» реальный образ психического для целой эпохи.
В обобщенном виде, сегодня мы имеем дело с психоцентризмом, который можно определить как неспособность носителя той или иной психологической доктрины признать (кроме своей собственной) валидность и когнитивную ценность других психологических воззрений и теоретических построений. Психологический декаданс, пришедший под видом постмодерна на смену идеологизированному материализму, выявил резко диссонирующие, но, тем не менее, связанные парадоксальным образом крайности. На одном полюсе постылая «трезвость» тоталитарного позитивизма — в частности, пресловутая «теория отражения». Надругом — «хмель» психотерапевтического иррационализма, грозящий «эмболией» психической инфляции, эдакий психотерапевтический дионисизм с собственной армией доморощенных неоколдунов и «энергетиков» самых разных мастей. Вкупе с этим в нашей новейшей истории на смену идеологическому академическому универсализму в психологии пришла психотерапевтическая технологизированная локальность.
