Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания
Принцип рациональности. Требование, чтобы все явления (в частности, все психические явления) были обоснованы логически, побуждает ученого принять следующие предположения: 1) все явления в мире в принципе подлежат непротиворечивому описанию; 2) логическая конструкция, которая способна эти явления непротиворечиво описать, может быть создана человеческим разумом. Обсуждаемый принцип не утверждает, что в мире всё на самом деле рационально и что человек действительно в состоянии всё понять (утверждения такого типа не могут претендовать на истинность, хотя бы потому, что они не могут быть проверены). Просто ученый должен действовать так, как будто мир рационально организован, а люди способны догадаться о принципах построения мира. Тем не менее сделанные предположения, как показывает история науки, способствуют прогрессу знания. Соответственно естественнонаучный подход не запрещает иррациональный взгляд на мир (и, в частности, на психику), даже не объявляет его неверным. «Иррационалисты с пользой для человечества могут писать книги, читать проповеди или разводить пчёл. Они могут даже быть великими психологами-практиками. Единственное занятие, им наверняка противопоказанное, – это занятие теоретической наукой».[414]
Принцип редукции. Научная теория всегда сводит объясняемое к каким-то основаниям, признанным заранее верным. Такова природа логики. Раньше этот принцип формулировался как объективная характеристика природы (принцип детерминизма: все явления в мире имеют причины) и познающего сознания (принцип познаваемости: эти причины в принципе постижимы). Ярким приверженцем такой точки зрения в психологии был З. Фрейд. Он писал: «В области психического нет ничего произвольного, недетерминированного».[415] Именно поэтому для него не существовало ни случайных ошибок, ни непреднамеренных действий. Однако такой жесткий детерминизм нереалистичен и даже опасен.
Во-первых, само понятие причины не слишком понятно. Например, человек включил настольную лампу. Что послужило причиной того, что загорелся свет: нажатие кнопки? наличие электрической цепи? существование электромагнитного поля и его законов? технические разработки, приведшие к созданию этой лампы? желание человека зажечь свет? движение пальца, приведшего к нажатию кнопки? команда мышцам, которая привела к этому движению пальцем? Невозможно даже перечислить все остальные необходимые условия, без наличия которых свет бы никогда не загорелся. Как же выбрать из бесконечного числа этих условий такое, которое можно было бы назвать подлинной причиной объясняемого явления? Ответ таков (если, конечно, не цитировать упражнения Аристотеля на эту тему): выбор определяется “сугубо прагматическими соображениями”, т.е. пользой данного выбора для практической деятельности или теоретического исследования.[416] Во-вторых, вопреки позиции З. Фрейда или, например, А. Эйнштейна, заявлявшего, что Бог не играет в кости, сегодня мало кто сомневается в том, что природа делает случайные выборы, что она не жестко детерминирована. Тем не менее признание этого не запрещает логического описания природы: просто тогда сам процесс случайного выбора становится основанием для объяснения тех или иных явлений.
Какое основание ни было бы выбрано (или какая бы причина ни была бы выявлена), всегда возможен вопрос об обосновании выбранных оснований, или о причине найденной причины. Поэтомув поиске оснований (или причин) научная теория обязана где-нибудь остановиться. Выбор такой остановки может быть разным, но он обязательно должен быть сделан. Психологи для обоснования изучаемых явлений избирали в качестве не требующих доказательства оснований либо заимствования из других наук (из физики, биологии, физиологии, социологии и пр.), либо собственно психологические основания (разные в разных школах: само сознание, бессознательное и т.д.). Когнитивизм, с которым я в этом солидаризируюсь, в качестве основания для объяснения психических явлений выбрал логику познания. Могут делаться и смешанные выборы. Например, Дж. Баттерворт и М. Харрис пишут: «Два источника питают психологию развития. С одной стороны, это объяснительные принципы биологии и эволюционной теории, с другой – способы социально-культурного влияния на ход развития».[417] Правда, в смешанном случае надо ещё доказывать, чего, к сожалению, обычно не делается, непротиворечивость совместного воздействия разных объясняющих факторов.
Принцип идеализации.Невозможно построить строгую логическую систему, включающую все факторы, влияющие на изучаемый процесс. Поэтому выбираются только те, которые, по мнению автора теории, позволяют увидеть сущность процесса "в чистом виде". Логические рассуждения строятся отнюдь не для реальных объектов, а для объектов несуществующих, или, как говорят методологи науки, идеализированных. Так в науке появляются такие невозможности, как не имеющая длины и ширины материальная точка, как совсем не деформируемое при сжатии абсолютно упругое тело и пр. Или в случае Галилея: идеальные поверхности, не создающие при движении по ним силу трения; математические параболы вместо реальных траекторий движения падающих тел. Разве можно – принимая первый закон Ньютона – найти на Земле такое тело, чтобы на него не действовали никакие силы или хотя бы чтобы равнодействующая всех сил, приложенных к нему, была равна нулю? Необходимость введения заведомо не существующих идеализированных объектов предопределена задачей логического описания сложных процессов. Идеализированные объекты как раз и позволяют описывать процессы в настолько упрощенном виде, чтобы можно было использовать логические и математические конструкции.
Этим объектам приписывается поразительное свойство – не обладать чем-то таким, без чего объект в реальности существовать не может. Именно идеализированные объекты играют роль фундаментальной идеи, на которую опирается все здание теории, задают, как говорят, "онтологию теории", позволяют увидеть процесс в не замутненном несущественными обстоятельствами виде. Б.С. Грязнов остроумно определяет науку не как реалистическое изображение действительности, а как шарж, карикатуру, которая намеренно выпячивает, подчеркивает одни черты реальности, заведомо пренебрегая другими.[418] Выбор идеализированного объекта – всегда рискованный акт для ученого, потому что он заведомо неверен, но может принести удивительные плоды, если этот выбор будет удачным. Идеализированные объекты не имеют ничего общего с идеалами в гуманитарных науках, в них никак не отражаются желания исследователя. Ну, кому, в самом деле, так уж хотелось, чтобы материальная точка не имела длины?
Психологи помещают в свои сборники статьи, в которых обосновывается необходимость введения идеализированных объектов,[419] однако не вводят эти объекты в свои теории. Соответственно, в психологии и не было подлинных естественнонаучных теорий. При построении собственной концепции мне пришлось сделать выбор идеализированного объекта, но об этом речь пойдет в следующей главе.
Принцип простоты. Уже величайший астроном древности К. Птолемей удачно сформулировал обсуждаемый принцип: «Явления надо объяснять более простыми гипотезами, если они ни в чём существенном не противоречат наблюдениям».[420] В Средние века эта же идея известна как “бритва У. Оккама”: «не вводите сущностей превыше необходимого». В Новое время сам Исаак Ньютон объявил как правило умозаключений в науке: «Природа проста и не роскошествует излишними причинами явлений».[421] Методологи науки долго спорили, в чём значение принципа простоты. Ну, действительно, не всякое же простое объяснение заведомо лучше сложного! В конце концов, удивленно восклицал М. Бунге, классическая механика во всех отношениях проще квантовой, но из этого ведь не следует, что она самая истинная.[422] Впрочем, многое зависит от того, как определить, что значит “проще”? «Современная физика, – писал А. Эйнштейн, – проще, чем старая физика, и потому она кажется более трудной и запутанной».[423] И, тем не менее, все реально работающие естественники всегда опирались на этот принцип:при прочих равных условиях всегда следует предпочитать наиболее простые объяснения. Правда, они признавались, что «трудно найти какие-нибудь прочные основания для этой надежды на простоту».[424] Методологи науки, в свою очередь, пытались объяснить, почему это так, и предлагали разные не в полной мере убедительные интерпретации: процесс познания возможен лишь тогда, когда удаётся упростить предмет рассмотрения (Е.А. Мамчур); всё дело в том, что более простые объяснительные модели лучше проверяемы (К. Поппер); при прочих равных условиях более простые теории оказываются и более общими (В.Н. Костюк), и т.д.
