Екатерина Карвасарская - Осознанный аутизм, или Мне не хватает свободы
— Если я спрашиваю его: «Ты хочешь печенье?», то он может ответить «Хочу», а если я немного изменю вопрос, то он уже не понимает, о чем я спрашиваю. Что делать?
— Задавайте много вопросов вокруг одной и той же темы и помогайте ребенку найти и прочувствовать возможные варианты ответов:
— А где оно? Где печенье?
— В шкафу? Давай проверим.
— Нет в шкафу, а где есть?
— Может, на столе? Иди посмотри.
— Тоже нет? А может, в сумке?
— Вот оно! Нашел!
Чтобы ребенок не стереотипизировался и не автоматизировал свое поведение, необходимо несколько раз проделывать манипуляции, в данном случае с печеньем, каждый раз немного меняя ход событий. В этот раз лежит на столе, а в следующий раз в шкафу, сегодня есть круглое и квадратное, а завтра квадратное и треугольное, а послезавтра треугольное и круглое. Ребенку необходимо самому пройти весь путь, это помогает ем у переработать, понять и принять полученный опыт. А отсутствие шаблонов помогает ему оставаться включенным, ведь иначе он не достигнет желаемого результата. «А какое печенье ты хочешь?», «А еще кого угостишь?», «А какие у нас печенюшки есть?», «Из чего печенье сделано?», «С чем печенье?», «Чем его едят?», «Кто ест печенье?» — и масса других вопросов. Ребенку самому пока сложно. Со временем он поймет аналогию, но надо в доступной и максимально разнообразной для него форме разжевать ему, что значит каждый вопрос и какое отношение к печенью он имеет. Как в иностранном языке.
* * *Вадим нашел на столе линейку и спрашивает:
— Это что?
— Это линейка, — отвечает папа, — а знаешь, что с ней нужно делать?
— Нет.
— Иди сюда, — подзывает он Вадима, чтобы тот подошел к столу. — Бери линейку.
Вадим не очень понимает, зачем это надо делать, и пока что притормаживает.
— Возьми линейку в руку, — снова говорит ему папа. — А теперь, — продолжает он, — возьми бумагу… Ага, молодец! — продолжает он, очень довольный результатом. — Теперь клади Линейку на бумагу.
Вадим, уже совсем перестав понимать, что, собственно, происходит и какова цель происходящего, смотрит на папу, не зная, что делать.
— Клади, клади, — снова говорит папа, — клади линейку на бумагу и бери ручку.
И в тот момент, когда Вадим уже пытается уйти в сторону, глядя мимо папы, не выдерживаю я:
— Мне кажется, — вмешиваюсь я, — проще сначала показать ребенку, что собственно, у него должно получиться и каким образом, проделав всю процедуру с ним вместе или без него. Он же не понимает, чего вы хотите и, главное, зачем вы этого хотите. Он же сейчас уже выключен совершенно.
— Хм… Так, Вадя, ну-ка иди сюда, — позвал его папа и, когда тот подошел к нему, посадил его на колени, взял в одну руку линейку, в другую ручку и, сказав Вадиму: «Смотри внимательно», начал медленно вести линию на бумаге. А Вадим, в свою очередь, с огромным интересом наблюдал, за тем, что и как делает папа и что в результате у него получилось.
Почему-то часто основной упор в развитии аутичного ребенка делают на тренировку способности выполнять инструкции. А наличие такого навыка воспринимается родителями как проявление самостоятельности. И кажется, что способность самостоятельно выполнять указания — это и есть показатель прогресса, развития и отсутствия отставания. Типа: «Вот видите, какой он молодец! Он сам делает все, что ему скажешь!» Но часто за таким инструктированием теряется жизнь и заинтересованность ребенка в процессе. Поэтому иногда лучше помочь ребенку действиями, показать и пройти путь вместе с ним, и он тоже будет делать что-то сам, но намного быстрее и раньше, чем потеряет интерес к занятию.
Когда просто выполняются инструкции, когда нет интереса — это не самостоятельность. Такая «самостоятельность» превращается всего лишь в неживой автоматизм, не требующий никакой эмоциональной вовлеченности. Не обязательно даже думать о том, что делаешь, главное — просто правильно обрабатывать и выполнять инструкции, но при этом информация усваивается, принимается и переносится в жизнь с большим трудом.
* * *— Он боится всего нового. Ходить предпочитает одним маршрутом. На площадке с ним толком не погуляешь, потому что единственное, что он может, — качаться на качелях… долго-долго. Его ничем не завлечь, ничем не привлечь, — рассказывала мама аутичного мальчика на первичной консультации. — Но один раз, буквально на днях, я заставила его съехать с горки, когда мы гуляли. И вы знаете, ему понравилось.
Обычно у меня ничего не получалось, а тут получилось. Я его тащила на горку, несмотря ни на что. Я вопреки обыкновению полезла туда с ним, несмотря на то что там были одни дети. Потом я вместе с ним поехала. Затем уже только помогала ему. А потом он и сам катался с удовольствием. И вы знаете, я сама впала в такой азарт от этого процесса, от самого начала и до самого конца. Получала такое удовольствие от этого. Но это было всего один раз и то, как мне кажется, от отчаяния. Потому что я не хотела согласиться с аутизмом. И именно в этот раз у меня все получилось.
— То есть вы доказали себе, что это возможно, что он может, как и все, кататься с горки. И ему может это нравиться.
— Да.
— Ну так и с остальным то же самое. Ему нравится и хочется. Но ему страшно и непонятно, чего вы от него хотите, когда просто говорите: «Боренька, смотри, детки с горки катаются. Иди тоже на горку». И даже если вы его подведете к горке и предложите ему дальше самостоятельно пройти весь путь — ему этого будет мало. А вот если вы ему поможете, если сделаете это с ним, если включитесь в этот или любой другой процесс с головой и будете получать от этого удовольствие — вот тогда он сможет. Сначала с вами, а потом и без вас.
* * *В этом году к нам в лагерь на несколько дней приезжала девушка с собакой. Дети, особенно обычные, были в восторге. Для аутичных же, которые через одного боятся собак, мы, воспользовавшись такой возможностью, устроили терапию.
Ян стоял вдалеке, внимательно смотрел на окруженную толпой детей собаку, лежащую посреди базы, и думал, как бы ему добраться до моего домика, куда он часто приходил в гости, минуя собаку. Через некоторое время, аккуратненько прижимаясь к стенке домика, он начал свой путь. И тут я решила воспользоваться моментом. Я стала так же аккуратно, как и он, красться ему навстречу. Меня он не видел, так как был полностью погружен в собаку и в свою безопасность. Когда мы встретились, я крепко взяла его за руки, понимая, что он вряд ли обрадуется моему предложению, и сказала ему:
— Ян, смотри какая собака! Пойдем к ней.
Он, конечно же, не оценил моей идеи и начал вырываться, громко крича:
— Не хочешь! Нет. Не хочу собака!
— Да пойдем, пойдем. Не бойся, Ян, — говорила я, потихоньку приближаясь к собаке, продолжая что-то говорить. Чем ближе мы подходили, тем громче он изъявлял свое нежелание. Слышала вся база. И соответственно тем крепче я его держала, тем плотнее обхватывала. Когда мы приблизились, он был уже чуть ли не у меня на руках. Тем не менее, вплотную с первого раза мы так и не сумели подойти и через некоторое время начали движение заново, но уже с более близкого расстояния. В очередной заход мы таки подошли к ней и уже могли просто стоять рядом, но дотронуться до нее пока что было нереально. Затем такая же история повторилась с необходимостью погладить, и в этот момент уже стало ясно, что на смену страху постепенно приходит игра. То есть было видно, что он и в самом деле боится, но так же видно, что он уже хочет дотронуться до нее.
— Ну давай, Ян. Давай руку. Давай погладим собаку. Смотри, все гладят — и никто не боится. Давай!
— Нет! Не хочешь! Я не хочу. Не буду.
— Давай вместе, — говорю я и обхватываю его руку, которую он, конечно же, тут же начал выдирать, стараясь убежать от меня. И в этот момент я стала намеренно превращать это в игру. Он убегал, а я его догоняла, и мы вместе бежали к собаке, а приближаясь к ней, вытягивали руки, чтобы дотронуться до нее. И так было несколько раз. Каждый следующий раз мы подбегали все ближе и ближе и уже оба веселились от этого. Несколько раз он даже дотронулся до нее и пару раз погладил.
Это не значит, что теперь он не боится собак, но это так же не значит, что нужно обходить их стороной. Потому что он хочет их не бояться, иначе он не смог бы играть со мной. Он хочет не бояться, но сам этого не может. Ему надо помочь их не бояться. И помочь не словами, а действиями.
* * *А Яша боится неожиданных резких и громких звуков и, как и многие аутичные дети, нашел самый простой способ спасения от этого — чуть что, он плотно закрывает уши руками. Таким образом он не тренирует свою устойчивость, а попросту стоит на месте, тем более что никто не мешает ему, во-первых, и не предлагает других доступных вариантов, во-вторых. При этом он с удовольствием, например, стучит деревянной палкой по столу, одно ухо прижимая к плечу, а другое зажимая свободной рукой.
