Карл Юнг - КРАСНАЯ КНИГА
Утром, когда восходит новое солнце, слово выходит из моего рта, но безжалостно убитым, ведь я не знал, что это был спаситель. Но рожденное дитя растет быстро, если я приму слово. И оно немедленно становится моим колесничим. Слово — это проводник, срединный путь, который легко колеблется, как стрелка на шкале. Слово — это Бог, что восходит из вод каждое утро и объявляет людям руководящий закон. Внешние законы и внешняя мудрость одинаково неэффективны, ибо есть только один закон и только одна мудрость, а именно мой каждодневный закон, моя каждодневная мудрость. Бог обновляет себя каждую ночь.
Бог появляется во многих обликах; ибо когда он появляется, он поглотил некоторых персонажей ночи и ночных вод, в которых он дремал и в которых боролся за обновление в последний час ночи. Следовательно, его появление двояко и неясно; оно даже разрывает на части сердце и разум. Появившись, Бог призывает меня к правому и левому, его голос взывает ко мне с обоих сторон. Но Бог не хочет ни той, ни другой. Он желает срединного пути. Но середина — начало долгого пути.
Человек, однако, никогда не может увидеть начало; он всегда видит только одно и не другое, или другое, но не одно, но никогда не видит того, что заключает в себе и то, и другое. Точка возникновения там, где разум и воля недвижимы; это точка приостановки, которая вызывает во мне насилие, неповиновение и в конечном счете величайший страх. Ибо я больше ничего не вижу и ничего больше не могу желать. Или по крайней мере мне так кажется. Путь особенен полной остановкой всего, что ранее двигалось, это слепое ожидание, полное сомнений вслушивание и ощупывание. Человек убежден, что сейчас взорвется. Но разрешение рождается как раз из этого напряжения, и оно почти всегда появляется там, где его меньше всего ожидаешь.
Но что такое разрешение? Это всегда нечто древнее, именно из-за этого чего-то нового, ибо когда давно ушедшее возвращается в изменившийся мир, оно ново. Породить древнее в новом времени — это творение. Это творение нового, и оно искупает меня. Спасение — это разрешение задачи. Задача в том, чтобы породить древнее в новом времени. Душа человечества подобна огромному колесу зодиака, что катится по пути. Все, что поднимается снизу вверх в постоянном движении, уже было здесь. Нет части колеса, что не возвращалась снова. Потому все, что стремится вверх и все, что было, будет снова. Ибо это вещи, врожденные человеческой природе. Движению вперед свойственно возвращению того, что было.[202] Только невежда может изумляться этому. Но смысл не в вечном возвращении того же,[203] а в особенности его повторяющегося сотворения в каждое отдельное время.
Смысл лежит в особенности и направлении повторяющегося творения. Но как мне создать колесничего? Или мне стать собственным колесничим? Я могу управлять собой только при помощи воли и намерения. Но воля и намерения лишь части меня. Следовательно, они недостаточны для выражения моей целостности. Намерение в том, что я могу предвидеть, а воля — в стремлении к предугаданной цели. Но где мне найти цель? Я беру ее из того, что уже было мне известно. Так я помещаю настоящее на место будущего. Таким образом, хотя я и не могу достичь будущего, я искусственно создаю постоянное настоящее. Все, что пытается вторгнуться в это настоящее, становится для меня беспорядком, и я пытаюсь удалить его, чтобы сохранилось мое намерение. Так я блокирую жизненный прогресс. Потому мудрый не хочет быть колесничим, ибо знает, что воля и намерение обязательно достигнут цели, но помешают появлению будущего.
Будущность растет из меня; я ее не создаю, и все-таки создаю, хотя и не намеренно и не умышленно, а скорее против воли и намерения. Если я хочу создать будущее, я действую против своего будущего. И если я не хочу его создавать, опять-таки, я не принимаю достаточного участия в творении будущего, и все происходит в соответствии с неизбежными законами, жертвой которых я становлюсь. Древние придумали магию, чтобы принуждать судьбу. Она была им нужна, чтобы определять внешнюю судьбу. Нам она нужна для того, чтобы определить внутреннюю и найти путь, который мы не способны выдумать. Долгое время я размышлял, что это должна быть за магия. И наконец, я ничего не нашел. Тот, кто не может найти ее внутри, должен стать учеником, и так я ушел в далекую страну, где жил великий маг, о котором я слышал.
Глава 21 Маг[204]
Гл. xxi
[H1:139] {1} [1][205] После долгих поисков я нашел маленький домик в деревне, перед которым располагалась клумба с тюльпанами. Здесь ΘΙΛΗΜΟΝ [Филемон], маг, жил со своей женой ΒΑΥΚΙΣ [Бавкидой]. ΘΙΛΗΜΟΝ — один из тех магов, которым не удалось прогнать старость, и он проживает ее с достоинством. а его жена поступает так же.[206] Их интересы, кажется, сузились и даже стали детскими. Они поливают свою клумбу с тюльпанами и рассказывают друг другу о недавно появившихся цветах. И их дни проходят в бледной нерешительной светотени, лишь слегка озабоченные тьмой, что ждет впереди.
Почему ΘΙΛΗΜΟΝ маг?[207] Он наколдовал для себя бессмертие, жизнь по ту сторону? Он, вероятно, был магом лишь по профессии, а теперь ушел на пенсию и удалился от дел. Его страстность и творческий импульс истощились, и теперь он просто наслаждается заслуженным отдыхом, ни на что не способный, как и всякий старик, сажая тюльпаны и поливая свой небольшой сад. Магический жезл лежит в буфете вместе с шестой и седьмой книгами Моисея[208] и мудростью ΕΡΜΗΣ ΤΡΙΣΜΕΓΙΣΤΥΣ [Гермеса Трисмегиста].[209] ΘΙΛΗΜΟΝ стар и стал несколько слабоумным. Он все еще бормочет магические заклинания для здоровья околдованного скота в обмен на немного денег или какой-нибудь дар для кухни. Но неизвестно, верны ли эти заклинания и понимает ли он их смысл. Также ясно, что едва ли имеет значение, что он бормочет, ведь скот может поправиться и самостоятельно. Вот выходит старый ΘΙΛΗΜΟΝ в сад, согнувшись, с лейкой в трясущейся руке. Бавкида стоит у кухонного окна и смотрит на него спокойно и бесстрастно. Она уже видела эту картину тысячи раз — каждый раз чуть слабее, немощнее, видя ее все хуже по мере того, как ее зрение ухудшалось.[210]
Я стою у садовых ворот. Они не заметили постороннего. «ΘΙΛΗΜΟΝ, старый маг, как ты?» — обращаюсь я к нему. Он не слышит меня, видимо, глухой как пробка. Я иду за ним и беру за руку. Он поворачивается и приветствует меня неуклюже и трепеща. У него белая борода, тонкие седые волосы, морщинистое лицо, но что-то есть в этом лице. Его глаза серые, древние и что-то в них есть очень странное, иной сказал бы, живое. «Я в порядке, незнакомец», — говорит он, — «но что ты делаешь здесь?»
Я: «Люди говорили мне, что ты осведомлен в темном искусстве. Меня оно интересует. Ты расскажешь мне о нем?»
Θ: «Почему я должен тебе о нем рассказывать? Нечего рассказывать»
Я: «Не будь недоброжелательным, старик, я хочу учиться»
Θ: «Ты определенно более образован, чем я. Чему мне тебя научить?»
Я: «Не будь груб. Я точно не хочу становиться твоим противником. Мне лишь любопытно узнать известное тебе, а также магию, которой ты владеешь»
Θ: «Чего ты хочешь? В прошлом я помогал людям то там, то здесь, которые были больны или попадали в неприятности»
Я: «Что именно ты делал?»
Θ: «Ну, я делал это попросту сочувствием».
Я: «Старик, это слово звучит комично и туманно».
Θ: «Почему так?»
Я: «Оно может значить, что ты помогал людям либо выражая сострадание, либо суеверными, сочувственными средствами».
Θ: «Ну, да, и тем, и другим».
Я: «И в этом вся твоя магия?»
Θ: «Было еще кое-что».
Я: «Так что это, скажи мне».
Θ: «Это не твое дело. Ты дерзок и надоедлив».
Я: «Пожалуйста, не воспринимай плохо мое любопытство. Недавно я слышал кое-что о магии, и это возбудило мой интерес к этой позабытой практике. А потом я пришел к тебе, потому что слышал, что ты понимаешь в черном искусстве. Если бы магии все еще учили в университете, я бы изучал ее там. Но последний магический колледж закрылся очень давно. Теперь ни один профессор ничего о ней не знает. Так что не будь чувствительным и скупым и расскажи мне немного о своем искусстве. В самом деле, ты ведь не хочешь унести эти тайны с собой в могилу, не так ли?»
Θ: «Ну, ты все равно лишь рассмеешься. Так зачем мне тебе что-то рассказывать? Пусть лучше все это будет похоронено вместе со мной. Это всегда можно открыть заново позднее. Это знание никогда не будет утрачено для человечества, ибо магия перерождается с каждым и в каждом из нас».
Я: «Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что магия действительно врождена человеку?»
Θ: «Если бы я мог, я бы, конечно, сказал, что да, это так. Но ты найдешь это смешным».
Я: «Нет, в этот раз я не засмеюсь, потому что я всегда удивлялся, что все люди во все времена и во всех местах имели одинаковые магические обычаи. Как ты видишь, я уже думал похожим образом».
