Алексей Ивакин - Антипсихология
То НИКу не нравится, что Бога Отцом называют, а его папой, "Ребенок произносит "Отче наш". Это обращение к отцу, но он смотрит мимо меня. "Да святится Имя Твое": он славит своего Главного Отца, но это - не я", то психолога возмущает, что дети его могут вдруг не подчинится этому папе - "...если мои дети рабы Божии, то в случае моих разногласий с любыми священнослужителями они должны слушаться их", то Козлов вдруг обижается, что его не благодарят за то, что он деньги в семью носит.
Детский сад какой-то. Вот ведь ревность прет изо всех щелей. Прям ревмя ревет - меня-то забыли!
Понимаю, что Козлову хочется для своих детей быть большим, чем Бог. Вот он и предлагает им свою молитву. Сравните сами, какая молитва вам больше по душе:
Козловское Слово
Отче наш
Я люблю свою семью
И ее не подведу
Я поем и суп и кашу
Все, что даст нам мама наша
Если мама даст нам рис -
Съем я рису без каприз,
Потому что привереда
Остается без обеда
Я смогу не баловаться
Не болтать и не смеяться
Пока ем, молчу как рыба,
А поел скажу спасибо.
Чтоб себя мне уважать -
Буду слово я держать:
Только тот, кто держит слово,
Уважения достоин
Отче наш!
Иже еси на небеси, да святится Имя Твое!
До прийдет Царствие Твое! Да будет воля твоя и на земле яко на небеси!
Хлеб наш насущный даждь нам днесь!
И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим!
И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!
Ибо твое есть Царствие и сила и слава во веки!
Аминь.
Комментарии излишни.
Интересно, а чтобы сказал тот самый любимый Козловым Клайв Льюис по поводу молитвы?
В "Письмах Баламута", написанных Льюисом от имени беса дан такой совет младшему искусителю Гнусику:
"Лучше всего, насколько это, возможно, вообще удержать подопечного от молитв. Когда подопечный (как у тебя) - взрослый человек, недавно возвратившийся в стан Врага, это легче всего сделать, напоминая ему (или внушая ему, что он помнит) о попугайских молитвах его детства. Используя отвращение к таким молитвам, ты убедишь его стремиться к чему-то стихийному, спонтанному, бесформенному и нерегулярному. В действительности для начинающего это означает, что он станет вызывать в себе смутное "благоговейное настроение", при котором не сосредоточены ни воля, ни разум. Один поэт, Кольридж, писал, что он молится "не плетением привычных слов и не преклонением колен", но просто "утихая духом в любви" и "погружаясь духом в мольбу" Это нам и нужно".
А вот и одна из самых сильных фраз, незамеченных многочисленными критиками синтоновщины. "Почему я не хочу, чтобы мои дети становились религиозными? Да очень просто - потому что это вопрос не о вере. Это ВОПРОС О ВЛАСТИ"
Вот так чего боится потерять Козлов. Власть над своими детьми, их телами и душами. И как перекликается эта фраза с сожалением Козлова о том, что Синтон стал ему неподвластен! Помните его статью о Синтоне и демократии?
Вот и зависть к Богу из той же оперы - а почему ему можно, а мне нельзя? Я тоже хочу стать Богом.
Чем подобные вопли заканчиваются, мы с вами знаем. Один такой вопил, вопил, да и свалился с неба от своих воплей. Светофором звали. Простите, Люцифером.
При всем при этом, Козлов очень обижается когда его подозревают в сатанизме. Вот отрывок из открытого письма о. Олегу Стеняеву (полный вариант в приложении 2):
"Хотелось бы выяснить некоторые недоразумения (надеемся, что это действительно недоразумения) в Вашем письме N57 от 5 июня 1998 г., и прежде всего хочется отметить, что деятельность церкви (в том числе русской православной церкви) по нравственному воспитанию молодежи мы, как светская организация, одобряем и искренне поддерживаем, и это легко подтвердят сотни молодых людей и девушек, прошедших через Синтон. Эту позицию также выражает в своих книгах и Н.И. Козлов:
"Я искренне уважаю религию за ее высокий вклад в укрепление духовных устоев общества. Безоговорочно признаю, что укрепление религиозности практически всегда усиливает общественную мораль, нравственность и, соответственно, правопорядок"
"Религия привносит в душевный мир простые, ясные и устойчивые ориентиры. Как психолог, я не могу не видеть, насколько психотерапевтична религия, насколько она возвращает человеку душевный мир. Всегда с восхищением наблюдаю, с какими светлыми лицами -- хочется сказать, ликами -- выходят большинство людей из храма"
"Евангелие -- учебник нравственности для миллионов"
"Христианская педагогика в целом -- сильное и доброе дело"
Вот блин, какое хитрое письмо с недоговоренными цитатами!
Мало того, что не указано, откуда эти цитаты взяты, так еще и не приведены полностью!
А как же насчет: "Христианство всегда уничтожает жизнь... Жизнь - это Сильный. Христианство против Сильного - и поэтому против Жизни. Христианство провозгласило право слабого - и предало сильных... Христианство провозгласило жертвенность - и предало сильных...
Христианство провозгласило сострадание - и мир наполнился паразитами и инвалидами, потому что страдать стало выгодно... Вот в лесу, например, нет христианства, и поэтому в лесу инвалид либо погибает, либо, если он в своем инвалидстве не задеревенел, перестает ныть и начинает выживать. И побеждать"
Или вот это: "Нравственно ли, педагогично ли описанное в Библии поведение Бога?... В чем уникальность подвига Христа, за что его славят и кому это нужно: людям или Христу?... Если я правильно понял, своего единородного сына Он Сам принес в жертву и Сам себя таким образом умилостивил. Такое нормальное самообслуживание"
По поводу Евангелия: "Но на свете есть очень древняя и уважаемая книга, и именно эта книга мешает этой моей вере и радости. Эта книга - Священное Писание"
В том же русле: "Если окажется, что мир и людей любит его вечный Соперник, - если это окажется так, то Бог станет для меня на пути Зла, и я выберу его Соперника"
Наконец, уже известное нам, знаменитое: "Мне кажется, моя книга "Как относиться к себе и людям: практическая психология на каждый день" - добрее и на роль Евангелия как учебника нравственности в наше время сгодилась бы гораздо больше"
Так где же правда?
В книге или в открытом письме?
Обращаться со словом нужно честно. Шутить писателю со словом опасно. Слишком высока ответственность за произнесенное, а тем паче написанное. Как говорил апостол Павел: "Слово гнило да не исходит из уст ваших". А Николай Васильевич Гоголь добавил: "Все великие воспитатели людей налагали долгое молчание именно на тех, которые владели даром слова, именно в те поры и в то время, когда больше всего хотелось им пощеголять словом и рвалась душа сказать даже много полезного людям". Можно ли сказать лучше?
Так что, Николай Иванович, не надо делать невинные глаза при виде вполне естественной реакции Православной Церкви.
А обижаться надо на самого себя.
Часть шестая. История возникновения групповой психотерапии
Конечно не Хаббард, и не господин Козлов придумали метод групповой работы.
Для того, чтобы разобраться в происхождении тренингов, нам придется заглянуть аж в конец позапрошлого века, когда 2 сентября 1890 года в небольшом городе Могильно, который теперь находится на территории Польши, а тогда принадлежал Германской империи (прусская провинция Позен), в одной из 35 семей, составлявших местную еврейскую общину, родился мальчик, которому дали имя Цадек. С таким именем в Пруссии было прожить нелегко, поэтому мальчик получил и второе имя -- Курт, с которым он вошел в историю науки. В городе, нравы которого Курт Левин описывал впоследствии как "стопроцентный антисемитизм наигрубейшего сорта", у юноши не было никаких шансов на хорошее будущее, и в 1905 году семья переехала в Берлин. Курт учился во Фрайбургском университете, затем прослушал курсы в Мюнхенском университете и успел перед войной поучиться в университете Фридриха-Вильгельма в Берлине.
Из опыта своей юности Левин вынес важный урок: человек может обладать любыми достоинствами и талантами, но его судьба и мировосприятие всегда связаны с группой, к которой он принадлежит.
Другой урок Левин получил на фронтах первой мировой войны. Переносить тяжелый окопный быт молодому ученому помогала страсть к психологии. Он наблюдал, расспрашивал, анализировал, а его однополчане даже не подозревали, что являются материалом для научного исследования. Левин заметил, что восприятие окружающей обстановки у солдат на фронте отличается от восприятия людей мирного времени. То, что когда-то казалось грязной канавой, на войне превращалось в отличное укрытие, а ровная лужайка, пригодная для пикника, виделась солдатам зоной смерти. Причем новый взгляд на канавы и лужайки не был достоянием одного-двух смыслящих в тактике ефрейторов. Сознание изменилось у большой группы людей, призванных в армию и сформировавших новую общность -- фронтовики.
