Коллектив авторов - Польша в ХХ веке. Очерки политической истории
Совершенно очевидно, что решение Пилсудского возглавить правительство преследовало сугубо политические цели. В пользу этого свидетельствует в частности то обстоятельство, что премьер вовсе не собирался утруждать себя решением текущих вопросов. Это за него делал К. Бартель, получивший портфель вице-премьера.
По сравнению с кабинетами Бартеля в правительстве Пилсудского оказалось много новых людей, в том числе давно с ним связанных[337]. Кресла вице-министров и начальников департаментов заняло еще больше пилсудчиков, что облегчало диктатору контроль над работой ведомств. Сходный процесс имел место и в аппарате президента. Одновременно шла замена прежних воевод и старост на сторонников режима. Столь активное наполнение органов исполнительной власти своими людьми означало помимо прочего и то, что диктатор всерьез занялся превращением государственного аппарата во вторую после армии опору режима.
Одновременно перегруженный обязанностями, не очень здоровый{40} диктатор продолжил формирование своего нового политического штаба. Так он действовал во все поворотные моменты своей жизни. На этот раз в его «ближний круг» вошли как соратники времен боевой организации ППС В. Славек и А. Прыстор, так и служившие под его началом в легионе, Польской военной организации и Войске польском в 1919–1921 гг. Б. Венява-Длугошовский, Ю. Бек, К. Свитальский, Б. Медзиньский, Б. Перацкий, И. Матушевский, Я. Енджеевич, главный интерпретатор конституции в нужном режиму направлении С. Цар. Все они считали, что обязаны своей карьерой только Пилсудскому, безгранично верили в его политический гений.
Пилсудский одним из своих главных политических приоритетов определил обеспечение поддержки правительства со стороны различных социальных групп. Среди таких групп были крупные землевладельцы, прежде поддерживавшие эндеков, но из-за закона об аграрной реформе 1925 г. охладевшие к ним. Неожиданно для всех Пилсудский привлек в состав правительства двух виленских консерваторов, представлявших интересы крупных землевладельцев восточных областей Польши («кресовых зубров»). Особенно скандальным выглядело назначение министром юстиции А. Мейштовича, активного участника торжественного открытия в 1904 г. в Вильно памятника Екатерине II, что в польском обществе расценили как глубоко непатриотичный шаг. Но это не остановило Пилсудского. Назначением Мейштовича он сигнализировал польским аристократам о своей готовности к сотрудничеству. Этой же цели служило посещение Пилсудским 25 октября 1926 г. Несвижского замка в Западной Белоруссии, родового гнезда одной из линий князей Радзивиллов{41}. Такими шагами Пилсудский возвращал на политическую арену консерваторов, которые в период парламентского правления в Польше были оттеснены на задний план партиями, пользовавшимися массовой поддержкой. С другой стороны, включение в состав правительства социалиста Е. Морачевского и вызволенца Б. Медзиньского должно было усилить симпатии к правительству рабочих и крестьян.
Как и прежде, Пилсудский не упускал из вида важную цель – дискредитировать, унизить, оскорбить нелюбимый им парламент, не выходя при этом за рамки конституции. Так, ссылаясь на то, что конституция определяет крайние сроки созыва сессий парламента, но ничего не говорит о том, как должны начинаться заседания, он узаконил практику произвольного определения правительством даты первого после каникул заседания сейма. Кабинет министров, получивший в соответствии с августовской новеллой право предлагать президенту дату закрытия сессии, теперь обеспечил себе возможность определять и срок начала работы законодательного органа. Так, регулярная сессия сейма в 1926 г. была созвана только 31 октября, за полчаса до истечения предусмотренного конституцией крайнего срока. Но первое заседание было назначено на 13 ноября{42}.
Еще одним направлением борьбы с оппозицией стало ограничение свободы слова. 4 ноября 1926 г. было опубликовано подготовленное А. Мейштовичем распоряжение президента о прессе. Декрет предусматривал штраф от 100 до 10 тыс. злотых или тюремное заключение от 10 дней до 3 месяцев за распространение «ложных» или «искаженных» сведений, могущих нанести вред интересам государства или возбудить общественное беспокойство, а также обязанность раскрывать фамилии авторов, даже если они писали анонимно или под псевдонимом. Наказанию за нарушение декрета подлежали автор, ответственный редактор и руководитель соответствующего отдела редакции. Кроме того, вводилась солидарная имущественная ответственность издателя и владельца газеты, руководителя, собственника или арендатора типографии. Поскольку подлежавшие наказанию действия были определены в самом общем виде, у властей появлялись практически неограниченные возможности преследования оппозиционной печати{43}. В декабре 1926 г. сейм отклонил декрет о прессе, но в мае следующего года президент вновь ввел в действие практически идентичное распоряжение, лишь несколько ограничив максимальный размер штрафа.
Готовясь к выборам, режим обрушился на Белорусскую крестьянско-рабочую «Громаду» и Независимую крестьянскую партию. Обе эти организации имели фракции в сейме и, действуя в рамках закона, играли роль радикальных критиков текущей правительственной политики. Майский переворот стал важным рубежом в их организационном развитии, особенно «Громады», численность которой за полгода возросла с 569 человек до 100 тысяч. Независимая крестьянская партия развивалась не так бурно, но и в ее рядах к марту 1927 г. было более 11 тысяч членов. Правительство решило устранить этих противников с политической сцены чисто административными методами{44}. В середине января 1927 г. в нарушение конституционного положения о неприкосновенности парламентариев были арестованы 5 депутатов от этих организаций, произведены обыски в офисах Общества белорусской школы, закрыт Белорусский кооперативный банк. В общей сложности было арестовано около 800 человек. Но на этом гонения на революционные организации не прекратились. После неудачной попытки властей дискредитировать одного из лидеров Независимой крестьянской партии С. Воевудского, 21 марта она была запрещена. Спустя шесть дней была запрещена и «Громада». Сейм по предложению Ратая дал согласие на лишение депутатов от этих партий неприкосновенности. Пилсудский имел возможность еще раз убедиться в том, что сейм труслив и не готов решительно ему противодействовать.
Маршал то усиливал, то ослаблял давление на парламент. После некоторого затишья, 11 февраля 1927 г. К. Бартель выступил в сейме с необычайно жесткой речью, дав понять, что партии могут быть запрещены, а вместо них появятся политические организации, менее склонные к «партийной эксклюзивности». Тремя днями позже, когда в сейме проходило голосование по бюджету, в зал заседания неожиданно для всех вошел Пилсудский в сопровождении военных и гражданских лиц. В руках он держал свернутый в рулон лист бумаги, перевязанный яркой ленточкой. Через некоторое время Пилсудский покинул зал. Судя по всему, диктатор давал понять, что пришел с декретом президента о досрочном роспуске парламента, если депутаты забаллотируют проект бюджета. Самое пикантное заключалось даже не в самом отсутствии у него такого декрета, а в том, что к моменту появления Пилсудского в сейме закон о бюджете был уже принят. Инцидент получил широкую огласку, а часть общества, не посвященная в нюансы произошедшего, расценила его как свидетельство того, что законодатели руководствуются не государственными интересами, а эгоистическим желанием не потерять свои «теплые местечки».
Хотя зимняя сессия парламента была сокращена на две недели, бюджет был принят в срок, и 25 марта сейм отправился на каникулы. Но Пилсудский пообещал Ратаю созвать 20 июня чрезвычайную сессию для завершения обсуждения уже поднятых вопросов, в том числе о возвращении сейму права самороспуска, законов о собраниях и самоуправлении. В мае к этому добавился новый президентский декрет о прессе. Но прежде чем сейм сумел определить свое отношение к декрету, 13 июля президент закрыл внеочередную сессию, что было открытым вызовом парламенту.
В конце августа было собрано необходимое число подписей депутатов под требованием созыва второй чрезвычайной сессии сейма. Президент постановил собрать ее 13 сентября, но заседать депутатам позволили лишь с 18 сентября. Депутаты, приобретшие уже некоторый опыт отношений с правительством, в тот же день отменили действие декрета о прессе{45}. На следующий день, до принятия сеймом повестки дня, Бартель огласил распоряжение президента о переносе заседаний парламента на месяц. Накануне истечения этого срока президент распорядился закрыть сессию. Спустя еще два дня президент в полном соответствии с конституцией назначил очередную сессию на 31 октября. В день ее открытия она была отложена до 28 ноября, и сейм первого созыва больше уже не собирался. В связи с окончанием в этот день полномочий парламента президент распустил обе палаты. 5 декабря были определены сроки новых выборов: 4 марта в сейм, неделей позже – в сенат.
