Владимир Леви - Наемный бог
Ткань Истины, как ветошь, распоролась, и сонмище наоборотных правд плоть обрело в потугах самозванства: Добро и Зло, Начала и Конца, Вражда и Дружба, Время и Пространство, две мнимости, уроды-близнецы…
То был финал магического цикла: смерть Знака и зачатье Вещества.
Но раньше ты, Доверчивость, возникла.
Беспечная, как первая трава, ты собрала безликие частицы в земную твердь и звездный хоровод, ты повелела встретиться и слиться враждующим корням огней и вод…
Живая кровь в сосудах мирозданья, Доверчивость! — я твой слуга с тех пор, как застонало первое страданье в ответ на первый смертный приговор…
— Что ж, по рукам? Законная работка. Уж как давился, чтоб не оклемать, язык вспотел. А как дымилась глотка… Не просто, братец, душу вынимать!
Я расплатился честно. Восемь тысяч сикстинских стигм сварилось вместе с ним в зловонной слизи. Искру Феба высечь пришлось на эту мразь… Теперь летим.
Явись, дитя! Нисторгнуто заклятье, тот сон ошибкой был, добычей лжи.
Прижмись ко мне, прими судьбы объятье - да здравствует бессмертие души!
Змеистый луч скользнул как полотенце, вспорол тумана мертвенную взвесь, и теплое светящееся тельце к руке моей прильнуло.
Вот он весь — младенец мой, украденное чудо, готовое опять произрасти. Летим, дитя, летим скорей отсюда. Я спас тебя, а ты меня прости…
Жужжащий звук над рыночной толпою услышали, описывая круг:
— Глядите-ка, глядите!.. Энтропоид!
— Не может быть! — Ей-ей!
— Ни ног, ни рук…
— А кто ж его?.. — Да тут один…
— Догнали?
— А как же. За усы отволокли…
Они на небо глаз не поднимали. Они себя увидеть не могли.
Осенний мир, хранилище испуга, бесцветный дождь, моргающий как трус… Прощай, туманный город Теменуга, прощай, сюда я больше не вернусь.
Антоново дерево
рассказ доктора Павлова
Лыткин пруд за Сокольниками, мало кто знает это название.
Возвышение, холмики.
Пруд маленький, но так расположен, что кажется морем — с той точки.
Дерево. Не знаю какое. Большое.
Ствол не очень толстый, но как бы это сказать… Всегдашний. Теплый даже в мороз.
Слегка наклонен, а корень приподнят снизу, так что если встать, спиной прислонясь, само держит, обнимает со всех сторон.
С этой точки вода сливается с небом, взгляд растворяется, шумы уходят.
Особенное пространство, отдельное.
Такие места есть всюду, даже на Садовом кольце. Их проходят, проезжают, заплевывают, а им ничего не делается, они есть.
Вы замечали, может быть?.. Иногда вдруг на самом людном месте посреди улицы сидит себе кошка и никто не гонит ее, или ребенок играет, а вокруг как бы прозрачное ограждение.
Первичные существа чувствуют точно, границы этих пространств для них совершенно четки.
Это, как Антон говорил, природные противосуетные ниши: пространства преобладания тонкого мира над нашим толстым, жлобским, загаженным.
Мы ходили на ту точку изредка, вечерами — побыть, постоять в живой неподвижности. Антон медитировал, а я просто отключался, но не совсем, потому что дерево это и мне что-то сообщало.
Одиннадцатого ноября я поехал к Антону после работы. Подъехал к его дому, что близ Чистых Прудов, и не изменил привычке — заглушив мотор, секунд семь посидеть в машине, даже если спешу.
Вылезаю. Стемнело уже. Небо ясное, сухо, свежо. На душе спокойно как никогда. В окне антоновом легкий свет, как и обычно, горит настольная лампа.
И вмиг откуда-то знание, что свет этот одинок.
Поднимаюсь, шагов не чувствую.
Какая-то невесомость и ощущение, будто это он поднимается, а меня нет…
Ключ от его квартиры всегда со мной, открываю. Сразу втянуло внутрь, как пылинку, и сразу к лампе.
Записка. Рукой Антона одно слово: там.
Ехал невероятно медленно, бесконечно, хотя везде попадал на зеленый и жал на полную, обогнал две «скорых», свистели постовые, на кругу у Сокольников занесло, вырулил на сантиметр от автобуса…
Он стоял там, как всегда. На той точке.
Упасть нельзя, дерево держит.
Я не сразу подошел.
Надо было еще постоять.
Потом я сказал себе и ему: "Ну, давай".
Подошел.
Дотронулся до дерева. Теплое.
Шелохнулось что-то наверху, упал кусочек коры.
Потом все было просто.
…а дальше?
Опусти мои ресницы и Книгу Бытия закрой…
Начни свою с нечитанной страницы.
Открылась?..
Видишь — за горой беззвучно тает ломтик солнца, у края синего колодца в изломе золотых лучей зрачок звезды вот-вот проснется…
Послушай, как бежит ручей…
Глава 5. Гурология или Куда податься человеку?
К роману и всей книге это уже послесловие.
Да, здесь поменьше рецептов, чем в других моих книгах. Зато, надеюсь, побольше дорожных знаков и средств освещения…
…И опять я сказать не сумею, не пробью непроглядную мглу… Чью-то душу в ладонях согрею, а свою уроню как иглу.
Веет встречный ветер, вечный ветер, сеет семя ветер без конца…
И на каждой маленькой планете есть у ветра маленькие дети и летят на поиски Отца.
Оживай, ледяная пустыня, смертный сумрак, снегами вскружись, просыпайся, больная богиня, наркоманка по имени жизнь.
Вечный ветер веет, встречный ветер и на этом свете, и на том…
В этом ветре, встречном вечном ветре будем друг от друга в миллиметре завтра или как-нибудь потом…
На всякую дуру найдется гуру
ГИД — Что осталось за кадрам? Когда опубликуете полный текст романа?
— Осталась любовь. Много любви… Всему свой черед.
— У ваших героев есть прототипы, вы этого не скрываете. Читателю понятно, что Антон Лялин — сам автор, его "альтер эго"…
— Второе, но не первое. Существенная разница. Альтер означает другое — иное я.
— В чем именно — что совпадает с автором, с вами, что различается?
— Не стоит лишать читателя удовольствия самому поразмыслить над этим, если захочется; я сам точно не могу знать, не подсчитываю… Оба боксеры и пианисты, но Лялин играет на бегах, автор — нет… Антон женится всего лишь однажды, автор успел побольше. В стихах Лялина больше сухого жара, иронии и веселой злости, меньше лирических соплей. Наконец, Антон Лялин убит. Ваш покорный слуга жив пока…
— Конечно, все остальное в сравнении с этим капитальным различием мелочи. И все же — если разрешите, вопросы на засыпку. Как вы сами полагаете, альтер эго ваш лучше вас или хуже? Сильнее или слабее? Умнее или глупее?
— Лялин, конечно, нравственно симпатичнее: не то чтобы совсем чистенький, но все же в нем явлен по преимуществу авторский позитив, которому предоставилась возможность себя выразить, более или менее справившись с негативом. На письме это легче…
Вопрос об уме смешон, и сильней кто — ну как же узнать?.. Наверное, мой герой…
— Хорошо, а Калган? А Оргаев? А доктор Павлов?
— Ларион Павлов почти один к одному срисован с моего любимого друга В.Л. (у нас одинаковые инициалы), с которым мы долго бок о бок работали в психиатрии… Потом В. Л. стал священником.
Оргаев — образ более собирательный. Есть сходство с гипнотизером Р., которого я давно знал, но так тесно, как Лялин с Оргаевым, не общался. Истории с зомбированной парочкой и другими пациентами совпадают с тем, что Р. вытворял в действительности.
Что же до Бориса Калгана, Боба, то такого человека или подобного ему в жизни я никогда не встречал.
— А ведь из ваших героев самый убедительный и правдоподобный именно он…
— Он для меня истиннее, чем я. Внутренний Учитель.
— Но как это понять, как объяснить, если никого похожего в жизни вы не видали?
— Как объяснить явление образа?.. Были два человека в моей жизни, не подобных Калгану, но наводящих.
Один, условно говоря, негатив, другой позитив.
Негатив, антипод — психиатр Ц. из той же корсаковской клиники, тоже Борис, тоже инвалид войны, которого коллеги меж собой звали одноруким двурушником по причине его цинизма и коварства. Одинокий несчастный злой человек, ростом коротыш, одно время пытавшийся учить меня делать карьеру.
А позитив, не столь внешний, сколь внутренний — женщина-психиатр той же клиники, тоже инвалид и диабетик, как Боб. С трудом передвигалась на костылях. Отличалась широтой познаний, изумительной добротой и потрясающей глубиной проникновения в души пациентов. Настоящая наследница Корсакова. Доктор от Бога. Звали ее Евгения Леонтьевна Семенчук.
— Она вас учила психиатрии и психотерапии?
— Специально — нет. И дружбы отдельной у нас не было. Но те часы, когда я, молодой врач, присутствовал при ее работе с больными, остались в памяти как драгоценнейшие уроки, запали в душу… С подачи Евгении Леонтьевны я начал играть пациентам на рояле их музыкальные портреты, чтобы вместе прокладывать выход из вероятъя в правоту…
