Оливер Сакс - Антрополог на Марсе
Когда Темпл была моложе, она едва понимала даже простейшие проявления человеческих чувств; позже она научилась «расшифровывать» их, чувственно не вникая в их суть. (В этой связи мне вспомнился случай, произошедший в школе для аутичных детей, о котором мне рассказала доктор Беата Хермелин. К ней подошла двенадцатилетняя девочка, довольно смышленая, и сообщила, что другая воспитанница, Джоан, «забавно кричит». Оказалось, что Джоан, как выяснила Беата, бьется в истерике. Значение ее крика аутичная девочка не уяснила себе, она лишь обратила внимание на непонятное ей «физическое» явление, найдя его интересным. Уместно сказать несколько слов и о Джесси Парк, о которой я упоминал в истории «Вундеркинды». Джесси Парк пришла в восхищение, оттого что лук вызывает слезы, но в то же время она не могла понять, как можно плакать от радости.)[232]
«Я научилась определять, что человек сердится, — сказала мне Темпл, — или что он в хорошем расположении духа». Это признание говорило о способности Темпл оценивать настроение человека по проявлению им явных сенсорно-моторных «животных» чувств. Придя к этой мысли, я поинтересовался у Темпл, понимает ли она чувства детей, обычно откровенные и простые. К моему удивлению, Темпл ответила, что, общаясь с детьми, она испытывает немалые трудности. (Она привела пример, сообщив, что даже не могла играть с ними в прятки, потому что ей не могло прийти в голову, что они могут спрятаться в самых неподходящих местах.) Темпл добавила, что дети в три и четыре года уже хорошо понимают взрослых неясным ей способом, который ей, естественно, не осилить.
Далее я поинтересовался у Темпл, чем же, на ее взгляд, отличаются от нее обычные люди при взаимодействии и общении. Она ответила, что обычные неаутичные люди при взаимном общении руководствуются условностями, обычаями, скрытыми знаниями, накопленными в течение жизни, — знаниями, большей частью которых она не владеет. Ощущая их недостаток, Темпл старалась «компьютеризировать» поступки и поведение партнеров по взаимодействию и общению в различных жизненных ситуациях и на основании накопленных данных выработать алгоритм своего поведения на все случаи жизни. Естественный путь накопления опыта, как она искренне полагала, ей был недоступен.
Выслушав Темпл, я пришел к мысли, что трудности ее проистекают с раннего детства, ибо в то время она почти не говорила, а в тех редких случаях, когда говорила, путала местоимения и не могла отличить понятия «ты» от понятия «я».
Когда Темпл было три года, ее отдали в детский сад для умственно отсталых детей, где с ней стали заниматься развитием речи. Обучение пошло впрок, и она начала говорить. Хотя Темпл и оставалась аутичным ребенком, обретение связной речи и способности с ее помощью поддерживать отношения с другими людьми помогло ей выбраться из хаоса ощущений. Ее сенсорная система с интенсивными колебаниями чувствительности стала понемногу стабилизироваться. К шести годам Темпл стала хорошо говорить и тем самым перешла рубикон, отделяющий таких, как она, высокофункциональных людей от низкофункциональных, не способных освоить связную речь. После того как Темпл освоила разговор, триада ее дефектов — социальных, коммуникативных и образных — стала постепенно сдавать позиции. Теперь Темпл общалась с учителями, способными оценить ее индивидуальность и интеллект и противостоять ее патологии: появившемуся граду вопросов, странной сосредоточенности на одном определенном занятии и необоснованной раздражительности. Принесло пользу и привлечение ее к посильному труду: рисованию, лепке, изготовлению различных поделок. В восемь лет Темпл освоила навыки, без труда приобретаемые детьми, едва научившимися ходить и которыми не в силах овладеть низкофункциональные дети.
Вне всякого сомнения, развитию Темпл помогли ее родители, тетя, учителя, но следует также учесть и то, что аутизм с годами ослабевает, и в таком случае с ним легче «ужиться».
В школе Темпл тянулась к своим одноклассникам, доброжелательно к ним относилась, но ее поведение и манера общаться не позволяли установить с ними дружеских отношений. Ей отдавали должное за ее умственные способности, но никогда не принимали в компанию. «Я не могла понять, что неправильно делаю, не могла уяснить себе, почему меня сторонятся, — сообщила мне Темпл. — В то же время я чувствовала, что другие дети отличаются от меня, но чем не подхожу им, уразуметь не могла». И все же она понимала, что другие дети, в отличие от нее, общаясь между собой, используют не одну «ясную» речь, а нечто большее, едва различимое и для нее недоступное, и порой она полагала, что они общаются с помощью телепатии. Со временем она поняла, что существуют своего рода «сигналы» (жесты, телодвижения), а в речи — иносказания (намеки, шутки, метафоры), которые используются в общении, однако сама осилить их не могла, поэтому и стала «компьютеризировать» поступки и поведение партнеров по взаимодействию и общению.
Когда Темпл было пятнадцать, произошло на вид непримечательное событие, однако оно самым серьезным образом повлияло на ее дальнейшую жизнь. В тот год ей довелось увидеть станок для скота, который вызвал у нее значительный интерес. Ее учитель воспринял это по-деловому и предложил ей построить такой станок с его помощью. Темпл с увлечением принялась за постройку, впитывая знания, которые передавал ей учитель, пробудивший у нее интерес к биологии. Так и не осилив метафор, намеков и аллегорий в речи людей, Темпл, занимаясь наукой, неожиданно для себя открыла другой язык — язык научно-технический, который оказался яснее и понятнее разговорного, ибо лишен всяких иносказаний. Приобщившись к этому языку, Темпл решила, что будет и дальше заниматься научной деятельностью. Но в то же время она стала осознавать, что, вероятно, никогда не сможет вести «нормальную» жизнь, познать дружбу, любовь, плотские удовольствия. Замечу, что осмысление такого неприглядного будущего на аутичных людей действует угнетающе и может привести их к депрессии и даже к самоубийству. Однако Темпл сумела справиться с гнетущими мыслями, решив, что замуж не выйдет и посвятит жизнь науке.
Вместе с тем в молодости Темпл была психически неустойчива, и любой неприемлемый раздражитель мог вывести ее из душевного равновесия.[233] Давала о себе знать и гормональная турбулентность. И только позже, когда Темпл закончила колледж и поступила на службу, она стала уравновешеннее, спокойнее. И все же она начала принимать небольшие дозы имипрамина, наркотика, считающегося антидепрессантом. Вот что Темпл пишет в своей книге по этому поводу:
Тягостные поиски смысла жизни канули в прошлое. Я стала спокойнее, рассудительнее и больше не корплю над чем-то одним-единственным. Но антидепрессант подавляет мое усердие, правда, не связанное с работой: за последние четыре года я мало чем пополнила свой дневник. Зато теперь почти не нервничаю, что благоприятно сказывается на бизнесе и на общении с деловыми партнерами и просто с окружающими людьми. Поправилось и здоровье: я забыла об извечном колите. Но если бы я начала принимать антидепрессант в молодости, лет двадцать назад, я бы не добилась успехов в жизни, ибо нервное возбуждение и болезненная целенаправленность в течение долгого времени служили превосходной движущей силой, пока не отразились негативно на психике.
Читая эти строки, я вспомнил, как Роберт Лоуэлл,[234] страдавший маниакально-депрессивным расстройством, сказал мне однажды, что, принимая литий, он стал спокойнее, но от этой бесстрастности пострадала его поэзия, потеряв выразительность.
Размышляя над книгой Темпл и вспоминая наши с ней разговоры, я пришел к заключению, что за последние двадцать лет она достигла не только больших успехов в науке и бизнесе, но и стала раскрепощеннее, общительнее. Еще лет десять назад, когда она только начала читать лекции, она не поддерживала контакта с аудиторией, не смотрела на слушателей и избегала отвечать после лекции на вопросы. Теперь она читает лекции (когда по аутизму, а когда по уходу за сельскохозяйственными животными) в самых разным местах и даже за рубежом. Изменился и стиль прочтения лекций. Теперь Темпл ведет себя непринужденно, раскованно, вставляет в лекции шутки, анекдотические подробности и легко отвечает на заданные вопросы. Стала интереснее и личная жизнь Темпл: у нее появились подруги. Однако стоит заметить, что настоящая дружба для аутичного человека почти недосягаема. Юта Фрис в своей книге «Аутизм и синдром Аспергера» («Austim and Asperger Syndrome») пишет: «Люди, страдающие синдромом Аспергера, не в силах установить настоящих дружеских доверительных отношений с другим человеком, хотя они и могут поддерживать обыденные отношения с другими людьми». Ее коллега Питер Хобсон в одной из своих работ рассказал об аутичном мужчине, который не мог осилить понятия «друг». В отличие от него, Темпл, насколько я рассудил, некоторое представление о дружбе все же имела.
