Ирвин Ялом - Мамочка и смысл жизни.
Эрнст не дрогнул. Он передохнул минуту или две, и у него открылось второе дыхание, он начал заново, с другого конца.
– Ты говоришь, тебе нравится твоя жизнь. Расскажи о своей жизни! Как проходит твой день?
Спокойный тон Эрнста, казалось, успокоил Мергеса, который прекратил вылизываться, сел и тихо ответил:
– Мой день? Ничего существенного. Я помню не все в своей жизни.
– Что ты делаешь в течение дня?
– Я жду. Я жду, когда меня позовет сон.
– А между снами?
– Я же сказал тебе, я жду.
– И все?
– Я жду.
– И это твоя жизнь, Мергес? И она тебя удовлетворяет?
Мергес кивнул.
– И ты хочешь, чтобы последняя жизнь продолжалась вечно?
– А ты бы не хотел? Другие не хотели бы?
– Мергес, я поражен непоследовательностью твоих слов.
– Коты – существа, мыслящие чрезвычайно логически. Иногда это недооценивают из-за нашей способности принимать мгновенные решения.
– И все же здесь есть противоречие. Ты говоришь, что хочешь, чтобы твоя девятая жизнь продолжалась вечно, а на самом деле ты не живешь. Ты просто существуешь в каком-то подвешенном состоянии.
– Не живу своей девятой жизнью?
– Ты сам сказал: ты ждешь. Мне вот что пришло на ум. Один психолог сказал, что некоторые люди так бояться быть в долгу у смерти, что отказываются брать ссуду у жизни.
– Что это значит? Выражайся яснее, – сказал Мергес, прекратив вылизывать живот и сев на задние лапы.
– Это значит, что ты настолько боишься смерти, что отказываешься входить в жизнь. Помнишь, что ты говорил несколько минут назад о своей кошачьей сущности? Скажи мне, Мергес, где сейчас твоя территория, которую ты охраняешь? Где коты, с которыми ты дерешься? Где похотливые самки, которых ты подчиняешь? И почему, – спросил Эрнст, выделяя каждое слово, – ты допускаешь, чтобы твое драгоценное семя, семя Мергеса не давало всходов?!
Пока Эрнст говорил, Мергес все ниже опускал голову. Потом несколько мрачно спросил:
– У тебя только одна жизнь? Сколько ты уже прошел?
– Около половины пути.
– И как ты к этому относишься?
Внезапно Эрнст почувствовал острый приступ грусти. Он достал одну из салфеток из китайского ресторана и промокнул глаза.
– Извини, – неожиданно нежно сказал Мергес, – что причинил тебе боль.
– Да ничего. Я был готов. Это был неизбежный поворот нашей беседы, – сказал Эрнст. – Ты спрашиваешь, как я к этому отношусь? Ну перво-наперво стараюсь не думать об этом. И даже больше – иногда забываю об этом. В моем возрасте это не так трудно.
– В твоем возрасте? Что это значит?
– Мы, люди, проходим через несколько жизненных стадий. Будучи маленькими детьми, мы думаем, что смерть – это большое событие; некоторые из нас оказываются захваченными этой мыслью. Смерть нетрудно обнаружить. Мы просто смотрим вокруг и видим мертвые вещи: листья, цветы, мухи, жуки. Умирают наши домашние любимцы. Мы едим мертвых животных. И скоро мы осознаем, что смерть придет ко всем – к бабушке, к маме и папе, и даже к нам самим. Мы самостоятельно делаем выводы. Наши родители и учителя, думая, что детям вредно думать о смерти, хранят об этом молчание либо подсовывают нам сказки про рай и ангелов, про вечную жизнь, бессмертные души. – Эрнст остановился, чтобы проверить, что Мергес следит за беседой.
– А потом? – Мергес внимательно слушал.
– Мы подчиняемся. Мы прогоняем смерть из наших мыслей или открыто и безрассудно бросаем ей вызов. Потом, незадолго до того, как повзрослеть, мы снова начинаем придавать ей огромное значение. Хотя некоторые не могут вынести тяжести этих мыслей и отказываются жить, большинство из нас отгораживаются от тревожных мыслей о конце жизни, погружаясь во взрослые дела – карьера и семья, личностный рост, усиление власти, приобретение недвижимости, победа в гонках. Сейчас я как раз на этом этапе жизни. После этой стадии мы входим в последний период жизни, когда опять приходит осознание смерти. И теперь смерть угрожающе близка – и неизбежна. С этого момента у нас есть выбор – думать о смерти как о великом событии и проживать остаток жизни достойно или так или иначе притворяться, что смерть никогда не наступит.
– А ты? Притворяешься, что смерть не придет?
– Нет, я не могу делать этого. Поскольку я в своей психотерапевтической практике беседую со многими людьми, которых беспокоит вопрос жизни и смерти, мне приходится смотреть правде в глаза.
– Можно я тебя еще спрошу, – голос Мергеса, мягкий и утомленный, потерял угрожающие интонации, – как ты относишься к этому? Как ты можешь получать удовольствие на любом этапе жизни, от любой деятельности, если на горизонте маячит смерть и у тебя лишь одна жизнь?
– Я перевернул этот вопрос вверх дном, Мергес. Возможно, смерть делает жизнь более насыщенной, более яркой. Осознание смерти добавляет особую остроту, сладко-горький вкус в человеческую жизнь. Да, может быть, правда, что жизнь в измерении сна делает тебя бессмертным, но твоя жизнь мне кажется пропитанной скукой. Когда я попросил тебя недавно описать свою жизнь, ты после паузы ответил: «Я жду». И это жизнь? Ожидание и есть жизнь? У тебя осталась лишь одна жизнь, Мергес. Почему бы не прожить ее полноценно?
– Я не могу! Не могу! – ответил Мергес, опуская голову ниже. – Мысль о прекращении существования, о нахождении вне живых, о жизни, проходящей без меня… просто… просто… слишком ужасна.
– Значит, суть проклятия – это не месть, верно? Ты используешь месть, чтобы избежать окончания твоей последней жизни.
– Это просто ужасно, если все закончится. Небытие.
– Я понял благодаря своей работе, – сказал Эрнст, дотрагиваясь до огромной лапы Мергеса, – что больше всего боятся смерти те, кто умирает, так и не прожив полно свою жизнь. Лучше использовать всю жизнь без остатка. Не оставляй смерти ничего, кроме мрака, ничего, кроме сожженных мостов.
– Нет, нет, – стонал Мергес, качая головой, – это просто ужасно.
– Почему ужасно? Давай проанализируем это. Что именно ужасно в смерти? Ты пережил ее не один раз. Ты сказал, что всякий раз твоя жизнь заканчивалась, прежде чем возникнет новая.
– Да, верно.
– Что ты помнишь из этих коротких моментов?
– Почти ничего.
– Не в этом ли суть, Мергес? Многое из того, чем для тебя страшна смерть, – это лишь твои представления о том, что ты можешь чувствовать, будучи мертвым, и осознание того, что тебя не будет среди живых. Но когда ты мертв, у тебя нет сознания. Смерть – это исчезновение сознания.
– Ты пытаешься убедить меня? – зарычал Мергес.
– Ты же спросил, как я к этому отношусь? Это один из моих ответов. Мне также нравятся слова другого философа, который жил много лет назад: «Там, где смерть, меня нет; там, где я, нет смерти».
– Есть какое-нибудь отличие от фразы: «Когда ты мертв, ты мертв»?
– Большая разница. В смерти нет тебя. «Ты» и «смерть» не могут сосуществовать.
– Тяжело, очень тяжело, – сказал Мергес едва слышно, его голова почти касалась земли.
– Давай я расскажу тебе еще об одной перспективе, которая мне помогает, Мергес, то, о чем я узнал от русского писателя…
– Эти русские… Это будет безрадостно.
– Послушай. Года, века, тысячелетия прошли до того, как я родился. Верно?
– Не отрицаю. – Мергес утвердительно кивнул.
– И пройдут тысячелетия после того, как я умру. Так?
Мергес опять кивнул.
– Следовательно, я воспринимаю свою жизнь как искру между двумя огромными и одинаковыми пространствами темноты: темнота возникает до моего рождения и следует после моей смерти.
Казалось, это попало в точку. Мергес сидел и внимательно слушал, его уши были подняты.
– Тебя не удивляет, Мергес, что мы боимся второй темноты и что нам безразлична первая?
Вдруг Мергес встал и широко зевнул, его клыки сверкали в лунном свете.
– Кажется, я устал, – сказал он, подходя к окну тяжелой, не типичной для котов походкой.
– Подожди, Мергес, есть еще кое-что!
– Достаточно на сегодня. Слишком много надо обдумать, даже для кота. В следующий раз, Эрнст, жареный краб. И еще цыпленка в зелени.
– В следующий раз? Что это значит, Мергес, в следующий раз? Разве я не исправил зло?
– Может быть, да, может быть, нет. Я сказал тебе, слишком многое надо обдумать сразу. Я ухожу!
Эрнст шлепнулся на стул. Он был выжат, его терпение было на пределе. Никогда прежде у него не было более утомительной беседы. И все напрасно! Видя, как Мергес тащится к выходу, Эрнст пробормотал про себя:
«Давай! Давай!» А потом добавил: «GehGesunterffeit».
При этих словах Мергес остановился как вкопанный и обернулся.
– Я слышал это. Я могу читать мысли.
Ого, подумал Эрнст. Но он держал голову высоко поднятой и смотрел прямо в глаза подходящему Мергесу.
– Да, я слышал тебя. Я слышал твое GehGesunterHeit. И я знаю, что это значит! Ты благословил меня. Даже не зная, что я услышу и пойму, ты пожелал мне хорошего здоровья. И я тронут твоим пожеланием. Очень тронут. Я знаю, через что я заставил тебя пройти. Я знаю, как сильно ты хочешь освободить эту женщину – не только для ее блага, но и для своей пользы. И даже не зная, принесло ли пользу твое грандиозное усилие, и не зная, сделал ли ты хоть что-нибудь, чтобы исправить зло, даже после этого ты был настолько любезен, чтобы пожелать мне доброго здоровья. Это самый щедрый подарок, какой я когда-либо получал. Прощай, мой друг.
