Джозеф Рейнгольд - Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
По Horney, базисная тревога полностью является результатом нарушенных взаимоотношений ребенка с родителями или другими значимыми лицами. Для здорового личностного роста личности ребенку необходимы любовь, понимание и поддержка в его стремлении к индивидуализации. Тревога является следствием конфликтных тенденций или потребностей. Типичным конфликтом, ведущим к появлению тревоги, является конфликт между зависимостью от родителей, усиливающейся из-за того, что ребенок чувствует одиночество и страх, и враждебными импульсами по отношению к родителям. Как указывает Horney, «враждебность может появиться у ребенка по многим причинам: из-за отсутствия подлинной теплоты, любви и привязанности; несправедливых упреков; непредсказуемых колебаниях между чрезмерной снисходительностью и презрительным отверждением; не выполнения обещаний и ущемления потребностей».
В подобных ситуациях у ребенка развивается «чувство неполноценности, незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, подверженности обману, нападкам, оскорблениям». Ребенок воспринимает окружение как угрозу своему развитию и своим законным желаниям и стремлениям. Он чувствует, что его индивидуальность уничтожается, его свобода отбирается, его счастью препятствуют. Он беспомощен, и вынужден подавлять свои враждебные импульсы из страха быть покинутым или наказанным. Эта беззащитность, в совокупности со страхом возмездия, который остается, несмотря на все попытки подавить его, является одной из причин базисного чувства беспомощности в этом враждебном мире. Для того, чтобы уйти от своей тревоги, ребенок развивает определенные личностные тенденции, которые приобретают импульсивный характер из-за их обусловленности тревогой. Главной целью этих тенденций является не удовлетворение, а безопасность.
Теперь мы располагаем достаточно ясной картиной интерперсонального объяснения происхождения тревоги. Но я не согласен с тем, в каком контексте Horney рассматривает слово «родители». Вообще, слова типа «родители», «родственники», «друзья» имеют обобщающее значение, но ведь ребенок устанавливает свои отношения с конкретным человеком. Я думаю, что если в психологическом контексте автор обращается к родителям как единому целому, то он или имеет ограниченную точку зрения или намеренно избегает конкретизации. Что касается Horney, то она игнорирует материнские разрушительные импульсы. Следовательно, ее «базисная тревога» скорее является невротическим воспроизведением раннего этапа онтогенеза, во время которого страхи, установки и враждебные реакции ребенка развиваются из действительно базисной ситуации и сохраняются благодаря чувству угрозы, исходящей от матери. Отец вовлекается в эту борьбу как продолжение материнской угрозы, как союзник ребенка, или в качестве того и другого одновременно.
Точно также критически можно отнестись к другим концепциям о происхождении тревоги из отношений с «родителями». Для Mowrer (369) предпосылкой тревоги является «социальная дилемма», и начало этой дилеммы лежит в отношениях ребенка с его родителями. Ребенок не может избежать тревоги, так как он зависит от родителей и в то же самое время он их боится. Механизм вытеснения возникает из-за реальных страхов, в основном, страха наказания и страха потери любви. Это создает невротическую тревогу и формирует симптом, как решение проблемы тревоги. Fromm-Reichmann (370) убежден, что тревога появляется в результате эмоциональной привязанности к «значимым людям на раннем этапе жизни». Фиксация на ранних межличностных связях делает людей психологически беспомощными и плохо адаптируемыми. Тревога в данном случае, похожа на состояние, в котором человек теряет контроль над собой. Blau и Hulse(371) видят детскую тревогу как спровоцированную отношением отвержения и враждебности в семье. Хотя эти концепции и подчеркивают важность межличностных отношений в происхождении тревоги, в них отсутствует принцип главенства материнского влияния.
В теории тревоги Sullivan (372) воздействие матери выступает на передний план, но угроза, которая вызывает тревогу, приписывается простому наличию тревоги у матери, и, позднее, страху «неодобрения». Если сигналы младенца своей матери о том, что ему нужно освобождение от напряжения, встречаются с любовью и заботой, ребенок испытывает эйфорию и чувствует себя защищенным. Если же эти сигналы создают напряжение у матери, у ребенка развивается тревога. Совсем маленькие дети на самых ранних этапах своей жизни демонстрируют чрезвычайно схожие модели поведения «когда они находятся в контакте с человеком, который заботится о них, и этот человек проявляет тревогу, злость или просто неспокоен». Чтобы объяснить это, своего рода эмоциональное «заражение», Sullivan вводит понятие «эмпатии». Вопрос в том, является ли тревога не чем иным, как заражением материнским аффектом? Из объяснений Sullivan следует, что достоверным можно считать предложение, что ребенок как бы «произрастает» из материнского беспокойства и что его потребности не удовлетворяются, а поэтому само его существование подвергается опасности.
Позднее ребенок начинает осознавать родительскую оценку, и его «Я – концепция» начинает формироваться на основе одобрения или неодобрения. Импульсы, вызывающие тревогу у родителей, вызывают тревогу и у ребенка из-за его страха перед неодобрением. Такие импульсы персонифицируются как «я – плохой», в то время как приятные импульсы персонифицируются ребенком как «я – хороший». Когда поступки ребенка и само его существование сопровождаются сильным неодобрением, ребенок ощущает разрушительную тревогу. Sullivan дает понять, что именно из-за взаимодействия с матерью у ребенка развивается страх перед осуждением, который является источником тревоги и лишает чувства безопасности.
Создается впечатление, что между механизмами и характером детской тревоги предложенными Sullivan, существует значительное несоответствие. Я полагаю, что, наблюдая за состояниями ужаса и паники в более поздней жизни, а также в описании этих состояний самим Sullivan, обнаруживается более пропорциональный механизм. Он говорит, что ужас – это тревога космического масштаба перед лицом воспринимаемой опасности. Человек, охваченный ужасом, ощущает себя одиноким среди смертельных опасностей, вслепую сражающимся за свое выживание против значительно превосходящих сил зла. Паника – это высокая концентрация внимания и направление всех доступных сил на достижение только одной цели – стремление как можно быстрее уйти от опасности. Если ужас и паника являются тревогой в ее чистой или базисной форме, то тогда детская тревога, наверняка, есть реакция на нечто большее, чем материнская обеспокоенность или неодобрение.
Еще большее расхождение обнаруживается в анализе тревоги, проведенном Goldstein (373). Для него тревога есть субъективное состояние организма в «катастрофических обстоятельствах». Эти обстоятельства возникают, когда организм ощущает угрозу своему существованию или тем ценностям, которые он считает необходимыми для своего существования. Ни боль, ни любая другая опасная ситуация, а только угроза для жизни способна вызвать тревогу. Состояние тревоги, субъект ощущает, как «распад личности». Страх – это «переживание возможности приступа тревоги», то есть, страх быть вброшенным в катастрофическую ситуацию. Так в чем же природа угрозы, которая вызывает такую острую реакцию? Это «нечто», что ставит преграду «самоактуализации». Все поведение – это выражение единой тенденции организма, как можно полнее реализовать свои возможности. «Все, что препятствует самореализации, обязательно приводит организм к деорганизации и катастрофе, которые субъективно воспринимаются как тревога». Для объяснения детской тревоги достаточно признать, что ребенок, часто сталкивается с проблемами, с которыми он не может справиться. Поскольку тревога всегда является выражением настоящего состояния, она не имеет связи с предыдущими ситуациями, в которых она возникла.
В более поздних работах Goldstein связывает тревогу с опытом прошлых лет. Рождение разрывает изначальное органическое единство между матерью и ребенком, и «следствием этого могут быть катастрофические состояния, тревога и нарушения нормального развития, если эта связь не восстанавливается». Каким будет это новое единство, зависит от условий окружающей среды, особенно от поведения матери. Не только различные потребности ребенка должны быть адекватно удовлетворены, но, что более важно, должна быть восстановлена связь между ребенком и особенно матерью, «иначе возникают катастрофические состояния, которые ребенок не сможет вынести».
В таком случае мы вправе спросить: является ли детская тревога результатом неспособности справиться с проблемами, или результатом депривации и неудачной попытки восстановить изначальное органическое единство между матерью и младенцем? Является ли тревога в более позднем возрасте чем-то совершено отличным от предыдущего состояния или это в основном следствие детской тревоги? Создается ли катастрофическая ситуация из-за препятствий в самореализации или это страх испытать вновь травмирующую ситуацию рождения?». Всю значимость слова «катастрофический» можно понять, только если признать, что угроза – это угроза существованию или ценностям, которые субъект считает необходимым для своего существования, а детская ответная реакция – нарушение деятельности организма с рядом патологических последствий.
