Игорь Кон - Дружба - Этико-психологический очерк
3. Социальная тревожность, неуверенность в общении, застенчивость, постоянное ожидание насмешек или осуждения со стороны окружающих, так что единственным спасением кажется уход в себя.
4. Коммуникативная неуклюжесть, отсутствие необходимых навыков общения, неумение правильно вести себя в сложных межличностных ситуациях (знакомство, ухаживание), часто сочетаемое с низкой эмпатией, результатом чего бывают разочарование и обманутые ожидания.
5. Недоверие к людям, которые кажутся враждебными и эгоистичными; такой человек не просто избегает людей, но испытывает по отношению к ним озлобление и чувство горечи.
6. Внутренняя скованность, немота, неспособность к самораскрытию, чувство своей абсолютной психической "герметичности" и непонятости, заставляющее личность постоянно разыгрывать чьи-то чужие роли.
7. Трудности выбора партнера ("негде встретить подходящего человека", "никто мне не нравится"), неспособность завязать интимные личные отношения или постоянный выбор неподходящих партнеров, в результате чего возникает чувство бессилия и обреченности.
8. Страх оказаться отвергнутым, связанный с пониженным самоуважением и неудачным прошлым опытом, боязнь новых разочарований, усугубляемые безотчетным чувством вины и сознанием своей малоценности.
9. Сексуальная тревожность, сознание (часто ложное) своей внешней непривлекательности или беспомощности, которое нередко усугубляется стыдом и затрудняет все прочие личные отношения.
10. Боязнь эмоциональной близости ("он хочет больше, чем я могу ему дать"), побуждающая человека избегать углубления дружеских отношений, которые предполагают взаимное самораскрытие.
11. Неуверенная пассивность, постоянные колебания, неопределенность в оценке собственных чувств ("сам не знаю, что я чувствую и чего хочу"), отсутствие настойчивости, инициативы в углублении и развитии личных отношений и настороженность к попыткам такого рода со стороны партнера.
12. Нереалистические ожидания, ориентация на слишком жесткие нормы и требования ("все или ничего"), нетерпимость и нетерпеливость, в результате чего личные отношения не могут обрести устойчивость и часто разрываются без достаточно веских причин.
Хотя все эти синдромы описательны, а соотношение их компонентов проблематично, их перечень показывает, что одиночество так же многообразно, как и общение, от него нет универсальных рецептов. Одному человеку полезно поменьше думать о собственном Я и включиться в деятельную групповую жизнь, а другому, наоборот, — остановиться, оглянуться.
Главная беда многих одиноких и склонных к депрессии людей заключается в том, что у них складывается специфический атрибутивный стиль — склонность объяснять свои неудачи в общении не конкретными ситуативными причинами, а своими якобы неизменными личными чертами, и эта пораженческая установка блокирует, парализует попытки установить новые человеческие контакты с учетом прошлых ошибок. Если в других сферах жизни, скажем в учебе или труде, эти люди трезво оценивают причины своих успехов и поражений и, учась на своих ошибках, могут достигать высоких результатов, то в сфере общения, где они особенно уязвимы, негативная установка превращается в самореализующийся прогноз: "У меня все равно не получится, поэтому не стоит и пробовать, чтобы не переживать новых разочаровании". С преодоления этой ложной установки начинается всякое самовоспитание или психотерапия.
Наряду с экспериментальной психологией и художественной литературой пониманию индивидуально-личностных факторов дружбы весьма способствует изучение биографических данных и личных документов исторических деятелей, мыслителей, художников и т. д. Мы уже приводили примеры дружбы Маркса и Энгельса, Герцена и Огарева и др. Но далеко не все великие и достойные люди были счастливы в этом отношении.
Хронические и тяжелые коммуникативные трудности переживали М. Сервантес, Г. Мопассан, А. Шопенгауэр, С. Киркегор, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, Ф. Ницше, Р. Вагнер, П. И. Чайковский, А. Стриндберг, Г. Ибсен и многие другие выдающиеся деятели культуры.
Обсуждать эту тему очень сложно. Кроме чисто методологических трудностей (насколько вообще надежна психологическая реконструкция целостной личности по фактам ее биографии и интимным документам) жанр психологической биографии нередко вызывает сомнения морального порядка: допустимо ли вообще разбирать личную жизнь великого человека, читать и обсуждать его интимные дневники, переписку и т. д., отнюдь не предназначенные для опубликования? Сомнения эти, безусловно, серьезны: бестактное копание в чужих делах оскорбляет нравственное чувство. Но без психологического исследования подчас непонятны истоки и личностный смысл творчества художника. Кроме того, жизнь замечательных людей поучительна не только их общественными достижениями. Разве не существенно знать, выражал ли тот или иной идеальный художественный образ реальный жизненный опыт его создателя или несбывшуюся мечту художника?
В нашей книге много говорилось о романтическом культе дружбы. Между тем один из провозвестников романтического типа личности Ж. Ж. Руссо сам был в высшей степени некоммуникабелен. "Как могло случиться, что, имея душу от природы чувствительную, для которой жить — значило любить, я не мог до тех пор найти себе друга, всецело мне преданного, настоящего друга, — я, который чувствовал себя до такой степени созданным для дружбы",спрашивал себя 55-летний Руссо. Любовь и дружба — "два кумира моего сердца…". Однако и то и другое остается для Руссо недостижимой мечтой. Его чувства слишком напряжены и гипертрофированы, чтобы можно было реализовать их в устойчивых взаимоотношениях.
"Первая моя потребность, самая большая, самая сильная, самая неутолимая, заключалась всецело в моем сердце: это потребность в тесном общении, таком интимном, какое только возможно; поэтому-то я нуждался скорей в женщине, чем в мужчине, скорей в подруге, чем в друге. Эта странная потребность была такова, что самое тесное соединение двух тел еще не могло быть для нее достаточным; мне нужны были две души в одном теле; без этого я всегда чувствовал пустоту". Неспособный удовлетворяться более или менее "частичными" контактами, Руссо жаждет полного, абсолютного слияния с другом, но по причинам, понятным каждому читателю "Исповеди", ни перед кем не может раскрыться до конца. Его все время мучает "боязнь обидеть или не понравиться, еще больший страх быть освистанным, осмеянным, опозоренным…". Как бы хорошо ни относились к нему окружающие — а у Руссо было немало искренних доброжелателей, — отношения с ними для него только суррогаты воображаемой подлинной близости. "Не имея возможности насладиться во всей полноте необходимым тесным душевным общением, я искал ему замены, которая, не заполняя пустоту, позволяла бы мне меньше ее чувствовать. За неимением друга, который был бы всецело моим другом, я нуждался в друзьях, чья порывистость преодолела бы мою инертность…" Неудовлетворенные желания создают напряженность в отношениях. Руссо всегда и везде чувствует себя одиноким…
Драматично складывались дружеские отношения В. Г. Белинского с М. А. Бакуниным. Подобно Руссо, молодой Белинский видит в дружбе высшее благо жизни. "Дружба! — вот чем улыбнулась мне жизнь так приветливо, так тепло, и, вероятно, в ней, и только в одной ней, будет сознавать себя моя жизнь до конца своего" Э. Темпераментный, чувственный и одновременно крайне застенчивый, преследуемый мыслью, что природа заклеймила его лицо "проклятием безобразия" и поэтому его не может полюбить ни одна женщина, Белинский не может относиться к людям спокойно. "В людях я вижу или друзей, или враждебные моей субъективности внешние явления, — и робок с ними, сжимаюсь, боюсь их, даже тех, которых нечего бояться, даже тех, которые жмутся и боятся меня".
Его дружба обычно принимала характер страстной влюбленности. "Боткина я уже не люблю, как прежде, а просто влюблен в него и недавно сделал ему формальное объяснение", — сообщает он Бакунину. Подобное чувство не признает никакой психологической дистанции. "У меня всегда была потребность выговаривания и бешенство на эту потребность", — жалуется Белинский. Его письма 30 — начала 40-х годов — одна сплошная исповедь, желание вывернуть душу наизнанку. Дружба, по его словам, взаимное право "говорить друг другу все, не спрашивая себя, как это подействует и что из этого выйдет…".
Но за бесконечными интимными излияниями — фактическое невнимание к личности другого. Поэтому дружеские восторги то и дело сменяются отчуждением и горечью. В письме Бакунину от 1 ноября 1837 г. Белинский говорит о любви и дружбе к нему. А уже через две с половиной недели он пишет: "…между мною и тобою был только призрак дружбы, а не дружба, были ложные отношения". Затем ссора преодолевается, сердце Белинского снова наполнено любовью. "Между нами слово мы имеет особенное значение. Наше мы образует какое-то Я". А через два месяца опять: "Нет, не было и нет между нами дружбы… Ложные отношения произвели ложные следствия".
