Александр Казакевич - Самоучитель мудрости, или Учебник для тех, кто любит учиться, но не любит, когда его учат
Автор «Пигмалиона» утверждал, что у драматургов-реалистов, то есть у него, словарный запас значительно богаче, нежели у драматургов-романтиков, то есть у Уайльда. Автор «Идеального мужа» оспорил это мнение и предложил в качестве доказательства придумать и написать на бумаге синонимы к какому-нибудь устойчивому словосочетанию. Например, «красивая женщина». Писатели ударили по рукам и принялись за работу.
Через четверть часа судьи — ими стали несколько журналистов, присутствовавших на вечере, — изучив бумаги каждого из драматургов, объявили решение: победа романтика за явным преимуществом. Если Шоу сумел придумать только 35 синонимичных фраз, то Уайльд — 59!
Шоу, не поверив, схватил уайльдовский лист и, пробежав глазами текст, медленно поднял погасший взгляд на дружелюбно улыбавшегося Уайльда. Шоу шумно вздохнул, затем опустился на одно колено и, театрально приложив руку к сердцу, воскликнул: «С восхищением преклоняю голову перед вашим гением, дорогой Уайльд! Честно говоря, я был абсолютно уверен, что в нашей литературе существует лишь один гений. Но, как только что выяснилось, нас, оказывается, двое».
Уайльд, засмеявшись, подал руку второму гению.
Даже если ты знаменитость, не стоит превышать свой лимит глупости
В России также находились любители поспорить. Лев Толстой как-то выиграл на спор бобровую шапку у Владимира Черткова, своего литературного агента и друга. Чертков, хорошенько не подумав, выразил некоторое сомнение в крепости здоровья Толстого, к тому времени уже разменявшего седьмой десяток. Толстой, разозлившись, предложил пари. А затем взял да и присел «пистолетиком» (то есть на одной ноге) 30 раз подряд!
Большим любителем пари был известный русский писатель Александр Куприн. О его жизни в Одессе слагали легенды. Одна из них рассказывает о том, как Куприн ходил по припортовым трактирам и расспрашивал у их владельцев о самом неприятном или самом скупом посетителе. Когда ему указывали на такого, Куприн подходил к нему и, немного пообщавшись и угостив собеседника рюмкой дармовой выпивки, предлагал сыграть в «новомодную» игру: за какую-то мелкую монету съесть, к примеру, блоху. Мол, съешь блоху — я тебе копейку, не съешь — ты мне.
В те времена и копейка была, что называется, деньги. Поэтому прижимистый лавочник или какой-нибудь падкий до легких денег матрос, не замечая подвоха, как правило, быстро соглашались на такую игру. А суть подвоха была проста, как в известной поговорке: «Давай дружить, друг к другу в гости ходить: тояк тебе, то ты меня к себе».
Когда блоха успешно поедалась, игра на этом не заканчивалась. После блохи шло предложение съесть паука. Вслед за пауком предлагалось отведать муху. Затем — таракана. Затем — червяка. Соответственно повышалась и награда: пять копеек, десять копеек, пятнадцать копеек. К моменту, когда в качестве приза выставлялся рубль, следовало шоковое предложение: съесть ложку собачьих фекалий!
Русского человека трудно испугать трудностями, а уж такого рода — и подавно. Особенно если впереди маячит целый рубль — солидная сумма для завсегдатая трактира. Когда жертва розыгрыша проходила и это тяжелое испытание, далее наступал кульминационный момент всей игры, можно сказать, ее финальный аккорд: за два целковых предлагалось съесть ложку человеческих фекалий! Все с той же лукавой оговоркой: «Съешь ложку г. на — я тебе два целковых, не съешь — ты мне».
Говорят, находились такие, кто, «продезинфицировав» себя очередной порцией водки, проглатывал-таки сей «десерт». «Твоя взяла!» — притворно огорчаясь, говорил тогда Куприн, протягивая небрезгливому скупердяю два рубля. Однако радость победителя была недолгой. Под всеобщий гул и крики «фу-у!» его с двумя призовыми рублями в кармане при помощи палок и пинков изгоняли из трактира.
И все же подобные случаи происходили редко. Чаще Куприну попадались те, кто, не в силах превозмочь отвращение, безропотно отдавал Куприну два рубля. А потом, чуть погодя и протрезвев, громко восклицал: «Что ж это я наделал, люди добрые? Съел кучу всякого дерьма да еще за это два целковых отдал?!» И, кидаясь от столика к столику, принимался искать своего обидчика. А Куприна к тому времени, как говорится, уже и след простыл.
С одной стороны, все эти истории, конечно, забавны, а с другой, согласитесь, их вряд ли можно назвать умными. Видимо, прав Бернард Шоу: даже если ты знаменитость, не стоит превышать свой лимит глупости.
Секрет успеха от Франклина
Есть такая пословица: «Дискуссия — это обмен знаниями, а спор — это обмен невежеством». Каждый дипломат знает, что цель любых переговоров — соглашение, а не победа любой ценой. Опытный переговорщик английский политик Бенджамин Дизраэли давал такой совет: «Если вы хотите завоевать человека, позвольте ему победить себя в споре». Но еще лучший совет — не ввязывайтесь ни в какие споры. А чтобы этого не случилось, перестаньте противоречить тому, что говорят другие. Не забывайте: каждый человек по-своему прав.
Если мы согласимся с тем, что правда всегда чья-то, то, следовательно, выражаясь словами известного американского мыслителя и изобретателя Бенджамина Франклина, «любое категорическое утверждение ложно в силу своей категоричности». Как признается в своей автобиографии Франклин, в молодости он был большим любителем поспорить. Но однажды кто-то из друзей отца беспощадно отругал его, объяснив бессмысленность и недальновидность такого поведения. С того момента поведение Франклина изменилось на 180 градусов.
«Я взял себе за правило воздерживаться от прямых возражений на высказанное кем-либо другим мнение и от каких-либо категорических утверждений со своей стороны, — вспоминает Франклин. — Я запретил себе употребление слов, содержащих в себе категорические нотки, таких как «конечно», «несомненно» и т. д., и заменил их в своем лексиконе выражениями: «представьте себе», «предполагаю», «полагаю, что это должно быть так или этак» или «в настоящее время мне это представляется таким образом.».
Когда кто-нибудь утверждал нечто безусловно ошибочное, с моей точки зрения, я отказывал себе в удовольствии решительно возразить ему и немедленно показать ему всю абсурдность его предположений и начинал говорить о том, что в некоторых случаях или при определенных обстоятельствах его мнение могло бы оказаться правильным, но в данном случае оно представляется или кажется мне несколько несоответствующим и т. д. и т. п. Вскоре я убедился в пользе этой перемены в манерах: разговоры, в которых я принимал участие, стали значительно спокойнее. Скромная манера, с которой я стал предлагать свое мнение, способствовала тому, что его стали принимать без возражений. Ошибившись, я теперь не оказывался в столь прискорбном положении, как раньше, и, будучи правым, гораздо легче брал верх над ошибочным мнением других тем, что приписывал себе самому их ошибки.
Подобная манера, которую поначалу я усваивал не без некоторого насилия над своей естественной склонностью, со временем стала столь необременительной и привычной для меня, что, наверное, за все последующее пятидесятилетие никто не слышал, чтобы из моих уст вышло какое-либо заявление в непререкаемой догматической форме. И именно этой привычке (после того, как она стала неотъемлемой частью моего характера) главным образом я обязан тем, что мое мнение так рано приобрело вес среди моих друзей-сограждан при обсуждении новых или изменении старых общественных установок. Я так полагаю, ибо был весьма скромным оратором, начисто лишенным красноречия, подверженным частым колебаниям в выборе слов, с трудом говорящим на правильном языке, и тем не менее в большинстве случаев мне удавалось отстоять свои позиции».
Если опыт американского философа вам кажется не совсем подходящим, то вы можете прислушаться к совету известного французского философа и ученого Блеза Паскаля. Он дает весьма здравый совет: «Если вы хотите переубедить собеседника, прежде всего уясните, с какой стороны он подходит к предмету разговора, ибо эту сторону он обычно видит правильно. Признайте его правоту и тут же покажите, что, если подойти с другой стороны, он окажется не прав. Ваш собеседник охотно согласится с вами — ведь он не допустил никакой ошибки, просто чего-то не разглядел, а люди сердятся не тогда, когда не все видят, а когда допускают ошибку: это объясняется тем, что человек не способен увидеть предмет сразу со всех сторон, но в то же время если уж видит, то видит правильно, ибо свидетельства наших чувств неоспоримы».
В конце концов, если кому-то из читателей эти дельные советы покажутся чересчур мудреными, то в этом случае я могу им предложить совершенно короткий и понятный совет в виде старой японской пословицы: «Неразумные спорят с другими людьми, мудрые — сами с собой».
