Шекия Абдуллаева - 11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
И когда ты понимаешь, что страх не прибавляет тебе безопасности, интенсивность тревоги снижается. Тебе все еще дискомфортно, но ты снова задаешь себе этот вопрос: разве от страха вокруг меня вырастут защитные стены? Ответ отрицательный. Разве мой страх способен отпугнуть преступника? Нет. Разве мой страх делает меня сильнее? Нет. Разве мой страх способен предотвратить непредвиденное? Нет, нет и еще раз нет. И когда ты таким образом сама с собой разговариваешь, твой страх постепенно сходит на нет.
Разумеется, испуг при виде вооруженных «холодным и горячим» оружием людей в темном переулке – это не признак тяжелого невроза. Но не выходить из дома из-за мысли, что там вокруг батальонами ходят бандиты, – это, конечно, повод призадуматься.
А ведь я не говорила ему, почему пригласила в гости, а не предложила встретиться в одном из моих любимых петербургских ресторанчиков. Трудно все-таки дружить с психотерапевтом: ничего от него не скроешь.
– Мы с тобой не в силах спасти всех людей от грабителей, но можем и должны избавить наших читателей от невротического страха.
– То есть надо признать, что человек в любой момент может стать жертвой преступления, но поскольку предугадать это невозможно, а страх не прибавляет безопасности, то бояться – глупо? И самое рациональное – успокоиться и начать нормально жить?
– Да. Самое парадоксальное, что страх существует до тех пор, пока у тебя есть надежда на то, что ты способен уберечься. В момент, когда ты понимаешь, что спастись невозможно, страх исчезает.
«Спастись невозможно» – в этих словах как-то маловато оптимизма, вы не находите? Но мне почему-то стало спокойнее.
– Ведь что такое страх? Это что-то вроде эмоциональной инструкции на тему, как спасаться: что-то взорвалось, и мы уже бежим. Куда бежим? Зачем бежим? В правильном ли направлении бежим? Это науке неизвестно. Нас просто страх проинструктировал – бежим, и баста! Когда ты понимаешь, что спасение призрачно и бежать некуда, то бояться перестаешь.
Дальше, когда паника улеглась, наступает момент, когда ты можешь проанализировать ситуацию и принять максимально правильное решение. Не факт, что оно тебя застрахует от всех возможных неприятностей, но когда ты думаешь – «Что я могу сделать, чтобы с максимальной вероятностью минимизировать возможность несчастья?» – уровень твоей безопасности, безусловно, возрастает. Ты определяешь список действий, которые, вероятно, будут полезны для обеспечения твоей безопасности, и, не перегибая палку, следуешь ему.
На самом деле мы с тобой должны помочь нашим читателям адекватно оценивать происходящее. Адекватная оценка включает в себя две позиции. Во-первых, мы действительно не можем защититься от всего – нельзя получить индульгенцию от несчастных случаев и преступлений. Это правда, и зачем себе лгать?
Тут я грустно вздохнула.
– Но есть и другая сторона, которую ты почему-то категорически не хочешь услышать в моих словах: вы все преувеличиваете угрозу. Понимаешь, всякий раз, когда ты входишь в лифт, ты ожидаешь, что он застрянет. Но лифты не застревают так часто, как ты об этом думаешь. И нападения во дворе происходят значительно реже, чем человек этого ждет. Вот скажи, сколько маньяков гналось за тобой за последнюю неделю?
– Не надо, Курпатов, намекать на мою невостребованность!
Андрей расхохотался. Но через несколько секунд снова стал не просто серьезным, но и строгим. Ох, и достается же мне иногда от доктора! А, учитывая, что спрашиваю у психотерапевта то, что волнует многих, должна признать, что достается мне за всех нас.
– Вы сами нагородили в своей голове, что каждый раз, когда у вас есть что украсть, это непременно произойдет. И доктор не лишил вас иллюзии безопасности, он просто сказал, что нет такого количества угроз. Человек, испытывающий страх, существенно преувеличивает опасность несчастья, затем совершает какие-то абсурдные действия и потом говорит, что этого несчастья не случилось именно потому, что он совершил эти свои действия. Вот он ходит пешком, а не ездит на лифте, и поэтому вся его жизнь в шоколаде. Или вот он возвращается домой исключительно до девяти вечера и поэтому на него последние полгода не нападали. Хотя на самом деле неприятность не произошла просто потому, что угроза была преувеличена.
Мне иногда трудно дождаться, когда выйдет очередная наша с Андреем книга и мои друзья смогут ее прочесть и почерпнуть для себя много полезного. Поэтому я периодически пересказываю им какие-то детали наших бесед, «ключевые слова», если хотите.
Так вот, после этой встречи я говорила о двух вещах – очень важных. Во-первых, о том, что нам свойственно преувеличивать угрозы. Кстати, причина очевидна: мы находимся в постоянном стрессе, запугиваем друг друга страшилками и еще иногда совершенно неосторожно включаем телевизор. После вечера, проведенного у экрана, на улицу выходить уже страшно. Ведь если программа про маньяков сменяет сериал про бандитов, а на другом канале в это время рассказывают про мошенников, и так целыми сутками – трудно сохранять спокойствие. Причем телевизионщикам кажется мало сегодняшних преступлений, они монтируют передачи про убийства, которые совершались двадцать-тридцать лет назад, а то и вовсе в царской России.
Впрочем, у нас даже новости о строительстве школы или о научном открытии сообщают с такой интонацией, что кажется: очередная беда пришла в нашу страну. А вы замечали, под какую тревожную музыку на экране появляются компьютерные заставки в информационных программах? Сразу становится ясно, что ничего хорошего за день не произошло, а плохого случилось достаточно, и нам сейчас про это страшным голосом расскажет диктор.
Учитывая, что практически в каждой квартире сегодня есть телевизор, удивляешься одному: люди еще выходят из дома и не всегда шарахаются друг от друга на улице.
Вторая мысль, которую я сочла необходимым донести до друзей, не дожидаясь выхода в свет нашего шедевра, – про чувство вины, преследующее каждого пострадавшего. Действительно, в нашем обществе принято считать: человек в ответе за преступления, которые над ним совершили. После разговора с Курпатовым мне показалось чрезвычайно важным внести свою лепту в разрушение этого гнусного стереотипа.
Глава десятая. Страх за близких, или шантаж… любовью
С Милой я познакомилась в пресс-туре: российские журналисты накануне летнего сезона изучали курорты Болгарии. Людмиле Ивановне было уже за пятьдесят, но она настойчиво требовала, чтобы все обращались к ней на «ты». Поэтому – просто Мила.
Через несколько дней Мила пришла на завтрак бледная и расстроенная. «Что-то случилось?» – забеспокоились мы. «Наверняка, но точно я не знаю», – оказалось, что на телефонном счету закончились деньги и теперь у нее нет возможности связаться с сыном. Мила объяснила, что обычно звонит домой три раза в день – убедиться, что с родными, любимыми людьми все в порядке.
Протягивая коллеге свой мобильный, я подумала: не случайно говорят, что о поздних детях родители беспокоятся больше. Но в этот момент моя собеседница произнесла вслух: «А позвоню-ка я невестке, пусть положит мне денег на счет». И тут же рассказала, что очень довольна женой своего сына: Шурик и Мариночка уже семь лет вместе. Тут я порадовалась, что при всей своей болтливости (точнее, коммуникабельности) не успела поинтересоваться: в каком классе учится мальчик.
К счастью, Мила быстро дозвонилась до родственников и тут же успокоилась. «Я – сумасшедшая мать», – объявила она, возвращая мне «трубку». Кажется, эти слова прозвучали не без гордости. Во всяком случае, я тут же почувствовала себя равнодушной эгоисткой, потому что с тех пор, как мы уехали из Петербурга, позвонила сестре только однажды: когда наш самолет осуществил посадку на болгарской земле. Нет, в Питере мы, конечно, созваниваемся каждый вечер, а тут роуминг и все такое…
Я вспомнила эту историю, подъезжая к ресторану «Паркъ», где мы с Андреем договорились написать очередную главу. За то время, что я собираю материал для нашей книги, я уяснила для себя: страхи – явление неправильное и бессмысленное, а человек, мучимый надуманными страхами, выглядит глупо. Согласна. Но только не в том случае, о котором хочу поговорить сегодня, потому что тема нашего ужина – страх за близких. Бояться за любимых людей не просто не стыдно, а даже как-то благородно. Тревога лишь подчеркивает твою любовь и неравнодушие. И наоборот: если ты не переживаешь за тех, кто тебе дорог, то, значит, на самом деле близкие люди тебе почти безразличны. Разве не так?
Андрея, как обычно, узнали. Улыбаются, оборачиваются, шушукаются. Как правило, меня реакция окружающих забавляет, и я обязательно обсуждаю со своим спутником его известность. Но сейчас мне не хочется отвлекаться: я тороплюсь начать разговор на очень серьезную тему и потому, едва официантка приняла заказ, рассказываю прошлогодний сюжет про Милу, ее сына и телефон. Причем ловлю себя на том, что защищаю свою коллегу, потому что волнение за любимых мне понятно. Мне, например, тоже очень важно знать, что с дорогими для меня людьми все в порядке. И я тревожусь чрезвычайно, когда не могу дозвониться до близких: все ли у них нормально, не случилось ли чего? Так что пусть прочитают это и обязательно отвечают на мои звонки – чтобы я не нервничала.
