Екатерина Мурашова - Любить или воспитывать?
– Да ничего не случилось, в том-то и дело, – уныло сказал назвавшийся Максимом подросток, усиливая тем самым мои худшие подозрения.
– Расскажи о себе, о своей семье, – попросила я, хватаясь за свой стандартный пучок соломы: может, кто-то из родителей опасно болен? Может, тяжелый развод? Чувство вины за что-то, которое он по юношеской неопытности сердечной жизни принимает за страх?
– Нормальная у меня семья, – сказал Максим. – Папа, мама, бабушка, дедушка. Еще кот есть, порода – невский маскарадный. Я учусь в десятом классе. Еще дополнительно занимаюсь французским и испанским языками. Окончил музыкальную школу по классу валторны.
– Как с учебой?
– Так себе. То есть я без троек учусь, но мог бы, наверное, лучше. Можно сказать, что ленюсь.
– Есть друзья?
– Наверное, есть. Из школы, и еще. Мы хотели музыкальную группу организовать, но у нас пока не получилось…
Так. На фоне полного благополучия – семья, школа, увлечение музыкой, языки – он боится настолько, что пришел ко мне. Теперь надо было спрашивать уже непосредственно про страх. Но мне было… страшно.
– Максим, чего или кого ты боишься?
– Да я сам не понимаю. Потому и пришел к вам. Мы с мамой у вас когда-то уже были, давно, она спрашивала, в каком направлении меня развивать…
– Родители тебя сильно «развивали»? – ухватилась я (может, просто переутомление, ведь школа Максима считается одной из самых сильных в городе?).
– В общем, да, – усмехнулся юноша. – Но я не особо против, и музыка, и языки мне нравятся.
Опять мимо. Что же тут такое?
– Я, бывает, боюсь по улицам ходить, – тихо сказал Максим. – И с незнакомыми людьми разговаривать. Они кажутся мне… опасными, что ли?
– Что они могут сделать? – быстро спросила я. Восемь лет в музыкалке, четыре языка, перегрузка в школе, четыре амбициозных взрослых человека на одного парня… Обсессивно-компульсивные неврозы лечатся. Лишь бы это оказался реальный страх перед реальными людьми, открытыми пространствами, закрытыми пространствами…
– Я тут в прошлом году решил сделаться панком, – совершенно неожиданно сказал Максим. – А потом еще немножечко эмо. Я подумал: хоть кто-то свой будет, не так страшно… Но у меня чего-то не получилось…
Все мои построения рассыпались, как карточный домик. Повеяло экзистенциальными вопросами. Почему я не подумала о них раньше?
– Ты боишься одиночества в мире?
– Вы знаете, наверное, да, – оживившись, кивнул головой Максим.
– Но откуда оно берется в твоем случае? У тебя есть семья, друзья, приятели, разделяющие твои увлечения… Как получилось, что никто из них не стал «своим»?
– Они всегда говорили: не будь как все, не иди в толпе, это пошлость… Я сначала им верил, а потом, наоборот, захотел со всеми, но не смог…
– Они – это родители, семья? – уточнила я.
– Да.
– С этого места давай подробней.
С раннего детства Максиму объясняли: есть «мы» и есть «они». «Они» смотрят тупые программы по телевизору, безвкусно одеваются, слушают попсовую музыку, пьют пиво и водку, едят вредный фастфуд, учатся в дворовых школах, без толку шляются по улицам и вечерами сидят на скамейках, болтая ни о чем с обильным применением ненормативной лексики. Если «они» читают, то комиксы или «жвачку», если смотрят кино, то американское и тупое, если ходят на концерт, то каких-то ужасных, бездарных певцов и групп. Работа у «них» всегда нетворческая, и «они» ее не любят. «Мы» – творческие люди, слушаем хорошую музыку и читаем хорошие книги, в свободное от творческой работы время смотрим хорошие фильмы и спектакли, посещаем филармонию, телевизор почти не включаем – там одна пошлость. Едим полезную еду, одеваемся со вкусом, дружим и общаемся с такими же, как «мы», а с «ними» у нас нет ничего общего.
– Так вот, все это неправда, – заключил Максим.
– Это трусливое вранье, – усилила я.
– Точно! – обрадовался подросток. – Дедушка, если разозлится, не дурак матом сказать, папа иногда тайком в «Макдональдс» заходит, я видел, мама Донцову в ящике стола держит и читает, а бабушка, когда никто не видит, любит ток-шоу по телику посмотреть.
– И ты…
– Я научился презирать «их». Но никакого «мы» – как бы своих – так нигде и не увидел. Мои одноклассники интересуются тем же, чем «они» в описаниях моих родителей, – компьютерные игры, гаджеты, музыка, шмотки, энергетики. Да, почти все ходят в театры, в музеи… И что? Мне страшно, когда я думаю, что «они» тоже меня презирают, и я остался один, как тот негр с собакой в фильме о конце света… Я попробовал с неформалами, они вроде все вместе против других, но там у меня тоже не вышло. Я, если честно, запаниковал. Я не хочу так жить…
– Боже мой… – сочувственно вздохнула я. Парень-то оказался умнее, честнее и чувствительнее большинства сверстников и даже взрослых. Экзистенциальные вопросы… Я не люблю о них говорить. Но здесь деваться некуда, придется.
– Твой страх на самом деле не твой. Это твои родители боятся мира, отгораживаются от него. Ты не можешь их переделать, но вполне можешь идти своим путем. Они же тебя, в сущности, этому и учили – не иди вслед. Твой опыт с панками и иже с ними не удался потому, что там все основано на той же схеме, которую ты уже перерос: «мы» (хорошие) объединяемся против «них» (плохих).
– Угу. Но что мне делать со своим собственным ощущением: боюсь? И какой путь мой? – Максим по своему обыкновению смотрел в корень. – Я не люблю смотреть телевизор, материться и красить волосы. Правда, очень люблю толстые гамбургеры и кока-колу…
– Ты уже сам догадался, что «мы» и есть «они». Но, видишь ли, на самом деле все еще круче, в каждой религии или философской системе мира есть откровение еще большего масштаба: ты есть Оно.
– Что это значит?
– Это значит принципиальное единство макрокосма и микрокосма. Ты как личность един и, по сути, одно не только с болтающими и выпивающими на скамейке сверстниками, но и вот с этим цветком, вон с той чайкой в окне… Самые продвинутые люди в земной истории умудрялись это единство чувствовать постоянно, а прочим удается только время от времени.
– Я знал! – воодушевленно воскликнул Максим. – У меня однажды было…
Кандидатский минимум по философии я сдавала двадцать лет назад и все давно забыла, поэтому пересказ нашего с Максимом дальнейшего разговора явно вызовет у знающих «нас» приступ гомерического смеха. Не будем провоцировать.
Спустя полгода Максим зашел ко мне поговорить о своих отношениях с отцом, который достаточно агрессивно настаивал на поступлении юноши на факультет международных отношений (сам Максим решил поступать на философский). Я, конечно, спросила о страхах.
– Вообще прошли. Я прохожу мимо и думаю: мы – одно. И они меня сразу не презирают, и я их – нормальные такие ребята… И с цветком тоже почти научился…
– Слушай, ты только не увлекайся, – вздохнула я. – А то будет как с чайником…
– А как с ним? – заинтересовался Максим.
– Ну есть такое йоговское упражнение, – усмехнулась я. – Сядьте в позу лотоса. Поставьте напротив чайник. Попытайтесь представить, что вы – это чайник, а чайник – это вы. Постарайтесь ощутить в себе донышко, бока, носик, пока не дойдете до ручки. Когда ощутите, что чай, налитый в вас, заварился, переходите к следующему упражнению.
– Я понял, – засмеялся Максим. – Ни к какой схеме не надо относиться с такой уж серьезностью…
Я кивнула и подумала, что из него наверняка получится неплохой философ.
А где же я?
– Конец десятого класса, впереди одиннадцатый. Нужно определяться с дальнейшим, вы же понимаете, а у нас… – мать выглядела весьма встревоженной.
Высокая, несколько неуклюжая девочка по просьбе матери осталась сидеть в коридоре. К происходящему не проявила никакого любопытства и, еще не усевшись на банкетке, моментально достала какой-то гаджет и воткнула в уши наушники. Я рассеянно перелистала карточку, сразу предположив обычный набор подростково-семейных проблем: не слушается, гуляет с приятелями, не делает уроков, не хочет думать о будущем, хамит, огрызается, а ведь если так будет продолжаться…
Однако я ошиблась.
– Мы наблюдаемся и лечимся у невролога, обследовались в диагностическом центре, у психолога тоже были и даже у психиатра. Она уже не хочет больше ни к какому врачу идти, никому не верит, я ее сегодня с трудом уговорила сюда прийти. Но ведь никто так толком и не объяснил нам причины и, главное, что же делать…
– Так что же происходит с Таней?
– Головные боли несколько раз в неделю. Снимаем достаточно сильными таблетками. Все обследования сделали, ничего не нашли, – четко и, видимо, привычно заговорила мать. – Бывают головокружения, списывают на вегетососудистую дистонию, плюс она быстро выросла в прошлом году. Неустойчивое настроение, иногда прямо на ровном месте возникают истерики, потом она сама часто не может объяснить, что, собственно, послужило причиной. Даем валерьянку.
