Отто Кернберг - Отношения любви: Норма и патология
Исходя из вышеизложенного, мы заключаем, что самыми важными техническими моментами в анализе трансферентной любви являются следующие. Во-первых, принятие аналитиком возникновения у себя гомо– или гетеросексуальных чувств по отношению к пациенту, что требует от аналитика внутренней свободы в использовании своей психологической бисексуальности. Во-вторых, систематическое исследование аналитиком защит пациента, противостоящих полному выражению трансферентной любви, – исследование, для которого терапевту необходимо балансировать между фобическим нежеланием изучать эти защиты и риском агрессивного соблазняющего вторжения. В-третьих, способность аналитика полностью исследовать как выражения трансферентной любви пациента, так и его неизбежно следующие за этим реакции на фрустрацию трансферентной любви. Таким образом, с моей точки зрения, аналитику следует воздерживаться от сообщения своего контрпереноса пациенту с тем, чтобы обеспечить себе внутреннюю свободу в исследовании своих чувств и фантазий, а также интегрировать достигнутое им понимание своего контрпереноса с интерпретациями переноса в терминах бессознательных конфликтов пациента.
Переживание пациентом “отвержения” аналитиком как подтверждения запретов на эдиповы желания, как нарциссического унижения и как своей сексуальной неполноценности и кастрации должно исследоваться и интерпретироваться. При соблюдении этих условий в терапии периодически будет развертываться свободное и открытое выражение трансферентной любви, как эдиповой, так и доэдиповой. Сила выражения этой любви типичным образом меняется в соответствии с тем, что эмоциональный рост в сексуальной жизни пациента способствует успешности его или ее усилий к установлению более удовлетворяющих отношений во внешней реальности.
Аналитик должен приходить к согласию не только с собственными бисексуальными наклонностями по мере того, как они активизируются в эротическом контрпереносе, но также и с другими полиморфными перверзивными инфантильными стремлениями, такими как садистические и вуайеристические импликации интерпретирующих исследований сексуальной жизни пациента. Вероятно, верным является также и то, что чем более удовлетворительна сексуальная жизнь самого аналитика, тем в большей степени он способен помочь пациенту разрешить запреты и ограничения в этой существенной сфере человеческого опыта. Я уверен, что, несмотря на проблематичные стороны трансферентной любви, тот уникальный опыт ее анализа, который позволяет получить психоаналитическая работа, делая ее своей временной мишенью, может способствовать эмоциональному и профессиональному росту аналитика.
КЛИНИЧЕСКАЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Мисс А. – одинокая женщина примерно тридцати лет – обратилась ко мне по рекомендации своего лечащего врача в связи с хронической депрессией, злоупотреблением алкоголем и различными транквилизаторами, хаотической жизнью, нестабильностью на работе и в отношениях с мужчинами. Я уже ссылался на другие моменты ее терапии (см. главу 5). Мисс А. произвела на меня впечатление интеллигентной, теплой и достаточно привлекательной женщины, но несколько небрежной, невнимательной к себе и своему внешнему виду. Она успешно закончила обучение в области архитектуры и успела поработать в нескольких архитектурных компаниях, часто меняя места работы, – как я постепенно выяснил, в основном из-за неудачных романов с коллегами-мужчинами. Она имела склонность смешивать работу и личные отношения, разрушая и то, и другое.
Мать пациентки умерла, когда мисс А. исполнилось шесть лет. Отец мисс А. был видным бизнесменом с международными связями, которые требовали частых командировок. Во время этих поездок мисс А. и два ее старших брата оставались на попечении второй жены отца, с которой мисс А. не ладила. Свою мать мисс А. описывала в идеализированных и несколько нереалистичных тонах. Ее эмоциональное оплакивание матери перешло в стойкое враждебное отношение к мачехе, на которой отец женился через год после смерти первой жены. Отношения с отцом, которые до этого были превосходными, также ухудшились. Он считал неоправданной враждебность дочери по отношению к своей новой жене.
В подростковые годы мисс А. сопровождала отца в его заокеанских поездках, что вроде бы вполне удовлетворяло мачеху, которая могла оставаться дома и продолжать свою светскую жизнь. Мисс А. училась в средней школе, когда обнаружила любовные связи отца с другими женщинами и поняла, что эти связи являлись основным его занятием во время заграничных поездок. Мисс А. стала наперсницей отца, и то, что он доверял ей, волновало ее и делало счастливой. Менее осознаваемым чувством было переживание триумфа над мачехой.
В годы учебы в колледже у нее сформировался тот поведенческий паттерн, который и сохранялся вплоть до начала терапии. Она влюблялась, впадала в сильнейшую зависимость и подчинение, начинала цепляться за мужчину и неизменно бывала брошена. На это она реагировала глубокой депрессией, для преодоления которой стала прибегать к алкоголю и легким транквилизаторам. По мере того, как за ней закреплялась репутация “слабачки”, ее статус в элитарной социальной группе, к которой она принадлежала, постепенно падал. Когда очередной несчастный роман усложнился нежелательной беременностью и последующим абортом, ее отец проявил беспокойство, что и побудило врача мисс А. направить ее ко мне.
Диагностически я определил мисс А. как преимущественно мазохистическую личность с характерологической депрессией и симптоматической алкогольной и лекарственной зависимостью. Мисс А. сохраняла хорошие отношения с несколькими подругами в течение многих лет, она была способна эффективно работать до тех пор, пока не завязывала роман на работе, и в целом производила впечатление честного, небезразличного к себе человека, способного к установлению глубоких объектных отношений. Я рекомендовал ей психоанализ, и описываемое ниже происходило на третьем-четвертом году терапии.
В течение некоторого времени у мисс А. был роман с женатым мужчиной, Б., недвусмысленно дававшим ей понять, что не собирается оставлять свою жену ради нее. Однако он предложил ей родить от него ребенка и выразил готовность оказывать ей финансовую поддержку. Мисс А. лелеяла надежду, что ее беременность укрепит их отношения и в конце концов консолидирует их союз. Она неоднократно описывала мне свои переживания с Б., показывавшие его как садистического, лживого и ненадежного человека, и с горечью жаловалась на него. Когда я спросил, как же она понимает эти отношения, которые описывает в таких терминах, мисс А. обвинила меня в стараниях разрушить то, что считала самыми значимыми отношениями в своей жизни, а также в нетерпеливости, доминировании и морализировании.
Постепенно стало ясно, что пациентка воспринимает меня как не помогающую, критичную, не понимающую и не сочувствующую отцовскую фигуру – точно так же, как реального отца с его заботой о ней. В то же время она повторяла в переносе мазохистский паттерн отношений. Я не мог не обратить внимание на то, что она в мельчайших подробностях описывала все свои ссоры и сложности с любовником, но никогда не рассказывала об интимных моментах отношений, кроме периодических замечаний о том, что они прекрасно провели время в постели. Почему-то мне не удавалось исследовать в терапии это расхождение между ее общей открытостью и сдержанностью в одной конкретной области. Лишь постепенно я стал осознавать, что не решаюсь интересоваться ее сексуальной жизнью вследствие своей фантазии, что она тут же интерпретирует это как соблазняющее вторжение. Я почувствовал в себе своеобразную реакцию контрпереноса, но еще не вполне понимал ее.
Исследуя функции ее бесконечного повторения одного и того же садомазохистского паттерна в отношениях с мистером Б., я обнаружил, что пациентка боится моей ревности к интенсивности этих отношений. Мои интерпретации – о том, что она воспроизводит со мной фрустрирующие и саморазрушающие отношения, которые переживает с мистером Б., – мисс А. воспринимала как предложение эротического подчинения мне. После этого я смог понять мое прежнее колебание как интуитивное ощущение ее подозрений по поводу моих намерений соблазнить ее. Я пришел к выводу, что она боялась делиться со мной подробностями своей сексуальной жизни, поскольку считала, что я хочу использовать ее сексуально и вызвать у нее сексуальные чувства ко мне.
Должен добавить, что все это происходило в выраженно неэротической атмосфере; на этом этапе терапии моменты спокойной рефлексии то и дело наступали буквально посреди гневных вспышек ярости, адресованной любовнику или мне, из-за моей предполагаемой нетерпимости к ее отношениям с ним. Затем пациентка начала исследовать сексуальные аспекты отношений с Б. Я узнал, что, хотя с самого начала мисс А. с готовностью участвовала в любых сексуальных играх и действиях, которые предлагал Б., и ее сексуальное подчинение доставляло ему особое удовольствие, она не способна была достичь оргазма во время коитуса, испытывая с ним ту же сексуальную скованность, что и со многими предыдущими любовниками. Лишь когда один из этих любовников, придя в ярость, начал ее бить, она смогла достичь полного сексуального возбуждения и оргазма.
