Валерий Друзь - Этнопсихология
Некоторое время назад решающим доводом против норманизма служило убеждение, что все народы из века в век развиваются примерно на одной и той же территории. Теперь этот аргумент помогает, скорее, норманизму, так как факт многочисленных переселений и перемещений народов очевиден. В Европе не найти ни одной страны, народ которой не включал бы в свой состав выходцев из десятка языков и племен. В Восточной же Европе следует учитывать, когда и с чем пришли сюда те или иные племена и народности. Это, кстати, прояснит, что привнесли германцы, если они что-то привнесли.
О форме организации славянских племен, точнее, племенных союзов в VI–IX вв. говорилось выше. По существу, это стройная, созданная снизу, прежде всего в хозяйственно-экономических целях, система, в которой высший слой еще не отделился от низовых звеньев. Сейчас несколько искусственно заостряется вопрос о том, можно ли эту весьма устойчивую систему назвать государством или же следует ограничиться более осторожным определением. А говорить стоило бы о возможных альтернативных государственных формах и их эффективности в данных условиях. И в этом плане интересны представления о задачах высшей власти, свойственные людям той давней эпохи.
У автора «Повести временных лет» на первом месте понятие «земля», — «Русская земля». «Деревская земля», позднее также «Новгородская» и «Суздальская земля». Не род, не племя и не князь. Само понятие «племя» в этом случае предполагает тоже не кровнородственное, а территориально-историческое значение, т. е. не кровных родственников, а людей, объединенных общей территориальной организацией. В заслугу Владимиру летописец ставит то, что он вместе со старейшинами радел «о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем». В гриднице Владимира шли пиры, на которые свободно могли приходить «бояре и гриди, и соцкие, и десяцкие, и нарочитые мужи, при князе и без князя». Здесь, правда, уже нет простонародья, но представители народа еще есть, и князь заинтересован в привлечении их на свою сторону.
Древний киевский летописец поставил и вопрос о начале княжеской власти в Киеве. Но принципиальное значение придавалось ему лишь потому, что кто-то оспаривал княжеское достоинство Кия и его преемников, как и княжеское достоинство правителей отдельных земель. Очевидно, сам летописец ставил выше власть, идущую от земли, по сравнению с той, которая ложится на землю извне, будь она «своя» или «чужая».
В сказании о призвании варягов, возникшем явно позднее, над «землями» возвышается внешняя и извне пришедшая власть. По летописи, потребность в ней возникла потому, что освободившись от варяжской дани, племена словен, кривичей, веси, чуди и мери утонули в усобицах. Поэтому они договорились пригласить в качестве третейского судьи князя извне.
Экономических потребностей в объединении обширнейшей территории союзов племен не было ни в IX в., ни много позднее. Соединение разноязычных территорий могла осуществить только внешняя власть. Развитие частной собственности способствовало возникновению противоречий в племенной организации, но уничтожить ее не могло. Эту организацию не сломала и внешняя власть, хотя она к этому стремилась. Именно на этой российской территории вплоть до XIX в. сохранилось обычное право, противостоящее государственному законодательству. Это обстоятельство обыграл А.Н. Островский в драме «Горячее сердце»: градоначальник обращается к купцам с вопросом, судить ли их «по закону, или по совести», пугая пухлыми томами Полного собрания российских законов. Купцы апеллируют к «совести» не только потому, что «законов у нас много», но и потому, что законы редко считались с действительностью. Общество откупалось от внешней власти взятками, но внутри его продолжали действовать законы, которые нельзя было обойти: законы традиции, законы взаимообусловленных отношений.
В сказании о призвании появляется и идея «права» на княжение единственного рода. Насаждалась эта идея Мономаховичами, отстоявшими от родоначальника династии Игоря на целых семь поколений. И похоже, что, кроме них, никто и не вел себя от Рюрика. Во всяком случае, в «Слове о полку Игореве» легендарным родоначальником русских князей признается Троян, а главный герой — Игорь Святославович — назван его «внуком», то есть потомком.
Необходимо иметь в виду, что и слово «владение» под пером летописца означало нечто иное, нежели позднейшее феодальное или княжеское владение. В славянском языке не случайно (так же, как в кельтском) одним словом обозначалась и земля, и управление на ней: власть (волость). «Владение» в этом смысле не означало ни господства, ни собственности. Это была форма — почетной и доходной, но все-таки обязанности. На практике, конечно, владельцы стремились стать и господами, и собственниками. Тем не менее княжеский удел никогда не сливался с государственным владением. Да и в рамках домена собственность князя ограничивалась. Не случайно, что, когда в середине XIX в. в канун крестьянской реформы возник вопрос, кому принадлежит земля, ясного ответа на него никто не мог дать.
Как было сказано, экономически целесообразная земская власть не могла простираться на обширные территории. Возвыситься над ними могла лишь внешняя власть. Таковая, естественно, пользовалась противоречиями между отдельными землями-княжениями и, конечно, не забывала напомнить о своих заслугах в поддержании «порядка», а также в организации обороны или же походов на внешнего врага. На юге таким племенем-объединителем оказались поляне-русы.
Дунайские воспоминания древнейшего киевского летописца относятся к эпохе великого переселения. Но восстановить ход событий с VI по IX в. в Поднепровье в настоящее время не представляется возможным. Можно лишь предполагать, что здесь сосуществовали еще не слившиеся собственно славянские и русские племена вместе с остатками какого-то иного местного и пришлого населения. Кое-что летописец прояснил, сам того не подозревая. Ему очень хотелось возвысить полян, обосновать их право на первенство в славянских княжениях, а показал он то, что поляне сохраняли еще черты, характерные для многих племен эпохи переселений.
Существенные отличия от остальных славян поляне сохранили в двух наиболее стойких традиционных сферах: в формах семьи и в погребальном обряде. У всех славян было трупосожжение. Поляне же придавали умерших земле, и это сообщение летописца подтверждается археологическим материалом. У славян при сохранении многоженства преобладала малая семья. И это тоже подтверждается археологическими данными: размеры полуземлянок (10–20 квадратных метров) могли вместить только малую семью. «Большие дома» Черняховской культуры (II–IV вв.) обычно достигали сотни и более квадратных метров. Летописец особое значение придавал форме брака, отметив, что у славян вообще «брака не было», а было умыкание во время игрищ между селами по договоренности с невестой («с нею же кто совещашеся»). Браком в данном случае обозначается своеобразная коммерческая сделка, покупка жены. У полян сохранилась даже такая специфическая особенность, распространенная у племен эпохи великого переселения, как «утренний дар» жениха молодой супруге после первой брачной ночи.
Летописец специально остановился на том, что молодежь древлян и других славянских племен не почитает старших, родителей. Молодые сами решают и устраивают свои семейные дела. Такое положение естественно, когда основной ячейкой является малая семья, а община строится по территориальному, а не кровнородственному принципу. У полян положение другое. Здесь молодежь в подчинении у старших, которые заключают и браки, причем молодую обязательно приводят в дом родителей жениха. «Большая семья» — обычно наследие кровнородственной общины. Судя по данным, относящимся к Центральной Европе, руги-русы всюду долго сохраняли ту форму общежития, которая была ранее характерна для готов, лангобардов и некоторых других племен. За основу здесь принималась не земля, не территория, а родственная группа, которая легко могла сменить место проживания. Но поскольку группы эти были сравнительно малочисленными, они так или иначе должны были включаться в местную территориальную структуру. Киевский летописец, прославляя полян, уже и не замечает, что «большая семья» менее гармонирует с территориальным принципом организации общества, чем семья «малая».
Как отмечалось ранее, руги-русы обычно всюду отличались известными претензиями на особое положение, кичились древностью рода, знатностью происхождения. С какими-то притязаниями выступал и «род русский» в Поднепровье. Но суть их летописец не разъяснил, да он и не отделял русов от славян по языку и происхождению.
Киевский летописец не слишком жаловал княжескую власть. Для него она была лишь вершиной земского устроения, а о ее наследственном характере он говорит лишь потому, что кто-то оспаривал права местной киевской династии. Очень существенно, что киевские князья не могут даже и похвалиться древностью своего рода: не перед кем. Может быть, сказывается и другое: в VII–IX вв. поднепровские племена, по летописи, платили хазарам дань, а освобождение от нее пришло извне, со стороны варягов-русов. Между тем в Западной Европе, где титулованию придавалось особенно большое значение, русские князья неизменно называются «королями», тогда как, польские князья лишь «герцогами». Адам Бременский и Гельмольд специально отмечают, что у западных славян «королей» имеют только руяне (русы) с острова Рюген. Королевское достоинство всех русских князей уходит, следовательно, в уже забытую древность, видимо, в ту пору, когда дунайски руги получили статут федеративного по отношению к Риму королевства.
