Джозеф Рейнгольд - Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Мы не касаемся темы развития эмпирического знания о смерти, области исследований, которую изучали Piaget (272), Gesell (273), Nagy (274), Jaehner (275) и Cousinet (276). Их работы много рассказывают об этапах эволюции реалистического понимания смерти, даже о развитии его год за годом. Хотя это, по-видимому, постепенно прогрессирующий процесс, существуют различия в структуре развития, вызванные случайными событиями. Является ли совокупность идей и аффектов, приобретенных в ходе обучения, в значительной степени определяющим фактором для базовых установок по отношению к смерти – спорный вопрос. Сообщения о реакции детей на знакомство со смертью противоречивы. Choron (28) предполагает, что эти расхождения в данных могут объясняться различиями в возрасте, уровне умственного развития и специфическими обстоятельствами, сопутствующими открытию ребенком смерти. Ребенок черпает подсказки к определенным установкам у старших, и часто страх может возникнуть скорее благодаря эмоциональному подтексту высказываний взрослых, чем из-за значения этих слов. Для многих детей смерть ужасна потому, что реакция горя родителей заставила ее выглядеть таковой. Loeser и Bry (5) уверены, что важным патогенным фактором является то, принимается или отрицается реальность существования смерти. Ребенок, который отрицает реальность смерти, является потенциальным пациентом с фобией в будущем.
Теоретически, у нас имеется три возможности: 1) На допознавательной стадии развития комплекс смерти не формируется, и концепция смерти и ассоциируемые с ней аффекты являются продуктом процесса взросления, принимающим свою форму благодаря каким-то определенным обстоятельствам. 2) Комплекс смерти берет начало в пренатальном и младенческом опыте и существует в подсознании, вне всякой связи с развитием интеллекта и событиями, происходящими в реальной жизни. 3) Подсознательный комплекс и сознательный опыт ребенка являются взаимопроникающими, комплекс придает окраску восприятию и интерпретациям ребенка, а опыт (включая интуитивный) закрепляет и усиливает (редко ослабляет) комплекс. Комплекс пытается найти выражение в сознании, а элементы сознательного опыта, которые подвергаются подавлению, становятся частью комплекса. Третью возможность, главным образом, и подтверждают клинические и экспериментальные данные. Никакая теория о детских установках по отношению к смерти, основанных на процессе обучения, не является достаточно логичной, потому что ребенок демонстрирует страх уничтожения и насилия еще до того, как он встречается со смертью или телесными повреждениями в реальной жизни. Rasmussen (277) сообщает, что его две дочери, четырех и пяти лет, чрезвычайно боялись смерти, хотя и не имели понятия о смерти как о конце жизни, а Wahl (119) отмечает, что «танатофобия» встречается даже у трехлетних детей. С другой стороны, утверждение того, что не существует динамического взаимодействия между комплексом и жизненным опытом в детстве и на протяжении всей жизни, противоречит нашему знанию о функционировании психики.
Установки по отношению к смертиУстановки детей относительно смерти можно наблюдать в их спонтанных высказываниях, поступках и во время игровой деятельности. Прямые вопросы вызывают искренние ответы, и все, что нужно сделать, чтобы высвободить выражение агрессии, смерти и уничтожения, – это только попросить ребенка двух – пяти лет рассказать историю (278). Эти идеи и импульсы такие же, как и те, которые воскрешаются у человека во время психотерапии. Я привожу здесь результаты трех экспериментальных научных исследований, которые подтверждают данные, как наблюдений, так и ретроспективные.
Anthony (279) исследовал сто семнадцать нормальных детей, используя способ завершения истории и тесты Стэнфорда-Бине. (Кроме того, в пяти семьях родители вели дневник наблюдений за одиннадцатью детьми). Она пришла к выводу, что каким бы методом не изучать идею смерти, выделяются две темы – смерти как печального отделения и смерти как результата агрессии. Мысли о наказании и смерти легко приходят детям на ум; снова и снова они выражают представление о смерти как о последствии враждебной агрессии. Основное значение смерти для ребенка – это разлука, причинение насилия и горе и страх. Но также смерть в фантазиях меняет свой облик так, что убийца становится убитым, а мертвец рождается заново.
Anthony (280) изучала детей, находящихся в пограничном к психозу состоянии, используя обширную батарею тестов. Она сообщила, что проективная методика дает обильные доказательства преобладающей озабоченности таких детей своим выживанием. Страх уничтожения появляется в различных видах и почти в каждом тесте. Временами тема выживания выражается настолько явно, что не требует составления заключения. В других случаях тема выживания вторична по важности в сравнении с количеством и силой воспринимаемой и воображаемой разрушительности. В любом случае, тема выживания является всепроникающей. Иногда эта тема озвучивается словами о незначительной цене жизни и случайности смерти, а существование, кажется, состоит из суровой расплаты за небольшие прегрешения. Эти дети подчеркивают полярности «маленький – большой» и «беспомощный – могучий». В тесте Роршаха они видят монстров, динозавров, драконов, великанов, чертей и ужасающих космических пришельцев. Их фантазии наполнены способами и образами жестокого уничтожения, такими, как пожары, землетрясения, торнадо, наводнения, бомбардировки, съедение заживо и увечья. Темнота и сон опасны, так как сон каким-то образом может незаметно перейти в смерть. Результаты тестов также показали незначительный контроль над реальностью и стремление к установлению контакта. Дети пытаются удержаться в реальности и мечутся между своими фантазиями и более реалистичными, в меньшей степени провоцирующими интерпретациями. Именно это метание характеризует «пограничного» ребенка. Он также проявляет свою «мега-тревогу» обращаясь к человеку, проводящему исследования, с мольбой о защите, и его очевидные страдания мешают исследователю оставаться объективным. Хотя доклад Engel по научному беспристрастен, ее чуткое восприятие и сам клинический материал дают впечатление о том, в какой крайней степени ужаса живут эти дети, и как отчаянно они борются за то, чтобы сохранить тело и рассудок[19].
Schilder и Wechsler (282) обследовали 76 детей, находившихся в психиатрической лечебнице. Вначале проводился опрос, затем тест интерпретации картинок. Было сделано заключение, что для ребенка смерть не представляется естественным завершением жизни; смерть как результат преклонного возраста или болезни для него не имеет никакой реальности. Она происходит из-за враждебности других людей, является наказанием, назначенным за прегрешения. Дополнительной действующей силой может выступать Бог. Таким образом, ребенок не боится умереть; он боится быть убитым.
В своей книге «Цели и желания человека» (63) Schilder воспроизводит сведения, полученные в результате обширного изучения детских установок по отношению к смерти. Он говорит, что у них очень легко формируется представление о смерти как о жестоком насилии. Насколько душа ребенка полна идеями жестокости и уничтожения, можно увидеть в реакциях на картинки с изображениями призраков и скелетов: призраки убивают, и то же делают мертвецы. Так как ребенок постоянно находится в опасной ситуации, всего, что необычно и неожиданно, нужно бояться. Его принципы поведения относительно смерти происходят из ужаса перед наказанием. Наказание означает только одну вещь: смерть в результате несчастного случая, причиненная каким-то оружием или ядом[20].
Эти явления, обнаруженные у детей с расстройствами, не следует интерпретировать как симптомы психического заболевания. Качественно они не отличаются от тех, которые обнаруживаются у «нормальных» детей.
Сновидения, фобии и сказкиDespert (284) рассказывает о сновидениях детей дошкольного возраста. В них встречаются люди огромного роста, которые часто обладают уничтожающей силой, и животные, которые всегда свирепы, а иногда смертельно опасны. Между содержанием сна и реальным травмирующим опытом ребенка нет связи. В первых сновидениях, содержание которых может быть установлено (в возрасте двух лет), ребенок видит, что его преследуют, кусают и съедают. Ребенок сообщает об интенсивном страхе быть уничтоженным особым способом, он никогда не говорит о том, что боится, что его толкнут, ударят, поцарапают, или пнут, то есть о тех враждебных действиях, с которыми он может столкнуться в реальной жизни. Более того, когда в старшем возрасте он может назвать действующих лиц, угрожающих преследованием или уничтожением, очевидно, что они находятся вне области жизненных переживаний ребенка. В нескольких случаях обнаружилось, что ребенок идентифицирует животных с людьми или конкретно с родителями, а свободные ассоциации, которые дети делают в связи со своими снами, доказывают идентичность уничтожающих животных и родителей.
