Наталья Толстая - Между сексом и любовью
Мне исполнилось тогда аккурат семнадцать, и я только-только получил аттестат об окончании средней школы. Не помню уже, куда в тот день ехал, зачем, но в троллейбусе увидел очаровательную барышню. Стройненькая, миловидная, а улыбка – сказка, не улыбка. Так мы и ехали, улыбаясь друг другу пару остановок. Она на выход, я за ней. Догнал, заговорил, познакомились. Как-то все легко было и естественно. Нес какую-то чушь, она хохотала. Дошли до маникюрного салона, ей туда и надо было. Девушка оказалась искушенная. Это после я узнал, что ей-то уже двадцать один и замужем успела побывать, недолго, правда, полгода всего, но уже «хлебнула горя». А тогда я даже оторопел, когда она попросила меня достать деньги за маникюр у нее из заднего кармана тугих джинсов. Это меня добило. Прикосновение, даже через джинсовую ткань, к круглой, горячей и соблазнительной попке моей искусительницы ввело меня в окончательный ступор, и я решил, что влюбился по уши. Она знала, что делала. Вымораживала меня около месяца. Мы встречались каждый день, я приходил ее встречать к институту после занятий, гуляли, целовались, ласкались, но ни-ни, никаких вольностей. Она меня подсекла, как опытный рыболов, и вела на туго натянутой леске к берегу, без рывков и лишних движений. Я уже кипел весь, устал мастурбировать после наших встреч, измучился окончательно. И вот в один из вечеров мы пришли в ее общежитскую комнату, где на скрипучей, пружинной кровати она мне отдалась. Не могу сказать, что получил я то, чего ожидал, как-то скомканно все прошло, видимо, слишком долго я дожидался, но потом как порядочный мужчина, влюбленный и безумный, предложил ей выйти за меня замуж. Ее улыбку я принял тогда за радость, но она, сказав, что в принципе не против, напомнила мне, что просто так, без особых на то причин, нас не распишут, ведь я несовершеннолетний.
Через пару недель я решил познакомить ее с моей мамой, и она радостно согласилась. Мы купили цветов и отправились ко мне. До сих пор мать моя помнит это знакомство в мельчайших подробностях. Представьте себе такую мизансцену. Вечер, за окном темно. Тихо работает телевизор, мать, одинокая, но полноценная женщина, лежит на диванчике и перечитывает пьесу, в которой ей завтра играть роль. Вдруг распахивается дверь в гостиную и залетает совсем незнакомая девица с букетом цветов и воплем: «Здравствуй, мама! Это тебе!» Я – в восторге, мать – в нокауте. Впервые в жизни я увидел тогда ее такой растерянной. Цветы она приняла, что-то пробормотала и предложила попить чайку. В коридоре поймала меня за рукав и спросила с ужасом в голосе: «Сынок! Кто эта женщина?» Я ей ответил, что моя любимая, и она теперь будет жить с нами. Немой вопрос в глазах матери, торжество – в моих, и посторонняя женщина на мамином диване в гостиной. Бразильский сериал!
Дальше события развивались совсем по-киношному. Мне еще нет восемнадцати, и расписать нас не могут, поэтому жили так, в гражданском браке. Мы в одной комнате, мама в другой. Одна большая и счастливая семья, как мне хотелось думать. Я работал на заводе, она доучивалась в институте. Ничего не предвещало больших проблем. И вот перед днем своего совершеннолетия получаю повестку в армию. Сразу через пять дней после восемнадцатилетия мне велено идти отдавать долг Родине. Отметили два события одновременно. Служить я хотел, как это ни странно, но и от своей любимой отрываться не жаждал, боялся, что не дождется. Заключить брак за такой короткий срок между днем моего рождения и днем отправки по призыву мы бы не успели, и... я предложил ей забеременеть. Все равно живем и будем жить вместе, так чего тянуть? Мне казалось, что беременность, роды, а потом ребенок отвлекут ее от тяжкого ожидания и она будет моя и только моя. При этом я мало, вернее, совсем не думал, каково мне самому будет два года без женского тепла и ласки. Армия, как говорили, – это место лишений и тягот на благо мужскому характеру.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Думаю, не повредит сказать несколько слов о службе в армии. Вернее, о тяготах этой самой службы.
Об армии отдельной строкой
Сам оттрубил два года и точно знаю, что там и к чему. Безусловно, речь пойдет именно о сексуальной стороне вопроса. Тем, кто не служил в рядах Советских, а теперь Российских вооруженных сил, этого не понять, а прошедшие эту дорогу сопоставят мои переживания со своими.
Как мы понимаем, уходить из дома в восемнадцать лет, терять прямой контакт с друзьями, а тем более с любимой, страшное дело. Пугает неизвестность и страх потери отношений. Но эти страхи ничто по сравнению с теми муками, которые испытывает молодой, жаждущий сексуального удовлетворения организм впоследствии. Ночные видения и поллюции, как у подростка. Стертые до мозолей и ноющие от постоянной мастурбации руки. Клокочущее сердце при виде немолодой и не очень стройной, но облаченной в облегающую армейскую юбку и гимнастерку штабницы. Слезы молоденьких мальчиков на плече у давно замужней медсестры в госпитале. УЖАС! Как вспомню, так вздрогну. Безусловно, так происходит не со всеми, но многие делились со мной примерно такими же переживаниями.
Мне самому довелось полежать в батальонной санчасти пару недель. Холодно на Северном Урале зимой, вот и застудился маленько. Была у нас там медсестра Ира. Женщина лет тридцати пяти, немного полноватая и не так чтобы сильно красивая. Нет, в юности явно была краше, но за годы службы подистаскалась, надо заметить. У нее была привычка ходить в одном нижнем белье под белым халатом. Ткань медицинской спецодежды была тонкая, полупрозрачная, пуговки на немаленькой груди она застегивала не все, да и длина халата была явно неуставная. Точно скажу, клятвенно, что ни до армии, ни после нее я даже не взглянул бы на эту особу и на кого-то похожего. А тут моя кровь взыграла, дыхание сперло, у горла комок. Ира приходила утром делать нам процедуры, днем и вечером раздавала таблетки и шла за стол дежурной сестры.
Каждый вечер после отбоя я шел к Ириному столу и что-то у нее просил. То чайку попить, то температуру померить. Она стала понимать, что мальчику неймется, и улыбалась лукаво, глядя на мои мощи в синем больничном армейском рубище. С каждым разом я задерживался у ее стола все дольше, начались разговоры. Я узнал, что сыну медички пошел семнадцатый год, и он всего-то на годок меня младше. Узнал, что муж ее, прапорщик, служит в батальоне начальником гаража. Узнал, что ей одиноко и холодно бывает в длинные зимние ночи на посту в санчасти. Через неделю мы стали целоваться, уединившись в процедурной. Я гладил ее мягкие, подвислые груди, трогал крупную, изрядно низкую задницу и потел от желания уложить ее уже прямо тут на кушетку и вогнать свой истосковавшийся поршень в ее цилиндр. Как я этого хотел тогда – просто страшно представить. И это при том, что дважды за время службы побывал в отпуске и все это время расслаблялся с женой. А каково было тем парням, что от звонка до звонка, вернее от приказа до приказа безвылазно провели в казармах, – даже не могу себе нафантазировать!
Но желание мое упиралось в чувство вины перед супругой. Я хотел медсестру и боялся этого своего желания одновременно. Я проклинал себя за слабость, но не мог совладать с постоянно, практически перманентно торчащим своим членом. В ту ночь, слава богу, так ничего и не вышло, хотя оставалось совсем немного. Зазвонил телефон, и Ира, одергивая халат, поправляя лифчик и застегивая пуговицы, отбросив меня, словно ватный шарик, ринулась к трубке. Звонил ее прапорщик.
Я на ватных ногах, заталкивая изо всех сил свое достоинство в штаны, побрел в свою палату. На своих пружинах удовлетворил себя сам, руки-то не отсохли, и, укрывшись с головой, стал глотать слезы. Как-то не спалось мне. Минут через десять моя неудавшаяся любовница тихонько вошла и встала надо мной. Я затаился, начал громко и ровно дышать, похрапывая, делая вид, что уже сплю. Через щелочку из-под одеяла я наблюдал, что она будет делать. Ирина тронула меня за плечо, тихонько, чтобы никого не разбудить, позвала. Я не отозвался. Она позвала снова. Я снова промолчал, хотя бороться с желанием откинуть одеяло было почти невозможно. Я был уже совсем готов откликнуться, если бы она позвала в третий раз. Но она, видимо испугавшись чужих глаз, не позвала. Уже у самой двери Ира оглянулась снова и бесшумно вышла в коридор. Засыпал после этого я очень долго.
Наутро все было спокойно. Медсестра Ирина принесла лекарство, провела со всеми процедуры и даже не взглянула в мою сторону. А вечером меня неожиданно выписали, хотя лежать нужно было еще три дня. Когда я покидал расположение медсанчасти, Ирина украдкой, улучив момент, подошла и тихонько погладила меня по голове, как-то по-матерински поцеловала в лоб и сказала:
– Все у тебя еще будет. Ты такой хороший. Оставайся таким подольше.
Я не нашелся, что ей ответить, просто кивнул и зашагал в казарму. Как-то гаденько было на сердце, склизенько и гулко.
