Павел Волков - Разнообразие человеческих миров
Важным представляется клиническое общение ядра ананкастического характера, сделанное М. Е. Бурно: «К навязчивостям (в том числе ананказмам) предрасположены люди с разными характерами, болезнями, но у педантов (ананкастов) как бы сам характер есть ананказм» /45, с. 37/. Автор поясняет это следующими примерами: «Не будучи по натуре своей ревнивым человеком, он часто мучит жену навязчивыми вопросами типа: «ты правда мне не изменяешь?». Совершенно не дорожа каким-нибудь письмом, он остро беспокоится, что оно не дойдет до адресата. Он боится, что пойдет дождь, хотя ему, в сущности, все равно, пойдет дождь или нет, ведь ему никуда сегодня не нужно идти. К вечеру, когда вроде бы все ясно, что ничего страшного не произошло, страхи стихают, но, к сожалению, и день прошел в бездействии» /66, с. 56/.
Термин ананказм ведет свое происхождение от имени древнегреческой богини неизбежности и судьбы Ананке, что неслучайно, если обратить внимание на символически ритуальную грань некоторых ананказмов. Ананкаст, проживая свою судьбу, оберегает ее от неприятностей, совершая массу навязчивых ритуалов, как если бы приносил жертву богине Ананке. Его жизнь проходит в добросовестной двойной работе: первая заключается в труде по исполнению навязчивостей, а вторая в его конкретной профессии, которую он часто умудряется, при всей ритуальной загруженности, делать не хуже других людей.
Слово «ритуал» имеет, по крайней мере, два смысла: определенный церемониал и судьбоносное деяние. Под первое определение ритуала навязчивости ананкаста подпадают тогда, когда образуют из себя длинные, строго определенные, требующие пунктуального выполнения цепи разнообразных действий. Под второе определение навязчивости подпадают тогда, когда имеют магически действенный смысл. К. Ясперс замечает, что «ситуация выглядит так, словно, действуя или мысля определенным образом, больной способен магически предотвратить ход событий или повлиять на него» /7, с. 348/. Например, если ананкаст при чтении или письме избежит букву «х» (знак зачеркивания), то ему станет легче, словно он предотвратил неудачу. Он может попросить близкого человека заштриховать в книге все буквы «х» и только после этого начнет ее читать. Или же ананкаст никогда не наденет ничего черного, так как черное напоминает о трауре. Если же вдруг недосмотрит, и в ботинках окажутся черные подметки, то, чтобы «уберечь» себя от злой судьбы, ему придется, перекрестив пальцы, сказать сто раз про себя слово «здоровье».
Польский психиатр А. Кемпинский отмечает соблазнительную черту магии — «непропорциональное взаимоотношение причины и следствия; малое усилие — движение руки, произнесение проклятия — дает непредвиденный (порой очень большой. — П. В.) эффект» /67, с. 156/. Тогда происходит защитная подмена: вместо того чтобы бояться непредсказуемых жизненных неприятностей, ананкаст боится малейшего нарушения ритуала, контроль над которым находится в его руках. Ирония ситуации заключается в том, что трудно понять, ананкаст ли контролирует ритуал или ритуал ананкаста. Другая защитная грань ритуалов состоит в том, что ананкаст, боясь спонтанности жизни, создает из ритуального церемониала видимость нерушимого порядка. К тому же навязчивость помогает как бы изолировать, замкнуть свои страхи. А. Кемпинский приводит пример: «Когда молодую мать преследует мысль, что она может сделать что-то плохое своему ребенку и она прячет острые предметы, чтобы ненароком не осуществить свою мысль, то в этом, казалось бы, бессмысленном действии она замыкает, как в магическом круге, все свои страхи и тревоги, амбивалентные чувства, неуверенность в себе, связанные с материнством» /67, с. 51/.
Нередко ананкаст попадает в ловушку своего защитного магического механизма. Придумав защиту от одной напасти, он думает о другой, защищается от нее, тогда в голову приходит третья и т. д. К тому же чем больше защит он выстраивает, тем актуальнее становится чувство, что есть от чего защищаться. Он понимает абсурдность всей своей магической защиты, но отставить ее и жить в мире, полном многочисленных неприятностей, он малоспособен. Если бы он не боялся этих возможных неприятностей или мог бы иронически смеяться над своими страхами, то и защитные ритуалы не понадобились бы. Ему же не до смеха, страх гонит его от ритуала к ритуалу. Он выполняет их тысячами, и все ради одной заветной цели — чтобы возникло ощущение безопасности.
К. Ясперс сочувственно пишет об ананкасте: «Даже такое страшное расстройство, как шизофрения, со всеми ее бредовыми идеями, может показаться спасением по сравнению с бесконечной травлей бодрствующей души, которая все осознает, но совершенно ничего не может поделать с преследующей ее навязчивой идеей» /7, с. 350/. Ананкаст способен совершать рискованные для жизни действия, чтобы реальными страхами заглушить болезненно-навязчивые. Со страшной скоростью он может гнать на мотоцикле или, не умея плавать, переходить через реку по узкой доске.
К. Леонгард отмечает, что ананкастическая педантичность может проявляться даже в детстве, хотя возрастное отсутствие собранности мешает цельности педантизма. Ананкастические дети отличаются добросовестностью, дисциплинированностью, стремлением к чистоте, любовью к порядку. Родителям не нужно следить за их учебой, выполнением обязанностей: дети сами себя контролируют. На них можно положиться, они исполнительны. К. Леонгард поднимает вопрос, не давая на него ответа, о том, что детский педантизм может формироваться под влиянием болезненного педантично-навязчивого состояния родителей.
Леонгард отмечает интересный парадокс, что у сверхаккуратных педантов может быть настоящий беспорядок в каких-то областях жизни, потому что они, концентрируясь на определенной теме, уже мало способны выйти за ее пределы. Так, домохозяйка, которая часами моет руки, невольно запускает свое хозяйство.
2. О сходстве и различии характера ананкаста и психастеника
Несколько слов о сходстве. Оба могут быть самолюбивы, обидчивы (ананкаст даже острее), добросовестны, привязаны к близким, инертны, рассудочны, занудливы, чрезвычайно тревожны. И тот и другой могут стремиться к порядку и аккуратности, быть склонны к сомнениям. Правда, ананкаст больше мучается от навязчивостей, а психастеник от сомнений. Теперь о принципиальных отличиях.
У ананкаста нет психастенической «второсигнальности» с «жухлой» подкоркой — наоборот, у него острая чувственность, с нередко сильными влечениями. В ананкасте нет двигательной неловкости, он быстр в реакциях, четок. Многие ананкасты весьма практичны, решительны и высокомерны, чего не скажешь о психастениках. Психастеник занудлив ради того, чтобы быть уверенным, что его правильно поняли, или чтобы удостовериться, что он правильно понял. Он не очень способен к аккуратности, стремится же к ней для борьбы со своей рассеянностью, суетливостью, даже неряшливостью в случае усталости. Многие психастеники, принципиальные в существенных вопросах, весьма уступчивы в мелочах, часто безразличны к ним. Ананкаст же занудлив ради занудливости, аккуратен ради аккуратности, порой мелочно бескомпромиссен — все это грани его педантизма.
Психастеник всегда боится смерти, ананкаст обычно ее не боится, но боится мелких жизненных неприятностей. В психастенических ипохондриях острее всего звучат смертельные болезни, а к мелким болезням у него наплевательское отношение. Ананкаст может не бояться рака, который у него подозревают врачи, но навязчиво беспокоится по поводу аллергии. Психастеник в отличие от ананкаста не борется со своей тревожностью с помощью опасных для жизни действий.
И психастеник, и ананкаст склонны к многократным проверкам. Однако еще до первой проверки ананкаст убежден, что дверь надежно закрыта, а психастеник через минуту после третьей проверки снова сомневается — а точно ли, что хорошо закрыл дверь.
Психастенические опасения практически всегда реалистичны, а в навязчивых, оторванных от реальности опасениях ананкаста может быть явная нелепость, ясная как нелепость и ему самому. Проезжая в машине с закрытыми окнами в километре от туберкулезного диспансера, он может опасаться туберкулеза, даже пойти к врачу и сразу, без всяких анализов, успокоится, когда врач просто уверенно скажет, что никакого туберкулеза нет. Или наоборот, при самом добросовестном разубеждении не успокаивается. Психастеник в подобной ситуации не испугается. При ипохондрии внушение на него обычно не действует, разубеждение же помогает радикально.
Ананкасты чаще психастеников оказываются приземленными, без духовного полета. Большинству из них свойственно реалистическое мироощущение. Некоторые из них атеисты «до мозга костей». Однако в отличие от психастеников некоторым ананкастам свойственно аутистическое мироощущение. Телосложение у ананкастов чаще крепкое, атлетоидно-диспластическое.
