Роберт Джонсон - МЫ: Глубинные аспекты романтической любви
Самое время вспомнить слова Юнга о двух ипостасях Изольды:
Устранение проекций превращает аниму в то, чем она реально является, – в архетипический образ, который, находясь на соответствующем месте, служит во благо. Находясь между Эго и внешним миром, она поступает, как изменяющая все и вся Шакти, ткущая вуаль Майи в танце иллюзии бытия. Но, помещаясь между Эго и бессознательным, анима становится обителью божественных и полубожественных образов – от языческих богинь до Пресвятой Девы Марии, от человека, занятого поисками Чаши Грааля, до святого (Jung, Psychology of the Transference, par. 504).
Находясь между Эго и бессознательным, душа открывает путь к Богу, создавая возможности для духовной жизни. Вмешиваясь в личные отношения людей, она превращает их в иллюзию, налагая заклятье Майи.
В мифе хинди Майя – богиня, исполняющая танец иллюзии, ткущая тонкую завесу между человеком и внешним миром, искажающую восприятие реальности. Считается, что практическая цель йоги заключается в том, чтобы «смотреть сквозь паутину Майи».
В процессе приближения к концу мифа такая вуаль опускается на глаза Тристана. Майя налагает на него заклятие. С этого момента не Изольда вдохновляет его, а Майя держит его в объятиях вечного сна. Ноги Тристана теряют связь с землей; он вздыхает, томится и мечется между Карэ и Корнуэльсом в полубреду и состоянии временного помешательства. Его ничто не трогает, не интересует, за исключением существующего в его воображении образа Изольды. Ее образ им овладел, но уже не служит жизненным интересам и ведет в никуда. Тристан запутался в своей фантазии, которая не привела его во внутренний мир, а отрезала от внешнего мира, а также от его друзей и земной жизни. В свои последние дни он, глухой ко всему происходящему, погружается в грезы Майи, танцуя под губительную музыку, которую только он один и слышит, в пространстве, которое открывается только ему.
Майя – это иллюзия, искажение реальности и даже ее потеря. Легенда о Тристане и Изольде – это история о том, как романтическая любовь погибла от иллюзии. Пробуждаясь от когда-то овладевшей им иллюзии, мужчина вдруг осознает, что женщина, которую он любил, не может и не будет решать его проблемы и делать его счастливым без усилий с его стороны. В свою очередь его жена пробуждается от собственной иллюзии, видя перед собой человека, который совсем не похож на того, за кого выходила замуж. Хуже того, он такой же бесчувственный и безумный, как и другие мужчины. Она видела не мужчину, а только свою иллюзию. Но откуда взялась эта иллюзия?
Многие хинди, как и некоторые христиане, верят в иллюзорность окружающего нас физического мира и в подлинную реальность мира духовного. Многие жители Запада, наоборот, верят в иллюзорность внутреннего мира и в реальность мира физического. Однако ни внутренний мир психики, ни внешний материальный мир не иллюзорны. Иллюзия – это искаженное отношение между внутренним и внешним миром. Мы порождаем иллюзию, накладывая внутренний мир образов – постоянный поток фантазий – на физическую реальность и существующих в ней людей. Мы видим материальный мир через пелену внутренних образов, раскрашенным и искаженным. Апостол Павел сказал: «Мы смутно видим, словно смотрим сквозь стекло».
Материальный мир – истинный и реальный; внутренний мир – тоже. Только при их смешении, при отсутствии возможности жить в символическом внутреннем мире и стремлении увидеть символы в конкретных людях возникает мир иллюзий. Иллюзорный мир – это царство проекций, которые так искажают внутренний и внешний мир, что мы не можем воспринимать их объективно.
Переживая фантазию наступления умиротворения и достижения целостности, мужчина стремится утвердить эту фантазию в качестве собственного успеха в организации внутреннего мира. Но, как правило, он проецирует на женщину образ рая, бессознательно желая, чтобы она отвечала этому образу, воплощая его в повседневной деятельности, и поступала так исключительно ради него. В это время у него рождается иллюзия. Он смотрит «сквозь мутное стекло» и больше не видит реальную жизнь такой, какая она есть, принимая за существующую реальность свое внутреннее переживание. При этом оба мира искажаются и обесцениваются.
Анима превращается в Майю не потому, что с ней происходит что-то неладное, а в результате человеческой деятельности. Вспомним, что анимой мы назвали душу мужчины. Моя душа – не аморфная, сентиментальная субстанция, пригодная лишь для того, чтобы сочинять любовные письма. Моя душа – это моя совершенная часть, обладающая уникальной особенностью: она является психическим органом, порождающим жизнь внутри странной и прекрасной совокупности психических и физических составляющих человеческой личности.
Человеческая душа устроена так, что позволяет видеть и ощущать другую сторону космоса, жить в его многомерности и многообразии. Душа способна делать лишь то, что ей предопределено в соответствии с ее внутренней природой: она может только увлекать нас все дальше и дальше в бесконечность. Наложив ограничения на мир души, мы ничего не добьемся: она по-прежнему будет увлекать нас в бесконечность. Мы вовлекаем душу в личные отношения, а она продолжает тянуть нас к безличному и трансперсональному. Таким образом, Изольда превращается в Майю не потому, что в душе есть изъяны, а потому, что душа так прекрасна и так настойчиво увлекает нас в свою область жизни, которая перекликается с бесконечностью.
Когда человек вкладывает душу в личные отношения, она продолжает себя вести так, как и следовало ожидать, – увлекая личные отношения к архетипическим. Она превращает конечную ситуацию в бесконечную, находя в ней аллегорию великих архетипических тем, вечные вопросы, святые пророчества и крестовые походы. Мы становимся свидетелями того, как мужчина вкладывает душу в самые разные конкретные ситуации и отношения. Тогда мы говорим, что он «придает чему-то слишком много значения», или «делает из мухи слона», или «превращает пустяк в событие вселенского масштаба». Вот так обыденно и приземленно мы рассуждаем об «инфляции», то есть о придании конкретной ситуации слишком большого смысла. Это происходит потому, что мужчина вкладывает в нее душу, а он в соответствии со своей природой делает эту ситуацию иллюзорной. Так Изольда превращается в Майю, и анима становится невольным творцом иллюзий.
Сущность анимы проявляется в сотворении иллюзии жизни. Когда эта иллюзия переживается сознательно на символическом уровне, она воссоздает мир великолепия и красоты, открывая новое видение современной Вселенной, возвышающее нас над ограничениями личной жизни и приобщающее к единому и вечному. Мы начинаем видеть себя и свою жизнь в разной перспективе, ощущать свое движение в потоке времени и представлять свою жизнь в качестве индивидуального проявления вечного, которое всегда было, есть и будет.
Душа – это наша часть, которая постоянно стремится обновить наше сознание, сделать его универсальным, внести в него великие мотивы жизни, существующие за границами личного, трансцендентные всякой индивидуальности и одновременно – единые для всех. Душа каждого из нас обращена к Богу, подобна цветку подсолнуха, который постоянно поворачивается навстречу лучам солнца. Она общается только с архетипами, богами внутреннего мира, распознавая великие лейтмотивы индивидуальных переживаний. По этой причине анима вносит огромное напряжение в личную жизнь. Аниму не интересует идиосинкразия повседневной личной жизни: текущий счет в банке, отношения с окружающими, скошена ли трава на газоне возле дома. Ее взгляд обращен в космическую перспективу, сосредоточен и сфокусирован в масштабе вселенной, где в качестве единственной точки отсчета выступает внутренняя целостность. Ценности анимы не человеческие, а космические. Ее единственный интерес заключается в том, жив ли человек, переживает ли он каждую великую тему общечеловеческого бытия, которая потенциально содержится внутри его человеческой сущности.
Душа любого человека требует, чтобы он существовал, жил в каждой великой роли, содержащейся в коллективном бессознательном: предателя и предаваемого, влюбленного и любимого, агрессора и жертвы, благородного и подлого, победителя и побежденного, воина и пастора, человека страдающего и человека возрождающегося.
Если мужчина пытается решить проблему души в условиях брака, его душа распространяется повсюду, искажая его представление о семье и браке. Его душа будет увлекать его отношения с женщиной в бесконечность, превращая их в аллегорию любви, смерти и потерянного рая, сделав из брака драму архетипического масштаба с полным смятением чувств. Так или иначе эта драма постоянно разыгрывается у него внутри, но в последнем случае – на уровне фантазий. Если он научится переживать ее на том же уровне, то есть символически, он сможет жить в ладу со своей душой. Он сможет устремиться за душой в бесконечность, сохранив рамки земных отношениях с женой.
