Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)
II. Отношения между эго и бессознательным
Предисловие ко второму изданию
Эта небольшая книга была написана на основе лекции, которая изначально была опубликована в 1916 г. под названием «Структура бессознательного» (La Structure de l’Inconscient)[92]. Позже та же самая лекция появилась в английском переводе под названием «The Concept of the Unconscious в моих Collected Papers on Analytical Psychology» (1920).
Я упоминаю об этом из желания дать понять, что настоящая работа появилась не сразу, а стала результатом растянувшегося на многие годы стремления уловить и – по меньшей мере в существенных чертах – отобразить своеобразный характер и ход «drame interieur»[93] процесса трансформации бессознательной психики. Эта идея независимости бессознательного, которая столь радикально отличает мои взгляды от подхода Фрейда, возникла у меня еще в 1902 г., когда я занимался изучением психической истории одной молодой девушки-сомнамбулы[94]. В лекции, прочитанной в Цюрихе, на тему «Психоз и его содержание»[95] я подошел к этой идее с другой стороны. В 1912 г. я проиллюстрировал некоторые основные положения этого процесса на примере индивидуального случая и одновременно выявил исторические и этнические параллели этого универсального психического явления[96]. В упомянутом выше эссе «La Structure de l’lnconscient» я впервые попытался представить этот процесс во всей целостности. Это была всего лишь попытка, несовершенство которой я слишком хорошо осознавал. Однако трудности представления материала оказались столь велики, что я не мог и надеяться изложить проблему в одном сочинении. Поэтому мне пришлось ограничиться «предварительным сообщением» с твердым намерением вновь обратиться к этой теме при первой возможности. После двенадцати лет работы в этом направлении я в 1928 г. существенно переработал формулировки 1916 г., а результатом этих усилий и стала небольшая книга «Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten». На этот раз я попытался главным образом раскрыть отношение эго-сознания (Ichbewußtsem) к бессознательному процессу. В соответствии с этим замыслом я специально занялся теми явлениями, которые следует считать симптоматическими реакциями сознательной личности на воздействия бессознательного. В этом контексте я попытался хотя бы косвенно приблизиться к самому бессознательному процессу. Эти исследования, разумеется, еще далеки от удовлетворительного завершения, так как до сих пор еще не получен ответ на главный вопрос о природе и сущности бессознательного. К решению этой чрезвычайно трудной задачи я не отважился приступить, не имея достаточного материала. Ее решение откладывается до будущих времен.
Думаю, что читатель этой книги согласится со мной, если я попрошу его рассматривать эту книгу как честную попытку с моей стороны представить в понятийной форме новую и еще не исследованную сферу опыта. Речь идет не о высоколобой мыслительной системе, а об определении сложных психических переживаний, которые прежде никогда не были предметом научного исследования. Поскольку, согласно прежним представлениям, психическое является иррациональной данностью и не может быть хоть как-то приравнено к божественному Разуму, то не стоит и удивляться, что в своем психологическом опыте мы необычайно часто сталкиваемся с событиями и переживаниями, которые не соответствуют нашим разумным ожиданиям и вследствие этого отвергаются рационалистической установкой нашего сознательного разума. Такая установка, естественно, непригодна для психологического наблюдения, поскольку она в высшей степени ненаучна. Если мы хотим наблюдать действия природы в их подлинном своеобразии, то не следует пытаться указывать последней, что нужно делать.
Здесь я попытался обобщить накопленный за 28 лет психологический и психиатрический опыт, и потому моя небольшая книга в известной мере смеет претендовать на серьезное к себе отношение. Естественно, я не мог высказать всего в одном этом сочинении. Продолжение рассуждений последней главы читатель найдет в книге «Тайна Золотого Цветка», которую я издал совместно с моим, ныне покойным, другом Рихардом Вильгельмом. Я посчитал необходимым сослаться на эту публикацию, поскольку восточная философия вот уже многие столетия занимается внутренними психическими процессами и потому – ввиду настоятельной необходимости в сравнительном материале – представляет для психологического исследования неоценимую пользу.
Октябрь 1934
К. Г. Юнг
Часть первая
Воздействие бессознательного на СОЗНАНИЕ
I. Личное и коллективное бессознательное
Как известно многим, фрейдовские представления о содержаниях бессознательного ограничены инфантильными тенденциями, которые вытеснены в силу их противоречивости. Вытеснение является процессом, который начинается в раннем детстве под нравственным воздействием окружающей среды и продолжается всю жизнь. С помощью анализа вытеснение устраняется, а вытесненные желания осознаются.
Согласно этой теории, бессознательное содержит только те составляющие личности, которые вполне могли бы быть осознанными, и подавляются они, собственно, лишь в результате воспитания. Хотя с известных позиций эти инфантильные тенденции бессознательного наиболее очевидны, тем не менее было бы неправильно определять или оценивать бессознательное исключительно в этих терминах. У бессознательного есть еще и другая сторона: оно включает не только вытесненные содержания, но также весь психический материал, лежащий ниже порога сознания. Невозможно объяснить подпороговую природу всего этого материала на основе только принципа вытеснения; в противном случае, убрав вытеснение, человек приобрел бы феноменальную память, из которой ничто не могло бы исчезнуть.
Поэтому следует отметить, что, кроме вытесненного материала, бессознательное содержит и все те психические компоненты, которые оказались за порогом, включая сублиминальные ощущения-восприятия. Кроме того, мы знаем – не только благодаря богатому опыту, но и по теоретическим основаниям, – что бессознательное содержит в себе и такие компоненты, которые еще не достигли порога осознания. Сюда относятся зародыши будущих сознательных содержаний. Равным образом у нас есть основания предполагать, что бессознательное никогда не пребывает в покое в смысле отсутствия активности, но непрерывно занято группировкой и перегруппировкой своих содержаний. Лишь в патологических случаях эта активность может рассматриваться как совершенно автономная; в норме она координирует с сознательным разумом в плане компенсаторного отношения.
Следует допустить, что все эти содержания носят личный характер, поскольку приобретены в процессе индивидуальной жизни. Поскольку эта жизнь ограничена, то и число приобретенных содержаний в бессознательном тоже должно быть ограниченным. Таким образом, надо считать возможным исчерпание бессознательного либо с помощью анализа, либо путем составления полного перечня бессознательных содержаний на основе того, что бессознательное не в состоянии производить ничего сверх того, что уже известно и принято в сознающем разуме. Мы должны также (и это уже было отмечено) сделать вывод о том, что если можно остановить погружение сознательных содержаний в бессознательное с помощью снятия вытеснения, то бессознательная продуктивность может оказаться парализованной. Но это возможно лишь в очень ограниченной степени, о чем мы знаем из опыта. Мы заставляем наших пациентов удерживать вытесненные и вновь ассоциированные в сознание содержания и ассимилировать их в свой жизненный сценарий. Однако эта процедура настолько безразлична для бессознательного – в этом мы имеем возможность убеждаться ежедневно, – что оно спокойно продолжает продуцировать сновидения и фантазии, которые, согласно первоначальной фрейдовской теории, должны возникать из личного вытеснения. Если в таких случаях продолжать систематическое и непредвзятое наблюдение, то обнаружится материал, который хотя формально и сходен с предшествующими личностными содержаниями, но, очевидно, заключает в себе признаки, которые выходят далеко за пределы личностной сферы.
Размышляя по поводу примера, иллюстрирующего только что сказанное, я особенно живо вспоминаю пациентку, страдавшую незначительным истерическим неврозом, каковой, как выражались в те дни[97], коренился главным образом в «отцовском комплексе». Здесь важно отметить тот факт, что своеобразное отношение пациентки к отцу стало помехой на ее пути. Она очень хорошо относилась к своему отцу, впоследствии умершему. Это было главным образом эмоциональное отношение. В подобных случаях обычно развивается интеллектуальная функция, которая позже становится мостом, связывающим человека с внешним миром. В нашем случае пациентка решила заняться изучением философии. Ее энергичное стремление к знанию стало тем мотивом, который побудил ее выйти из состояния эмоциональной привязанности к отцу. Эта операция может оказаться успешной лишь в том случае, если на новой ступени, созданной с помощью интеллекта, заработает и чувство, например таким образом, что реализуется эквивалентное прежнему эмоциональное отношение к какому-нибудь подходящему мужчине. В этом отдельном случае такого перехода, однако, не было из-за того, что чувство застыло в подвешенном и неустойчивом состоянии между отцом и одним не очень-то подходящим мужчиной. Последнее, естественно, стало помехой на пути вперед, вследствие чего возник столь характерный для невроза внутренний разлад. Так называемый нормальный человек может, конечно, с помощью мощного волевого усилия порвать стесняющие эмоциональные оковы с той или другой стороны или (а это, пожалуй, еще более обыденная вещь) бессознательно скользит по накатанной колее инстинкта, не давая себе отчета в том, какого рода конфликт скрывается за отдельными головными болями или иными физическими недомоганиями. Но любой слабости инстинкта (у которой может быть множество причин) оказывается достаточно для того, чтобы затруднить гладкий, бессознательный переход. Тогда всякое продвижение вперед тормозится конфликтом, а вызванный этим жизненный застой равнозначен неврозу. Именно из-за этого застоя психическая энергия растекается в самых разных направлениях, причем совершенно бесполезно. Например, возникают чересчур сильные возбуждения симпатической системы, ведущие к нервным расстройствам кишечника и желудка, или возбуждается блуждающий нерв (соответственно и сердце), или фантазии и память, сами по себе достаточно неинтересные, оцениваются слишком высоко и начинают угнетать сознание. (Из мухи возникает слон.) В этом состоянии нужен еще какой-нибудь мотив, чтобы положить конец «болезненной подвешенности». Природа сама бессознательно и не напрямую ведет к этому с помощью явления переноса (Фрейд). В процессе лечения пациентка переносит отцовский образ (father-imago) на доктора и тем самым в некотором смысле делает его отцом, а поскольку он отцом все же не является, – эквивалентом мужчины, который оказался для нее недостижим. Доктор в некотором смысле становится отцом и своего рода возлюбленным – иными словами, объектом конфликта. Противоположности в нем объединяются, отчего он являет собой квазиидеальное разрешение конфликта. Сам того не желая, доктор становится объектом той почти непостижимой для постороннего завышенной оценки пациента, которая делает из него спасителя и бога. Подобное сравнение совсем не так смешно, как может показаться. Конечно, это уже слишком – быть одновременно отцом и возлюбленным. Возможно, никто не в силах долго выдержать такое именно потому, что это уже чрезмерно. Надо быть по меньшей мере полубогом, чтобы все время безупречно играть эту роль; отдавать надо уметь. Пациенту, находящемуся в состоянии переноса, это временное разрешение поначалу кажется идеальным, но только поначалу: через какое-то время это состояние переходит в застой, что так же плохо, как и невротический конфликт. В действительности на пути к разрешению ситуации вообще ничего не произошло. Конфликт просто-напросто перенесен. Тем не менее успешный перенос – по крайней мере на время – может заставить исчезнуть весь невроз, и потому он очень правильно был признан Фрейдом исцеляющим фактором первейшей важности, но одновременно и просто промежуточным состоянием, которое хотя и сулит возможность исцеления, но само исцелением ни в коей мере не является.
