Джим Дэвис - Теория притягательности
Люди – не единственные существа, которые любят поиграть. Играют и животные. Эволюционной функцией игры является, по-видимому, учеба. Хищные звери, играя, подкрадываются друг к другу, борются между собой. Под таким же углом можно взглянуть и на человеческие игры. Спортивные игры готовят нас к физическим испытаниям, преодоление которых может потребоваться нам в целях выживания или для того, чтобы привлечь к себе внимание объекта наших желаний. Интеллектуальные игры, такие как шахматы и покер, способствуют развитию умственных способностей.
В настоящее время 90 процентов детей в странах Запада увлечены компьютерными играми. Хотя это принято считать пустой тратой времени, исследования показывают, что у любителей компьютерных игр быстрее реакция (например, они быстрее определяют, есть ли в данном слове такой-то набор букв), причем не в ущерб точности, и лучше развиты творческие способности. У любителей компьютерных ролевых игр лучше развиты способность планировать и стратегическое мышление. Ряд специалистов считает, что эти игры в целом помогают лучше учиться. С точки зрения развития способности к обучению лучшими играми признаны «стрелялки» от первого лица. Как свидетельствуют различные тесты на остроту зрения и наблюдательность, играть, к примеру, в «Medal of Honor» полезнее, чем тратить время на головоломки типа «Тетрис» или словесные игры. «Стрелялки» также развивают способность обсуждать прочитанные научные материалы.
Искусство любого рода располагается где-то между паттерном и неконгруэнтностью. Неконгруэнтность может принимать различные формы – от таких формальных визуальных аспектов, как асимметрия, до более глубоких тайн и загадок, сокрытых в произведениях искусства.
Когда мы рассматриваем реальные объекты или изображения реальных либо вымышленных объектов, у нас возникает желание их исследовать. Нам нравятся такие объекты и ситуации, которые, как нам кажется, обязательно вознаградят нас новой интересной информацией, если их как следует исследовать. Дизайнеры интерьеров и архитекторы учитывают это при планировке картинных галерей, музеев и парков. Когда мы идем по музею и видим через дверь, что за ней только один зал, мы зайдем туда с меньшей вероятностью, чем в ту, за которой нам откроются новые двери и новые залы, обещающие целое богатство впечатлений. Когда остается только один зал, нам кажется, что мы уже посмотрели все, что стоило посмотреть, и интерес угасает. Поэтому в некоторых галереях ставят перегородки, скрывающие заднюю стену и часть боковой стены, чтобы посетителю было интересно узнать, что там скрывается. В музеях то же самое. Если зал «глухой», то есть если через него нет прохода куда-то дальше, посетитель лишь мельком заглянет туда. Вот почему современные музеи устраивают в виде цепочки проходных залов, а не в виде отдельных изолированных залов, отходящих от центрального прохода, как это практикуется в офисных зданиях и жилых домах. В парковом дизайне тоже руководствуются этим правилом. Прямая дорожка менее интересна, чем извилистая. Если вы не видите, что впереди, вам хочется узнать, что там. Подобным же образом в жилых кварталах, где красота важнее транспортной эффективности, делают извилистые дороги.
Все приведенные примеры – из реальной жизни. Но те же эффекты можно наблюдать в статичной живописи и скульптуре. Зрителям особенно нравятся картины, в которых есть скрытые места, требующие дополнительного исследования.
Наше желание во всем разобраться влечет нас к противоречиям и невероятным объектам в искусстве. Особенно яркий пример этого – творчество М. К. Эшера. На многих его рисунках изображены совершенно невероятные сцены. Как младенцы задерживают взгляд на представляющихся невозможными ситуациях в лабораторных экспериментах, так же и мы не можем оторвать глаз от гравюр Эшера.
Некоторые картины сразу захватывают внимание зрителя. Они просто красивые. Другие картины сложны для понимания. Но «сложность» восприятия может быть троякой: они могут быть слишком сложными, наводящими ужас или сюрреалистическими.
Некоторые картины слишком сложны визуально, и, чтобы в них разобраться, нужно потратить время и приложить определенные усилия. К этой категории относятся картины, принадлежащие к кубизму и другим формам абстрактного искусства, а также реалистичные картины с большим количеством деталей. Страшные картины не обязаны быть сложными. Как и фильмы ужасов, они притягивают наше внимание тем, что апеллируют к нашим страхам. Сюрреалистические картины, если не пугают, то показывают нам мир, совсем не похожий на наш. Картины Рене Магритт зачастую выглядят вполне миролюбивыми, но при этом они очень странные. Чтобы понять, какой смысл в них заложен, приходится немало потрудиться интеллектуально. Они притягивают к себе, но по другим причинам, нежели картины сложные или страшные. Зрителей привлекает наличие неконгруэнтности, загадки, противоречия, с которыми хочется разобраться. Некоторые картины Сальвадора Дали одновременно относятся к категориям страшных и сюрреалистических, и из-за этого их притягательность только возрастает.
Неконгруэнтность может обнаруживаться и на уровне цвета. Чаще всего художники создают свои произведения, используя определенный набор красок – палитру. Эти краски в большинстве случаев гармонируют друг с другом, дополняют друг друга, но местами цвета выпадают из общего ряда. Например, дизайнеры интерьеров и декораторы часто используют акцентные цвета, цель которых – поддерживать у зрителей интерес.
Схожий эффект мы наблюдаем в музыке.
Наибольшее эмоциональное воздействие она оказывает за счет манипулирования удовлетворением ожиданий слушателей. Это особенно заметно в электронной танцевальной музыке, делящейся на такие стили, как техно, транс и джангл. Как правило, композиция начинается с простого звука, например барабанной дроби, повторяющейся басовой ноты или простой мелодии. Затем постепенно вводятся новые элементы. Эти новые элементы поступают в мозг с определенными интервалами. Когда характер музыки становится предсказуемым, он резко меняется.
Схожую структуру имеют песни, но здесь внедрение новых элементов и их последующее повторение происходит на уровне куплетов и припевов. Очень часто структура песни такова: два куплета, припев, куплет, припев, мостик, куплет, а затем несколько раз повторяющийся припев. Как только мы привыкаем к структуре куплетов, наступает очередь припева, то есть появляется что-то новое. Когда структура «куплет – припев» становится знакомой, используется мостик. Мостик в музыкальном плане гармонирует с песней, но зачастую существенно отличается от нее. Затем, к концу песни, мы удовлетворяемся возвращением к структуре «куплет – припев», получая удовольствие от узнавания.
Повторения важны для музыки и в смысле ее прослушивания. Более того, лучшим показателем того, насколько вам нравится музыка, является число ее прослушиваний вами. Маркетолог Марио Панделэре обнаружил, что, когда мы слышим две версии одной песни, нас чаще всего тянет к той из них, которую мы услышали первой, то есть к той, с которой мы были уже знакомы, когда услышали вторую версию.
То же самое происходит и с музыкальными стилями. До тех пор пока мы не знакомы с определенным стилем, все композиции звучат для нас одинаково и обычно не очень нравятся. Но когда мы узнаем этот стиль ближе, то начинаем понимать разницу между композициями. Узнавание доставляет нам удовольствие, и эта музыка начинает нравиться. Как и в случае привыкания к новым, незнакомым формам искусства, привыкание к новым для нас музыкальным жанрам требует времени и усилий: мы должны слушать музыку и постепенно вникать в ее особенности.
Степень знакомства может влиять даже на то, какие форматы звуковых файлов нам больше нравятся. На протяжении шести лет изучая музыкальные пристрастия своих студентов, музыковед Джонатан Бергер выяснил, что с каждым годом все большее число студентов отдавало предпочтение формату МР3 – хотя другие форматы обеспечивали более высокое качество звучания! Просто по мере того, как формат МР3 становился все более распространенным, присущие ему искажения звучания воспринимались как нормальные, ожидаемые и предпочитаемые.
Звук состоит из вибраций воздуха, имеющих разный характер. Музыка, как правило, состоит из звуков, представляющих собой регулярные вибрации. Многие другие звуки, такие как кашель или звук падающего дерева, имеют нерегулярный, хаотический характер. Регулярные вибрации имеют постоянную частоту, которая интерпретируется как музыкальная нота.
Человек, имеющий музыкальное образование, ноты слышит чаще – даже когда слушает музыку, имеющую нерегулярный характер. Кроме того, люди, не имеющие музыкального образования, более чувствительны к изменениям тона, чем музыканты! Это удивительное открытие объясняется тем, что разум человека имеет тенденцию к самокоррекции. Как мы можем не обратить внимания на то, что человек говорит «китара» вместо «гитара», люди, имеющие музыкальное образование, могут воспринимать звук, близкий к «до» первой октавы (но не в точности совпадающий с этой нотой) именно как «до» первой октавы. Подобная самокоррекция именуется категорийным восприятием. Имеется в виду, что мы склонны автоматически относить воспринимаемые вещи к уже привычным нам категориям. Интересно отметить, что в индийской музыке используется своя система нот, где ноты в звукоряде расположены ближе друг к другу, чем в системе, принятой на Западе. Вследствие этого, когда люди, знакомые с индийской музыкой лучше, чем с западной, слышат вибрато (вибрирующий звук, исполняемый оперными певцами на одной ноте), они воспринимают его не как пение одной ноты, а как дрожащий от волнения голос.
