Мэри Гулдинг - Психотерапия нового решения. Теория и практика
Участники семинара тоже хохочут.
Рассказав свою историю, Жюльен начинает процесс освобождения от материнской приверженности к страданию. Впервые с начала семинара он дышит глубоко и говорит оживленным голосом.
Мэри: Хорошо, Жюльен. Представьте, что ваша мать здесь… страдающая, жалующаяся, демонстрирующая свою печаль. Будьте с ней в воображении. Хорошо? А теперь скажите ей что-нибудь совершенно неожиданное. Скажите: «Мама, мне хорошо. Я никогда в жизни не был так счастлив».
Жюльен: Да вы что! Это было бы ужасно. Было бы жестоко. Ты не должен быть счастлив, когда твоя мать страдает. (Смеется). По-моему, я начинаю многое понимать.
Жюльен только что дал Родительскую команду: «Ты не должен быть счастлив, когда твоя мать страдает». Если бы Жюльен был терапевтом, мы бы проиграли пленку назад, чтобы он услышал и осознал «Я-Ты»-переключение. Мы хотим, чтобы терапевты слышали себя, ведь без этого невозможно научиться слушать пациентов. Жюльена мы не останавливаем, потоку что он очень успешно продвигается вперед.
Мэри: А если вы скажете маме: «У меня так болит живот…»
Жюльен: О, Боже! Она вытащит кучу рецептов, захочет, чтобы я переехал к ней, подготовит мне комнату, часами будет обсуждать мой желудок.
Жюльена поглаживали за достижения и страдания, хотя он и не помнит, чтобы он был несчастлив. Вероятно, материнская любовь преобразила несчастье в счастье. Он, наверное, был прав, что уехал от матери в 13 лет, хотя его пожизненным шантажом стало стремление его Ребенка вернуться домой. «Она вытащит кучу рецептов, подготовит мне комнату!» В одной встрече сконцентрировались часы напряженной терапевтической работы… но Жюльену было ее достаточно. Он уже изменился.
Жюльен: Я люблю свою мать, но с меня достаточно ее внимания ко всем этим делам. Она была очень добра ко мне, когда я болел. (Снова смеется). Я раньше не понимал. Я был печален постоянно и не понимал. Осознавал, что она немного сдвинута на всем этом, но не чувствовал, что и я, пожалуй, несколько подвинут на своей грусти.
Мэри: Замечательное понимание! Сейчас… с вашей новой, бодрой, далекой от страданий позиции забудьте о маме и вызовите сюда жену. Скажите ей без тени трагедии: «Сегодня ночью я не хочу заниматься сексом».
Жюльен: Верно. Мы превратили это в страдание, типа рака. «Дорогая, сегодня ночью я не хочу заниматься сексом».
Мэри: Все еще счастливы?
Жюльен: Да.
Мэри: Я хочу, чтобы вы это твердо запомнили. Твердо знайте, что счастливым можно быть каждую ночь, занимаетесь вы сексом или нет. Собираетесь захватить это знание домой?
Жюльен: (После краткой паузы). Я буду помнить, что если я не сплю с женой каждую ночь, это не значит, что я болен или импотент. (Начинает хихикать). Я знаю, что сделаю. Я привезу жене подарок. Вибратор. (Вся группа смеется и аплодирует.)
Жюльен: И так как я — не страдалец, куплю и себе вибратор.
Нам по душе его идея с вибратором; он не будет давать своей жене материнское предписание «Не будь счастлива, если я несчастен». Мы разобрались с его грустью еще до работы с сексуальной проблемой для того, чтобы он понял, что его счастье не зависит от решения этой проблемы.
Мы изменим порядок лечения, если поведенческая проблема более важна, чем эмоциональный ответ. Бели бы, к примеру, Жюльен был импотентом в результате длительного употребления алкоголя, мы бы хотели, чтобы он бросил пить, а не искал пути стать счастливым, бессексуальным алкоголиком.
Некоторые клиенты не соглашаются заключать контракт быть счастливым, потому что они никогда не были счастливы:
Джим: Я всегда был грустным. Я не знаю. Всегда таким был.
Мэри: Расскажите миф о вашем рождении. (Мы задаем этот вопрос, когда клиент утверждает, что всегда так себя чувствовал. Мы хотим узнать самые ранние предписания.)
Джим: Я не понимаю, что вы имеете в виду.
Мэри: Какая история связана с вашим рождением? Что они рассказывают?
Джим: Ну, я не знаю деталей… Мне говорили… У нас есть семейная шутка, что я родился на следующий день после бомбежки.
Мэри: И что в этом смешного?
Джим: Ничего.
Мэри: Вы сказали, это семейная шутка. Значит, это должно быть смешно.
Джим: Ну, они имели в виду… два несчастья подряд.
Джим проделал большую работу… решил жить, любить себя, осознать собственную значимость и, наконец, быть счастливым. Так как он не мог представить себя счастливым ребенком, мы попросили его поискать хотя бы одно счастливое детское воспоминание. (До сих пор у нас не было ни одного клиента, который бы не мог вспомнить хотя бы один счастливый эпизод. Пусть даже сначала клиент божился, что никогда не был счастлив.) Подобно многим хронически грустным людям, Джим обнаружил такой эпизод — в нем он один и находится вне дома.
Джим: (После длительной паузы). Хорошо. Я любил играть у ручья.
Мы просим его описать ручей, маленького Джима и то, что Джим делает. Затем мы просим представить печального Джима и начать между ними диалог: «Будьте каждым из Джимов поочередно». Каждый начинает словами «Я важен для взрослого Джима, потому что…» Работа закончена, когда Джим решает не таскать больше печального Джима за собой повсюду, а использовать его только тогда, когда для печали есть веская причина. «Ты будешь рядом только тогда, когда будешь мне нужен. Ты больше не мой вечный спутник».
Другие клиенты, увидев в таком способе свои печальные и счастливые стороны, могут осознать, что они пользовались печалью для получения поглаживаний. Их задачей становится поиск новых моделей поглаживания.
Дон сохраняет печаль, считая свою жизнь грустной и не желая в ней ничего менять:
Дон: Я хочу не чувствовать ношу на своих плечах.
Боб: Поместите свою жену перед собой и скажите ей, что она для вас — бремя.
Дон: Она бремя. Ты тяжесть. Ты слишком много пьешь последние 15 лет. Я не могу доверять тебе, когда ты пьешь. Когда я в отъезде, я постоянно волнуюсь за тебя.
Боб: Расскажите жене, как ваши волнения меняют ее поведение. Дон: Да никак, конечно. Но я не могу не волноваться.
Мы работает с ним над его «не могу» состоянием, просим поподробнее рассказать о своей жизни. Его жена не причиняет ни себе, ни окружающим никакого вреда, кроме, естественно, вреда, наносимого ее телу неумеренным употреблением алкоголя. Дон и не любит-то ее по-настоящему. Дети давно уехали, учатся в колледже. Мы спрашиваем, о чем он «горевал и волновался» до женитьбы. Он говорит о целом наборе волнений:
Дон:…моя мать. Она не была счастлива. Мои родители никогда не были счастливы. Я бы это и браком не назвал. Они жили вместе только из-за меня.
Мэри: Вам повезло. (Саркастически).
Дон: Я знаю, это было дерьмо собачье. Тогда-то я этого не понимал. Я… это было бремя. Пытаться сделать ее счастливой.
Мэри: Итак, это — ваше первоначальное бремя. Так вы и научились видеть в женщинах бремя, так вы и женились и объявили свою жену бременем, и так вы до сих пор не развелись. И вы учите своих детей тому, что брак — это пожизненное бремя, чтобы когда-нибудь они сами взвалили на себя эту ношу.
Мэри так жестка с ним, потому что, подобно большинству страдальцев, Дон не действует себе во благо и ждет позитивных поглаживаний за продолжение страданий, а не за изменения.
Другие клиенты, гордые своей чувствительностью к окружающему миру, объясняют свою печаль неприемлемостью личного счастья в столь несовершенном мире. Один из способов объяснить тип шантажа, используемого клиентом — это сказать: «Закройте глаза. Дайте себе время увидеть мир таким, каков он есть. Побывайте в разных точках земного шара и посмотрите, что там происходит. Что вы чувствуете?» (Мы не предлагаем «счастливые» или «несчастные» места.) Многие сообщают об ощущении своего шантажа, который они считают естественной и адекватной реакцией на окружающий мир. Мы предлагаем им сохранить свои обязательства изменить мир, но не печалясь при этом, а радуясь.
Многие образованные клиенты уверены, что подсознание контролирует эмоции, и поэтому без долгого копания в подсознании невозможно заменить грусть на счастье. Однако, как в случае с Жюльеном, это не всегда верно.
Грустные клиенты используют грусть так же, как гневные используют гнев — чтобы манипулировать окружающими.
Джина: Я говорила ему, что хочу моногамии. Я… (всхлипывает) прошлой ночью он мне звонит, я с ним говорю и слышу, что у него кто-то в квартире… Я хочу решиться… сказать ему… жениться на мне и больше не спать ни с кем… или я уйду.
Мэри: Хорошо. Вам это нравится?
Джина: Нет. Мне очень грустно.
Мэри: Вы хотите, чтобы он изменился? Что-то в вас говорит: «Если я буду достаточно несчастна, он изменится»?
Джина: Я снова и снова… умоляю его… показываю, как я несчастна. И ничего путного не выходит. Только сейчас я начинаю это понимать. Ваша лекция о шантаже и желании изменить остальных… вот в чем я увязла. Я хочу, чтобы он увидел, как мне больно, и стал мне верен.
