Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы
Наше психо-историческое резюме может быть таково. Несомненно, самые масштабные преступления в мире производят воинственные цари, инициаторы всех войн, тоталитарных режимов, восстаний и революций. А самые противоестественные преступления совершают заточенные принцессы, попавшие под воздействие «открывшейся им истины». Когда же такая принцесса оказывается у власти, из нее получаются самые знаменитые исторические злодеи, всегда, заметим, склонные к мистицизму: Ироды, Калигулы, Нероны, Иваны Грозные, Гитлеры. Эта мифологема находится ближе всего к тому, что Адлер называл «комплексом неполноценности». Ее часто сопровождают нервозность, мнительность, мечтательность и отягощают физические недостатки, дефекты речи.
Иначе говоря, заточенная принцесса – это почти всегда золушка. А сказочный принц-освободитель чаще всего не является и, в конце концов, может стать «обретенным Богом». Разве все монастырские «невесты Христа» и принявшие схиму монахи не золушки? Но этими же золушками оказываются ведьмы и колдуны, т.е. женщины и мужчины, склонные совершать манипуляции, которые по их мнению являются магическими и воздействуют на другие самосознания через нуминозное Я.
Итак, мифологема воинственного царя является самой агрессивной и кинической, хотя именно она отражает извечные социальные ценности: открытость, жизнелюбие, энергичность, смелость, честолюбие, предприимчивость, карьеризм, сексуальность и разумный эгоизм. Мифологема же заточенной принцессы противоположна ей. Она изначально нарциссическая и суицидальная. Эта мифологема присуща социальным неудачникам в смысле предыдущей мифологемы и мистическим натурам: монахиням и затворникам, ведьмам и магам, самоубийцам и маньякам. Если говорить о либидном аспекте психики, то, вероятно, садизм и мазохизм проявляются именно в этих двух мифологемах. Принцесса хочет любить своего неумолимого Стража до самоистязания, доказывая ему свою верность. Царь же сам желает быть объектом страдальческой любви, ибо она выглядит самой естественной для Синдрома брамы, утратившего любовь этого мира в младенчестве.
Напрашивается вывод, что самой оптимальной и в нравственной оценке, и в комфортном психологическом качестве остается мифологема страждущего странника. Это и есть поиск свободы личности из тупика солипсизма. Кажется, такова обычная стезя проповедников, философов и ученых. Однако же, проповедник может оказаться «волком в овечьей шкуре», т.е. воинственным царем, единственная цель которого – завоевать мир. Именно эти ряженные волки начинают охоту на ведьм, сожжение еретиков (ср. метаморфозу Павла) и крестовые походы, которые ныне принимают форму религиозного терроризма, охватывающего весь мир. Сакральный царь, который защищает святыню, истину или отечество, - ведь это воплощение любого нынешнего политического проповедника и государственного лидера. При том совершенно не важно, с какой он стороны, ибо это – война одних и тех же царей. Лютые враги в этом мире чаще всего оказываются из одной мифологемы.
Страждущий странник в роли ученого тоже может оказаться ряженным царем или принцессой. Такой царь очень ревнив к титулам и более всего озабочен созданием собственной школы. Классическим примером тут может послужить история честолюбивых отношений Ньютона с коллегами-астрономами и его недостойная борьба с Лейбницем за историческое первенство в открытии интегрально-дифференциального исчисления. Почему вопрос приоритета оказывается среди «ученых мужей» таким же важным, как и среди архаических богов? Еще более показательна история «отца психоанализа» Фрейда, разорвавшего отношения с непокорным «наследником» Юнгом (комплекс Эдипа, кстати сказать, полностью укладывается в мифологему воинственного царя).
Ряженная принцесса в роли ученого, напротив, может быть равнодушна к титулам и школам, но не находить для себя полного удовлетворения в науке и видеть его еще меньше в научном сообществе (ср. недавнее отречение Г. Перельмана от наград и званий). Сошлемся здесь на самоубийство П. Эренфеста, в некрологе на неожиданную смерть которого (самоубийства заточенных принцесс всегда кажутся окружающим неожиданными) Эйнштейн написал: «Эренфеста обкрадывало критическое чувство». Можно ли назвать это «критическое чувство» адлеровским комплексом неполноценности? Психологически несомненно, что никакое научное достижение не освобождает самосознание от самого себя и своей мифологемы. Например, Л. Толстой, будучи всемирно известным автором и основателем религиозно-анархической секты «толстовцев», пишет повесть, основанную на сомнительном историческом слухе о том, что император Александр 1 не умер, но скрылся в Таганроге под именем простолюдина. И сам граф, в конце концов, тайно покидает Ясную Поляну, словно подтверждая, что прожил жизнь в мифологеме заточенной принцессы и теперь хочет стать страждущим странником без всяких аллегорий.
Именно поэтому все великие нравственно-философские учения создаются умами, пережившими глубочайший невроз. В этом смысле они есть психотерапевтические теории. Гаутама, например, игнорировал вопросы о физическом устройстве мира и приводил своим ученикам такую притчу. К больному пришел врач, но родственники стали тщательно расспрашивать врача о его родословной, биографии, врачебной квалификации и т.д. Пока велся этот допрос, больной умер. Нечто подобное говорил Иисус своим ученикам: «Не здоровые имеют нужду во враче, а больные». Чтобы излечиться, необходимо прежде заболеть.
«Мысль есть зло», - говорил христианский богослов Тертуллиан и был совершенно прав. Мысль ведет к неврозу. Вера тут не поможет. Человеку необходим невроз знания. Можно сказать, что душевные болезни – это расплата за грех умственной лени. В большинстве своем люди плохо понимают и совсем не контролируют собственную психику. Как показывает современный опыт, некоторым из них проще изменить свое тело, чем свою психику. Неврозу, который отделяет одну мифологему от другой, они предпочитают пластическую хирургию и гормональную смену пола. Иногда им легче спиться или покончить с собою, чем вмешаться в работу своего мозга. Еще легче им убить того, кто оказался на пути их солипсических притязаний.
Гамлет у Шекспира говорит о своем отце: «Он человек был!». Человек есть существо, имеющее нравственность. Но нравственность – это тоже психиатрическая категория, основная из всех этих категорий. Мы приходим к определению: человек есть существо невротическое. И теперь, сняв всю поэтическую, философскую и психологическую шелуху с этого понятия, можно сказать: все психиатрические пороки человека есть лишь следствия его подсознательного самообожествления. И что бы там еще ни было положено в основу личности, оно лишь выражает его первородный Синдром брамы.
Здоровое состояние психики есть животное состояние психики. А психически здоровое общество – это гоббсовская «война всех против всех». Социальные группы, будь то банда или государство, создаются индивидами лишь с одной целью: победить общего врага, используя друг друга как орудие. Но как только этот враг оказывается разбит, война начинается среди победителей. Ведь это – мир воинственных царей, где каждый хочет реализовать свой синдром Брамы. СССР, США и Великобритания разбили Германию. Холодная война между ними началась еще до того, как успели водрузить флаг над Рейхстагом. Кажется, это называется высокой политикой? «Чума на оба ваши дома!» - восклицал Меркуцио, умирая меж двух враждующих семейств.
Издревле говорится: страдание очищает. От чего же оно очищает? От человеческого. В основе невроза лежит препятствие, которое в принципе не может быть устранено, ибо таково само устройство мира. Только проходя через невроз, самосознание может измениться так, чтобы, оглядываясь назад, испытывать подобное чувство:
Когда б властелином судьбы своей стал,
То я заново б всю ее перелистал,
И, безжалостно вычеркнув скорбные строки,
Головою б от радости небо достал. (О. Хайям)
Или:
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь и горько слезы лью. (А. Пушкин)
Без невроза самосознанию остается лишь сожалеть о том, что оно не может повторить все это еще раз: наесться, напиться, совокупиться, солгать и забить конкурента до смерти. Невроз – это и есть страдание. Преодоление невроза возможно только через отказ самосознания от части самого себя, в идеале – от всего себя. От инстинкта выживания, от жажды к наживе, от воли к власти, от либидо, от стремления к превосходству, от динамической тревожности, от подсознательного нарциссизма, от бессмертной души, в основе которой лежит человеческий бог. Можно сказать, что самосознание оказывается максимально солипсическим в момент своего рождения, а вся его дальнейшая экзистенция сопровождается неизбежными утратами, в которых оно вынуждено отрекаться от эгоцентризма. В окончательном смысле, невроз, в основе которого лежит эго, разрешается только в отрицании этого «я», т.е. в отрицании человеческого самосознания, после которого остается лишь нуминозное Сознание.
