Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Я и врач сидели в углу комнаты и шепотом разговаривали. На кровати шумно дышала Лора, которую нам с трудом удалось успокоить. Даже в неярком свете можно было заметить, как она бледна. Я видел легкую белую линию, очерчивающую ее губы. На одеяле лежали ее вялые руки. Белые бинты на ее запястьях как обвинение приковывали к себе мое внимание. Время от времени ее руки вздрагивали.
- Я сомневаюсь, чтобы это была серьезная попытка, - говорил мне врач, -хотя, конечно, трудно сказать наверняка. Это гораздо труднее, чем можно подумать, - уйти из жизни. Нужно этого действительно хотеть — хотеть достаточно сильно. Не думаю, что она к этому стремилась. Порез на левом запястье не очень глубок, а на правом - почти царапина. И крови было не очень много.
- Я думаю, вы приехали очень быстро, - сказал я.
- Довольно быстро, - ответил он. - Все произошло так: сразу же после того, как она перерезала себе вены, она начала кричать. Немедленно прибежал сосед и тут же позвонил мне. Мой офис - в том же доме, на первом этаже, и как раз так получилось, что в это время я был там. Я бросился наверх, взглянул на запястья, увидел, что порезы не глубокие, и ...
- Она резала лезвиями? - прервал его я.
- Да, - сказал он и продолжал,- потом я наложил пару жгутов, позвонил в больницу, куда собирался ее отправить, и вызвал скорую. А потом приехал к ней сюда. К этому времени ей уже наложили швы в отделении несчастных случаев. Она все еще была очень возбуждена, поэтому я решил подержать ее здесь день или два. Я сделал ей укол морфия и послал ее наверх.
- Кто позвонил мне домой? - спросил я.
Он пожал плечами.
- Не знаю. До того, как приехала скорая, сосед Лоры позвонил ее сестре и рассказал ей о том, что случилось и что я собирался делать. Наверное, сестра попыталась связаться с вами.
- Наверное, - сказал я. - Она знает, что Лора лечится У меня.
- Я вам не завидую, - сказал он. - Таких поискать.
- Что она наделала?
Он пожал плечами и, подойдя к кровати, сделал неопределенное движение рукой.
- Ну, во-первых, само по себе это происшествие. Потом она ужасно себя вела до того, как подействовал укол.
- Что она делала?
- Ну, — неопределенно сказал он, - она кричала, металась по комнате. В общем, вела себя довольно дико. - Он поднялся. - Не думаю, что вам есть о чем беспокоиться, по крайней мере, в том, что касается ее физического состояния. Утром все будет в порядке. Может быть, будет некоторая слабость, но не более того.
- Я вам очень благодарен, - сказал я.
- Не за что, - проговорил он, выходя из комнаты. - Вероятно, утром нужно будет уладить формальности с полицией. Позвоните мне, если я понадоблюсь.
Лора все-таки добилась того, что сеанс в субботу состоялся, - в больнице. Во время этой и многих последующих бесед мы обсуждали причины ее экстравагантного, саморазрушительного поступка. Как указал врач, это была не более чем драматическая демонстрация без серьезного намерения, хотя в подобных случаях могут быть гораздо более серьезные последствия. Ее целью было сорвать мне выходной и вызвать меня для того, чтобы снова пробудить во мне то сочувствие, которое, как она полагала, она сама подорвала своим провоцирующим поведением в четверг. В целом же, причины, как мы потом поняли, лежали гораздо глубже.
Мотивация этой попытки Лоры совершить самоубийство была двоякой. Бессознательно она стремилась повторить ситуацию ухода своего отца, только с более благоприятным исходом; в то же самое время это должно было послужить наказанием за так называемые «грехи» ее поведения и преступления, совершенные мысленно в возрасте от двадцати до двадцати четырех лет. В том, что касается первого из этих странных мотивов, вполне понятно, что Лора истолковала мой короткий перерыв в лечении как уход, что было сходно с тем, как ее раньше покинул отец. Однако на этот раз, как убеждает ночной звонок ко мне в гостиницу, она чувствовала себя, по крайней мере, частично ответственной за то, что она сама прогнала его (в лице аналитика). Для того чтобы вернуть его, ее отчаявшееся сознание замыслило покушение на самоубийство - которое было не чем иным, как безумной попыткой - спланированной, как казалось, но не осуществленной более чем десять лет тому назад — повторить первоначальную драму, обеспечив при этом другое и более благоприятное завершение.
' Этот сумасшедший поступок был также подстегнут той фантастической арифметикой признаний и наказаний, которые Лора, как какой-то помешавшийся бухгалтер, не уставала придумывать, чтобы успокоить воспоминания, раздражавшие ее чувство вины. Я опасался, когда эта модель поведения стала мне ясна, что та мысленная ведомость, которую она вела относительно своих ежесеансных признаний в виновности и относительно степени аскетичности ее жизни, никогда не будет закрыта. Самоотрицание необходимо вело к муке. Моя попытка помешать этому провалилась - и не потому что она была неверно спланирована, но потому что была неряшливо выполнена. Мои собственные неосознаваемые потребности - остаточный инфантилизм во мне самом - в данном случае побороли рассудок и вовлекли меня в ошибочные действия, которые едва не стоили Лоре жизни.
И она, и я извлекли хороший урок из этого ужасного опыта, и в конце концов это оказалось даже некоторого рода благом для нас обоих. Разумеется, я бы предпочел получить этот урок в какой-то другой форме. Что же касается Лоры, то она довольно быстро выздоровела и вернулась к процессу анализа со значительно более трезвым взглядом на вещи после того, как она встретилась со смертью. Помимо всего прочего, этот эпизод помог ей обрести подлинное понимание себя и своего поведения, благодаря чему она сумела отказаться от своего ложного аскетизма и прекратила играть роль «образцового», «приспособившегося» психоаналитического пациента среди своих друзей.
Происшедшие события предоставили нам массу материала для работы в последующие месяцы. В особенности это касалось ситуации, которую в психоанализе технически называют «трансфером» (переносом) - т. е. отражением в терапии прежних форм взаимоотношения с людьми, игравшими значительную роль в жизни пациента, - покушение Лоры на самоубийство привело даже к более глубокому пониманию ее настоящего невротического поведения. И по мере того, как мы все серьезнее занимались темой трансфера, составляющей органическое ядро всякого терапевтического предприятия, по мере того, как мы вместе следовали от беседы к беседе его извилистым путем, Лора быстро делала новые и весьма существенные успехи. С каждым новым шагом к самопониманию все полнее раскрывалась личность Лоры, и та ноша несчастья, которую ей так долго пришлось носить, становилась все легче и легче.
Это было чудесно - наблюдать за метаморфозой Лоры. И мне, как живому инструменту происходивших в ней перемен, это доставляло огромное удовлетворение. Тем не менее мое удовольствие было неполным, так как я понимал, что мы по-прежнему не нашли объяснения для единственного оставшегося симптома, который до сего времени избежал воздействия терапии. Мы не достигли никакого прогресса в отношении той странной жалобы, которая и привела ее ко мне: приступы не поддающегося контролю голода, лихорадочного поглощения пищи и ужасных последствий этого.
У меня была собственная теория по поводу этого упрямого симптома, и меня часто искушала возможность последовать предположению одной из «школ» психоанализа и сообщить мои идеи Лоре. Однако поскольку я считал - и по-прежнему считаю, что такая техника теоретически неоправданна, ибо является выражением неуверенности и нетерпения психоаналитика, а не хорошо продуманным подходом к проблеме психотерапии, именно поэтому я решил обуздать свое нетерпение и стремление поставить симптом Лоры в центр нашей работы путем проверки того, какой эффект произведут на нее мои интерпретации. Придерживаясь проверенных методов, я посчитал необходимым попридержать язык и дождаться развития событий. К счастью, они не заставили себя ждать. В одной из бесед к моей пациентке пришло могучее прозрение, которое расчистило все те психические наслоения, которые превратили ее жизнь в муку.
Лора редко опаздывала к назначенному времени и никогда не пропускала сеансы без основательной причины, предупреждая об этом заранее. И в тот день, когда она не появилась к указанному времени, я почувствовал нарастающую тревогу. Минуты истекали, и наконец после того, как прошло более получаса, а Лора по-прежнему не давала о себе знать, я попросил своего секретаря позвонить ей домой. Там никто не отвечал.
На протяжении дня, будучи занятым с другими пациентами, я лишь несколько раз вспомнил о том, что Лора не пришла на свой сеанс и не сообщила мне об этом. Когда я снова вспомнил об этом по завершении рабочего дня, я постарался, как обычно делаю в таких случаях, припомнить предшествующую беседу с ней и найти какой-то ключ к такому необычному небрежению своей терапией. Но не найдя ничего существенного, я выбросил это из головы и уже собирался уходить.
