Брене Браун - Великие дерзания
Крейг Брайан, психолог Техасского университета и эксперт по самоубийствам [31], который недавно покинул Военновоздушные силы, рассказал журналу TIME, что военные оказываются в ситуации, схожей с той, что описана в книге «Уловка22» («Catch22»)[15] : «Мы обучаем солдат использовать контролируемое насилие и агрессию, подавлять сильную эмоциональную реакцию перед лицом трудностей, терпеть физическую и эмоциональную боль и преодолевать страх ранения и смерти. Эти качества напрямую связаны с повышенным риском самоубийства». Брайан объяснил, что военные не могут уменьшить интенсивность этого состояния «без ущерба для боеспособности наших Вооруженных сил» и он дал пугающее определение опасности взгляда на мир через призму установки «победитель или жертва» для военных, сказав: «Военные, говоря простым языком, скорее способны убить себя с помощью своей профессиональной подготовки». Возможно, в военной отрасли сложилась пиковая ситуация, но если посмотреть на статистику психического и физического здоровья полицейских, то можно увидеть такую же тенденцию.
То же является справедливым и для различных организаций – когда мы возглавляем их или учим своих подопечных, проповедуя мировоззрение «победитель или жертва»: «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Подобными установками мы ломаем веру, инновации, творчество и адаптируемость к изменениям. Уберите оружие, и все равно в корпоративной Америке вы увидите результаты, схожие ситуацией, сложившейся в среде военных и полицейских. Юристы также воспитываются по такому же принципу, и результаты у них не намного лучше. Данные Американской ассоциации адвокатов [32] свидетельствуют о том, что число самоубийств среди юристов почти в 4 раза выше, чем соответствующий показатель для остального населения. В одной статье этой ассоциации сообщалось, что специалисты по депрессии и зависимостям у юристов связывают более высокий уровень самоубийств с перфекционизмом, необходимостью быть агрессивными и эмоционально непробиваемыми. И этот менталитет может просочиться и в нашу домашнюю жизнь. Когда мы учим своих детей или моделируем мнение, что уязвимость опасна и ее нужно избегать, мы ведем их прямо к опасности и отчуждению.
Великие дерзания: переосмысление успеха, реинтеграция уязвимости и поиск поддержки
Для исследования промежуточных результатов опроса, когда его участники перешли из состояния «победителей» и «жертв» к принятию уязвимости, необходимо понимать четкое различие между теми, кто работает с этой системой убеждений, исходя из приобретенных знаний и ценностей, и теми, кто стал использовать ее в результате травмы. В конечном счете, вопрос, который наилучшим образом отражает логику «победителей или жертв» для обеих групп, звучит так: как вы определяете успех?
Оказывается, что триумф победителей в этой двоякой парадигме не определяется теми показателями, которые большинство из нас называет «успехом». Выживание или выигрыш может считаться успехом в результате соревнования, борьбы, или переживания травмы, но когда непосредственная угроза исчезает, то простое выживание становится уже неподходящим образом жизни. Как я упоминала ранее, любовь и общность – это непреодолимые потребности мужчин, женщин, и детей; а любовь и общность невозможно испытать без уязвимости. Жизнь без связи – без любви и общности – нельзя считать победой. Страх и недостаточность порождают мировоззрение «победитель или жертва», а гремлины дефицитности лишают нас средств для реинтеграции уязвимости. Мужчины и женщины, которые смогли перейти от этой парадигмы к искренности, говорили о развитии доверия и связи в отношениях в качестве предварительного условия для снижения воинственного способа взаимодействия с миром.
Поскольку мы затронули вопрос связи в военной среде, то я хотела бы подчеркнуть, что вовсе не пытаюсь пропагандировать воспитание более добрых военных – я понимаю реалии, с которыми сталкиваются страны, и солдат, которые их защищают. Я пропагандирую более доброе и мягкое общество, готовое принимать и поддержать мужчин и женщин, которых мы сами заставляем быть неуязвимыми. Хотим ли мы протянуть руку и ощутить с ними связь?
Отличным примером целительного влияния взаимосвязи с людьми является работа команды «Team Red, White and Blue, TeamRWB.com» («Красные, Белые и Синие») [33]. Они считают, что наиболее эффективный способ повлиять на жизнь ветерана войны – это выстраивание значимых отношений с кемто из их сообщества. В их программе работы с ветеранами, пережившими ранение, участвуют местные добровольцы. Они вместе едят, посещают врачей, ходят на местные спортивные события, а также участвуют в других социальных мероприятиях. Это взаимодействие позволяет ветеранам расти в своем сообществе, находить поддержку других людей и новые увлечения в жизни.
Мой интерес к этой работе вызван не только моим исследованием, но и особенным опытом работы с группой ветеранов и членами семей военных по проекту cтыдоустойчивости на одном из занятий в Хьюстонском университете. Это изменило мою жизнь. Это заставило меня понять, как много мы, общество, можем сделать для этих мужчин и женщин, и почему наша политика и мои представления о войне не должны мешать работать с ними по проблемам уязвимости, сострадания и связи. Я всегда буду благодарна за этот опыт и за то, что узнала, беседуя с ветеранами об их опыте. Многие из нас, кто скорбит о ранах войны, упускает находящуюся совсем рядом возможность исцеления. Девиз команды RWB « Теперь наша очередь!» – это призыв к действию для всех нас, кто хочет сделать хоть чтото для поддержки ветеранов. Я работаю с ними сейчас, и приглашаю всех не сторониться, не проходить мимо. Нужно совершать действия, которые убедили бы ветеранов или семьи военнослужащих, что они не одиноки. Действия, которые подтверждали бы слова: «Ваша борьба – это моя борьба. Ваша травма – это и моя травма. Ваше исцеление – это и мое исцеление».
Великие дерзания: травма
Мы все пытаемся понять, почему некоторые люди, пережившие травму, проявляют огромную устойчивость и ведут полноценную, искреннюю жизнь, в то время как другие люди полностью определяют свою жизнь пережитой травмой. Они могут совершать насилие, от которого сами пострадали, попасть в какуюлибо зависимость, или буквально застрять в ощущении, что являются жертвами. Такое состояние не зависит от вида травмы: это может быть боевая травма, насилие в семье, сексуальное или физическое насилие, или более незаметные, но не менее разрушительные скрытые травмы вроде угнетения, пренебрежения, изолированности, кроме того, это может быть жизнь в условиях сильного страха или постоянного стресса.
После 6 лет изучения стыда, я уже знала, что часть ответов концентрируется в сфере устойчивости к стыду – наиболее устойчивые люди намеренно развивали четыре элемента, которые мы обсуждали в предыдущих главах. Другая часть ответов была для меня неуловима, пока я не начала свое новое исследование, опрашивая людей об искренности и уязвимости. Оказалось, что в этом есть огромный смысл. Если наш механизм выживания заключается в восприятии мира через призму «победитель или жертва», то отказ от этого мировоззрения может казаться невозможным или даже смертельным. Как может ктото отказаться от того способа видения и понимания мира, который физически, когнитивно и эмоционально делает его живым? Никто из нас не может расстаться со своими стратегиями выживания без значительной поддержки и развития стратегий для замены. Отказ от установки «победитель или жертва» часто требует помощи профессионалов – тех, кто понимает, что такое травма. Групповая терапия также бывает очень полезна.
Участники исследования, которые пережили травму и при этом живут искренней жизнью, говорили о необходимости:
• признать существование этой проблемы;
• обратиться за профессиональной помощью и/или поддержкой;
• работать со стыдом и скрытностью (замалчиванием);
• подходить к реинтеграции уязвимости как к ежедневной практике, а не как к пункту из списка дел.
И хотя все искренние люди говорили о важности духовности, особенно необходимой она оказалась для участников, которые считают себя не только пережившими травму, но и успешными людьми.
Защита: чрезмерная откровенность
Я получаю довольно много вопросов относительно полной откровенности. Может ли быть слишком много уязвимости? Разве не существует такой вещи, как излишняя откровенность? Такие вопросы обычно сопровождаются примерами из попкультуры. А что насчет того, что кинозвезда X рассказала в твиттере о попытке самоубийства своего мужа? А что вы скажете по поводу того, что звезды реалитишоу на весь мир рассказывают об интимных подробностях своей жизни и жизни своих детей?
