Э Самойлов - Фюреры, Книга III - Общая теория фашизма
Самые ранние и достаточно подробные описания психики Мао Цзедуна содержатся в дневнике П. П. Владимирова. Эти записи свидетельствуют, что в первой половине 40-х годов, то сеть в период первого успешного захвата власти над КПК Мао Цчедуном, в его психике налицо были симптомы паранойяльно-истеричной психопатии.
Запись от 15 сентября 1944 г.: "У председателя КПК нет друзей. Есть нужные люди, но друзей нет. Для него имеет ценность лишь тот, кто ему сейчас необходим. Все, что не "полезно" для нею - безразлично или вредно... Мао обижается со многими людьми. Но он удивительно нелюдим. По сути он одинок. Окончательно одинок. Опасно одинок" (20, с. 342).
25 декабря 1945 г.: "У Мао нет и не может быть привязанностей. Привычка есть, но всепоглощающая страсть - только власть. Она уродует Мао Цзедуна, превращая его в опасную агрессивную личность, лишенную естественных человеческих эмоций" (20, с. 412)
В этой записи П. П. Владимиров фактически диагностировал у Мао психопатию, очень точно обозначив ее как "всепоглощающую страсть" и "отсутствие естественных человеческих эмоций".
130
Буквально теми же словами К. Гейден писал о Гитлере, когда отмечал, что "ему чужды нормальные чувства прочих людей" (27, с. 12).
Свои наблюдения П. П. Владимиров зафиксировал в следующих записях:
29 сентября 1943 г.: "Мао Цзедун равнодушен к сыновьям, которые учатся и Советском Союзе. Никто из нас не помнит, чтобы он упомянул имя хотя бы одного из них, или поинтересовался здоровьем. Впрочем, и маленькая дочь его мало трогает" (20, с. 208).
30 июня 1944 г.: "У Мао Цзедуна и Цзян Цин дочка пяти лет. Я видел ее всего несколько раз. Берут они ее из детского сада редко - не каждое воскресенье" (20, с. 298).
Атрофия родственных чувств - характерный признак нарастающих психопатических изменений.
Эмоциональный срыв как симптом психопатии
По мере сосредоточения власти в руках фашистского "вождя" нарастает ее дезорганизующее, разлагающее воздействие на психику. Один из симптомов ее изменения - неспособность нормально реагировать на мнение, противоречащее взглядам "вождя", который с определенного времени начинает реагировать на несогласие, как правило, взрывом бурных эмоций.
Гейден отмечает, что у Гитлера "даже в частной бесед" истерические взрывы сменяются внезапно жалким лепетом, как только собеседник переходит в наступление", что "Гитлер при малейшем поводе теряет самообладание и орет" (27, с. 51).
После захвата власти эмоциональный срыв, как реакция на несогласие, стал типичен для Гитлера. Его биографы описывают множество примеров истерической реакции Гитлера на малейшие признаки нелояльности или несогласия. Гейден, например, пишет, что Гитлер, "как одержимый, беснуется по самым ничтожным поводам... Из-за запропастившейся стенограммы своей последней речи - а его последняя речь всегда самое крупное событие - он способен надавать пощечин своим старейшим сотрудникам" (27, с. 51).
В качестве примера можно напомнить о визите Браухича и Гитлера 5 ноября 1939 г., когда Браухич пытался убедить фюрера не предпринимать нападения на Францию. Гитлер, уразумев, о чем идет речь, впал в ярость, закричал на генерала и убежал из кабинета.
Даже на дипломатических переговорах Гитлер норой срывался и орал на дипломатов других государств, как на своих генералов. Например, 14 ноября 1940 г. Гитлер беседовал с Молотовым, находящимся в Германии с официальный визитом. На вопрос Молотова, что сказала бы Германия, если бы СССР заключил, например, с Болгарией направленный прочив Германии договоров, подобный договору, заключенному между Германией и Румынией, Гитлер, но свидетельству В. Бережкова, (сорвался на крик и "визгливо прокричал", что болгарский царь не просил Москву о гарантиях, что ему об этом ничего не известно и т. п.[1]
В психике Сталина аналогичные симптомы окончательно сформировались в середине тридцатых годов, когда его власть подходила к абсолютной.
Есть множество свидетельств того, что Сталин в общении с людьми был груб, что являлось для него, в сущности, "нормой поведения". Грубость сама по себе есть фактически эмоциональный срыв. Среди примеров такого рода, характеризующих Сталина, весьма показателен следующий
"На приемах в Большом Кремлевском дворце Сталин часто подходил к актерам и актрисам и разговаривал с ними... В начале 1941 года в кругах людей искусства Москвы большое впечатление произвел разговор Сталина с меццо-сопрано Большого театра Давыдовой...
Уже было позже 12 часов, и вечер был в полном разгаре, когда Сталин не спеша, своей немножко развалистой походкой подошел к Давыдовой - высокой, эффектной женщине, в сильно открытом серебряном платье, с драгоценностями на шее и на руках, с дорогим палантином из черно-бурых лисиц, наброшенном на плечи. Великий вождь, одетый в свой неизменный скромный френч защитного цвета и сапоги, некоторое время молча смотрел на молодую женщину, покуривая свою трубочку. Потом он вынул трубку изо рта.
- Зачем вы так пышно одеваетесь? К чему все это? - спросил он, указывая трубкой на жемчужное ожерелье и на браслеты Давыдовой. - Неужели вам не кажется безвкусным ваше платье? Вам надо быть скромнее. Надо меньше думать о платьях и больше работать над собой, над вашим голосом. Берите пример вот с нее... - Он показал на проходившую мимо свою любимицу - сопрано Большого театра Наталью Шпиллер... При всем аристократизме ее манер, одевалась она с нарочитой скромностью, носила всегда закрытые платья темных цветов, не надевала драгоценности...
- Вот она не думает о своих туалетах так много, как вы, а думает о своем искусстве.., - продолжал Сталин. - И какие она сделала большие успехи. Как хорошо стала петь.
Обе дамы стояли молча и слушали вождя. Что они могли сказать в ответ? Рассказывали, что Давыдова едва сдержалась, чтобы не разрыдаться" (111, с. 23).
Эта выходка Сталина по-своему более "эффектна", чем тот эпизод, когда Гитлер разорался на генерала Браухича.
Несомненно, Сталин из трех рассматриваемых фашистских "вождей" был наиболее волевым, хитрым и скрытным. Но можно не сомневаться, что в его психике периодически накапливались и находили выход психопатические напряжения, разрешавшиеся в приступах гнева, ярости, за которыми нередко следовали очередные убийства. Эмоциональный срыв не обязательно должен выражаться и грубостях, в крике и судорожных движениях: он может оыть выражен в виде репрессий, в виде организационных перемещении и т. п.
В психике Мао Цзедупа аналогичные симптомы психопатии появились наверняка раньше 40-х годов, но именно в эти годы они приобрели, так сказать, клиническую ясность, так как именно в этот период Мао установил абсолютную власть над КПК.
П. П. Владимиров отмечал, что Мао Цзедун не терпел ни малейших возражений и решительно пресекал все попытки такого рода. С П. П. Владимировым он был вынужден держаться более сдержано, но тем не менее порой срывался.
В январе П. П. Владимиров обратился к Мао с просьбой оказать содействие в изучении периода истории КПК 1928-1938 гг. Мао взял на себя "освещение основных вопросов" и поставил условие, что информацию о партии, ее развитии, внутрипартийных столкновениях П. П. Владимиров будет получать только от него. Как пишет П. П. Владимиров, "...тут Мао в категорической форме заявил, что я не должен требовать прояснять данные вопросы у кого-либо другого. Когда мы уже прощались, Mao Цзедун сказал мне, что о наших беседах никто не должен знать. Но этим он не ограничился. Он стал льстить мне и в то же время намекать, что не доверяет моим товарищам... Я выразил удивление. Мао возразил в столь грубой форме, что я даже поначалу опешил. Мао почти кричал, убеждая меня в том, что здесь, в Яньани, доверять никому нельзя" (20, с. 184, 18.5).
Это типичный для паранойяльных психопатов эмоциональный срыв в ответ на несогласие, которое они, в силу центрального положения в их психике влечения к власти, воспринимают именно через призму этого влечения, - то есть как посягательство на их власть.
Паранойяльная болтливость
Для фашистских "вождей" как для паранойяльных психопатов типична и другая особенность: патологическая говорливость и неумение слушать собеседника. Биографы Гитлера отмечают, что он мог часами самозабвенно витийствовать, и это наблюдалось за ним уже в молодые годы. Позже, придя к власти, Гитлер, естественно, пользовался этим, чтобы лишний раз излить переполнявшие его чувства и "идеи".
Вероятно, в такие моменты у фашистского "вождя" происходит своеобразная эмоциональная разрядка - высвобождение эмоций, связанных с патологическим стремлением к власти, испытывается ощущение превосходства над слушателями, которые, естественно, проявляют максимум внимания и лояльности.
В сущности, многочасовая болтовня паранойяльного психопата - это тот же эмоциональный срыв, только растянутый во времени и соответственно приглушенный.
Гитлер, например, мог часами развивать перед Риббентропом грандиозные планы внешней экспансии, и тот все это время молча слушал (6, с. 88). Даже на важных государственных совещаниях Гитлер со временем стал порой вести себя точно так же. Например, встречи Гитлера с генералами в рейхсканцелярии "обычно сводились к заслушиванию длинных речей Гитлера и к выражению присутствующими своего полного одобрения" (25, с. 60). В случае признаков неодобрения или несогласия с "гениальными идеями" фюрера последовал бы, разумеется, очередной истерический припадок.
