Роберт Каплан - Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного
Конечно, оба они говорят об одном и том же. По Маккиндеру, тот, кто контролирует «Хартленд», имеет наилучшие перспективы для установления контроля над «Римлендом», что является ключом к мировому господству посредством использования морской мощи. Маккиндер пишет: «Если говорить о долгосрочной перспективе, можем ли мы игнорировать возможность того, что бо́льшая часть великого континента однажды может оказаться под властью одной политической силы и что на ее основе может возникнуть непобедимая морская держава?».[179]
Тем не менее теория Спайкмена с акцентом на «Римленде» имеет несколько больше преимуществ. С учетом современного состояния мира, с политической нестабильностью и беспорядками на территориях «Римленда» на Большом Ближнем Востоке и напряженными отношениями между странами в Южной и Юго-Восточной Азии, а также на Корейском полуострове идеи Спайкмена, с его более сложным ви́дением геополитики и основным вниманием к «Римленду», носят почти современный характер. Теории Маккиндера появились на рубеже XIX и XX столетий, накануне Первой мировой войны. В то время как Спайкмен черпает свои аргументы из суровой реальности более поздней войны, при которой «Хартленд» был в руках одного из союзников, СССР, и поэтому об этой части и говорить было нечего, а вот «Римленд» находился в опасности из-за сил «оси».
Хотя гитлеровская «ось» и проиграла войну, соперничество из-за «Римленда» продолжилось и в период холодной войны. Советский Союз представлял собой мощную силу, действующую из «Хартленда», которая угрожала «Римленду» в Европе, на Ближнем Востоке, Корейском полуострове и в других регионах. Противостояла же СССР морская мощь Запада. Следовательно, «сдерживание», стратегия времен холодной войны против Советского Союза, изложенная в 1946 г. дипломатом и экспертом по России Джорджем Кеннаном в его «Длинной телеграмме»,[180] могла трактоваться и с позиций Спайкмена, и с позиций Маккиндера. Таким «сдерживанием» морские державы, действующие на периферии, обозначали то, что силы «Хартленда» называли «окружением».[181] Оборонные шаги Западной Европы, Израиля, умеренных арабских государств, шахского Ирана, а также во́йны в Афганистане и Вьетнаме предпринимались с тем, чтобы не дать советской империи распространить свой контроль с «Хартленда» на «Римленд». В своей знаковой работе под названием «Nuclear Weapons and Foreign Policy» («Ядерное оружие и внешняя политика»), опубликованной в 1957 г., молодой Генри Киссинджер пишет: «Ограниченные боевые действия являются единственным способом без больших потерь предотвратить захват периферийных территорий Евразии советским блоком. Особенно потому, что Советский Союз как континентальная держава обладает “внутренними линиями сообщения”, позволяющими ему собрать значительные силы “в любой точке его периферии”».[182] Польша, Иран, Афганистан, Вьетнам в разное время были ареной боевых действий холодной войны, и все они расположены на периферии советской и китайской держав, шедших путем социализма. Это был мир Маккиндера, но воспринимаемый через призму взглядов Спайкмена.
С тревогой вглядываясь в будущее, которое должно было наступить после Второй мировой войны, Спайкмен уже в 1942 г. предвидит возможности географической науки. При том что на тот момент времени союзники, казалось, проигрывают войну, а разгром гитлеровской военной машины является для всех демократических сил в мире приоритетом, Спайкмен выражает открытое беспокойство относительно последствий демилитаризации Германии после ее поражения в войне. «Советское государство от Урала до Северного моря, — объясняет он, — является едва ли лучшей перспективой, чем немецкое государство от Северного моря до Урала». Советские аэродромы рядом с Ла-Маншем для безопасности Великобритании представляли бы не меньшую опасность, чем немецкие. Так что после разгрома Гитлера обязательно должна быть создана сильная Германия. Точно так же США, которым еще предстоят три года ожесточенной борьбы с японскими империалистами, Спайкмен рекомендует после войны заключить союз с Японией, чтобы противостоять континентальной мощи России и в особенности быстро развивающегося Китая. Япония вынуждена импортировать бо́льшую часть своего продовольствия, а также имеет очень слабую нефтяную и угольную промышленность, но обладает мощным флотом. Все эти факторы делают ее одновременно уязвимой и полезной. Будучи большим островным государством у побережья Юго-Восточной Азии, Япония могла бы выполнять такую же функцию на Дальнем Востоке, какую Великобритания выполняет в Европе. Спайкмен предвидел необходимость и важность союза с Японией против мощи Китая, хотя в начале 1940-х гг. Китай был крайне слабым государством, к тому же опустошенным вторжением японской армии:
«Современный, обновленный и милитаризированный Китай… будет угрозой не только для Японии, но и для положения западных держав в “азиатском Средиземноморье”. Китай станет огромной континентальной державой, контролирующей большую часть побережья этого моря. Его географическое положение будет схожим с положением Соединенных Штатов по отношению к “американскому Средиземноморью”. Когда Китай окрепнет, его экономическое влияние в регионе, несомненно, приобретет политический подтекст. Вполне возможно представить себе тот день, когда это водное пространство будет контролироваться не британскими, американскими или японскими военно-морскими силами, а военно-воздушными силами Китая».[183]
Однако, пожалуй, самое поразительное умозаключение Спайкмена касается Европы. Точно так же, как он выступает против доминирования Германии или России в Европе, он категорически против объединенной Европы при любых обстоятельствах. С его точки зрения, политическое равновесие между странами в Европе для Соединенных Штатов Америки более выгодно, нежели Европейская федерация, даже если создание такой федерации было бы мирным и соответствовало демократическим принципам. Он пишет: «Федеративная Европа обладала бы мощью, которая полностью изменила бы нашу значимость в качестве Атлантической державы и значительно ослабила бы наше положение в Западном полушарии». Поскольку на данный момент времени Европейский союз все еще пребывает на промежуточной стадии своего развития, при которой руководители государств придерживаются скоординированной, но все же совершенно независимой внешней политики, несмотря на создание единой валютной зоны, пока рано делать выводы о справедливости прогноза Спайкмена. Тем не менее уже сейчас становится очевидно, что чем больше объединяется Европа, тем больше растет напряжение в отношениях между ней и США. Настоящая европейская супердержава с едиными вооруженными силами и единой внешней политикой стала бы не только постоянным соперником США на международной арене, но, возможно, и господствующей внешней силой в «эквидистантной зоне» южной части Южной Америки.[184]
В этом взгляды Спайкмена явно отличаются от идей Маккиндера и политики сдерживания времен холодной войны,[185] которая поощряла идею объединенной Европы в качестве бастиона в борьбе против Советского Союза, базировалась на либеральных идеях свободного общества и на геополитике. Из этого следовало, что демократические европейские государства, которые разделяли общие взгляды, следовало подтолкнуть к созданию политического и экономического союза. Спайкмен тем не менее еще более хладнокровен, чем Кеннан, который и сам был трезвым реалистом. Спайкмен в своем анализе просто не принимает во внимание любые другие факты, кроме географических. В отличие от Хаусхофера, он не то чтобы не верит в демократию и свободное общество, а скорее, не считает, что их существование представляет интерес для геополитического анализа. Спайкмен видит свою задачу не в том, чтобы сделать мир лучше, а в описании того, что, по его мнению, в нем происходит. Именно эта способность не позволять своим эмоциям затуманить взгляд, дает ему возможность видеть больше Кеннана и спрогнозировать, что будет после холодной войны. Так что его слова, написанные в 1942 г., и сегодня звучат очень современно:
«Только те государственные деятели, которые могут в политическом и стратегическом ключе продумать варианты военных действий на всей планете и со всех возможных точек зрения, могут не дать сопернику захватить преимущество на отдаленных территориях. Авиация дополняет военно-морские силы, мобильность в современном мире становится главным принципом военных действий, и ни один уголок земли нельзя сегодня назвать слишком удаленным, чтобы он не имел стратегического значения, или слишком незначительным, чтобы списывать его со счетов в силовой политике».[186]
