Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия
Тогда до меня впервые дошло, что страх потерпеть неудачу заставляет нас жить, свернувшись калачиком в пещере «я» — набора поведенческих паттернов, которые мы усвоили и отказываться от которых не намерены.
Что, если бы перед каждым состязанием или игрой тайно бросали кубик, чтобы определить, кто «выигрывает» приз или звание чемпиона, «победитель» или «проигравший», с шансами пятьдесят на пятьдесят для каждого? Тогда получится, что проигравшего игру в половине случаев будут поздравлять с тем, как ему повезло, что он проиграл и потому выиграл приз. Победившего будут утешать, потому что он играл слишком хорошо.
«Но!!! Проигравший все равно расстроится, а победитель все равно обрадуется». Тут я вспомнил, что как-то прочитал в одной популярной книге о детских играх нечто такое, что объясняло влечение Ларри к дайс-жизии. Я откопал книгу и с радостью нашел подтверждение своим мыслям. Дети, говорилось в ней:
…редко удосуживаются считать очки. Они придают мало значения тому, кто выигрывает, а кто проигрывает, им не требуется стимул в виде приза, им, судя по всему, совершенно все равно, если игра останется незаконченной. Детям действительно
нравятся игры, где есть немалый элемент везения, и потому индивидуальные способности нельзя сравнивать непосредственно. Им нравятся игры, которые автоматически начинаются заново, и тем самым каждому дается новый шанс.
Мне казалось, что у понятия «неудача» есть два весьма различных значения. Разум знает, когда он в ступоре и когда он нашел решение. Ребенок, разгадывающий головоломку, знает, когда терпит неудачу, а когда добивается успеха; взрослому не нужно это ему объяснять. Ребенок, строящий дом из кубиков, знает, когда обрушение домика означает неудачу (он хотел построить его выше), а когда — успех (он хотел, чтобы домик упал). Успех и неудача означают просто удовлетворение или неудовлетворение желания. Это настоящее; это важно; ребенок не нуждается в поощрениях или наказаниях со стороны общества, чтобы отдать предпочтение успеху, а не поражению.
Второе значение неудачи также просто: неудача — это когда тебе не удалось угодить взрослому; успех — это когда ты взрослому угодил. Деньги, слава, бейсбольные победы, привлекательность, хорошая одежда, машина, дом — всё это виды успеха, которые вертятся главным образом вокруг необходимости угодить миру взрослых. Ни в одном из страхов потерпеть неудачу нет ничего, изначально присущего человеческой душе.
Стать дайсменом было сложно, ибо такая жизнь сопряжена с постоянным риском потерпеть неудачу в глазах взрослого мира. Подчиняясь воле Жребия, я снова и снова «терпел неудачу» (во втором смысле). Я был отвергнут Лил, детьми, уважаемыми мною коллегами, пациентами, незнакомцами, системой общественных ценностей, впечатанной в меня тридцатью годами жизни. Если брать второе значение понятия «неудача», то я постоянно терпел неудачи и страдал, но с точки зрения первого значения неудач у меня не было никогда. Всякий раз, подчиняясь Жребию, я успешно строил домик или намеренно его ломал. Мои головоломки всегда разгадывались. Я постоянно открывал для себя новые задачи и получал удовольствие от их решения.
Вырастая из ребенка во взрослого, мы заключаем себя в клетку шаблонов, чтобы избегать новых задач и возможных провалов. Через некоторое время людям становится скучно, потому что новых задач нет. Такова жизнь под страхом потерпеть неудачу.
Терпи неудачи! Проигрывай! Будь плохим! Играй, рискуй, дерзай!
Итак, в тот вечер первого дня дайс-жизни Ларри я ликовал. Я исполнился решимости сделать Ларри и Эви людьми без страха, без рамок, без эго. Ларри будет первым человеком без эго со времен Лао-цзы. Он будет играть в папу, а Эви в маму. А потом наоборот. Временами они будут играть в родителей, какими они нас воспринимают, а иногда — в таких, какими родители должны быть. Мы все могли бы играть в героев телесериалов и комедий. А мы с Лил — как и все сознательные родители — могли бы менять свою личность каждый день или неделю.
«Я тот, кто может играть во множество игр». Вот суть счастливого четырехлетнего ребенка, и он никогда не думает, что проигрывает. «Я тот, кто есть х, у и z, и только х, у и z». Вот суть несчастного взрослого. Я попытаюсь продлить в моих детях их детскость. Говоря бессмертными словами Дж. Эдгара Гувера, «если не будете как дети, не увидите Господа»[63].
18
Первый день Ларри в качестве дайс-мальчика получился коротким. Ему скоро наскучило однообразие. Игра ему понравилась — у него получалось следовать приказам Жребия, даже когда они вступали в конфликт с его обычными моделями поведения, но где-то часа через три ему просто захотелось поиграть со своими машинками, и ему вовсе не хотелось лишаться этого удовольствия из-за Жребия. Поскольку я часто испытывал те же самые чувства (пусть и не по поводу машинок), то объяснил ему, что с кубиком следует играть, только когда хочется. Однако подчеркнул, что если уж играть, то необходимо всегда выполнять его приказы.
К сожалению, в последующие два дня все мои попытки превратить Ларри в Лао-цзы наталкивались на его детский здравый смысл; он давал Жребию только чрезвычайно приятные варианты — мороженое, кино, зоопарки, лошадки, грузовики, велосипеды, деньги. Он стал использовать Жребий как сокровищницу. В конце концов я сказал ему, что игра с кубиком всегда должна предполагать риск, что нужно включать в список и не совсем приятные варианты. Удивительно, но он согласился! На той неделе я придумал для него игру, которая стала у нас классикой, — «Русская рулетка». Первоначальная версия игры для Ларри была простой: один из каждых шести вариантов должен быть решительно неприятным.
В результате в последующие пять или шесть дней Ларри пережил несколько интересных моментов. (Эви вернулась к своим куклам и миссис Робертс.) Он отправился в долгую прогулку по Гарлему (я сказал ему смотреть в оба, если появится высокий мускулистый белый мужчина с конфетой по имени Остерфлад), и его задержали как сбежавшего из дома. Мне понадобилось сорок минут, чтобы убедить участкового 26-го отделения, что это я был инициатором прогулки своего семилетнего сына по Гарлему.
Жребий отправил его на фильм «Я любопытна (Желтый)»[64], ленту с некоторым количеством откровенных сексуальных сцен, который вызвал у него некий интерес, но еще больше — скуки. Он прополз на четвереньках от нашей квартиры четыре пролета вниз и далее по Мэдисон-авеню до «Уолгринс»[65], где заказал сливочное мороженое. В другой раз он должен был выбросить три игрушки, но с другой стороны — Жребий приказал ему завести новый набор гоночных автомобилей. Дважды он должен был дать мне выиграть в шахматы, и три раза я должен был дать выиграть ему. Он провел восхитительный час, делая нарочито глупые ходы и тем самым затрудняя мне проигрыш.
Однажды Жребий приказал, чтобы он один час играл в Папу, а я — в малышку Эви, и ему это скоро наскучило: моя малышка Эви была слишком слабой и слишком глупой. Но двумя днями позже ему страшно понравилось играть со мной в Папу в роли Лил. Тогда я не осознавал, что, пока мы с Ларри развлекались и играли в Папу и Лил, или Супермена и негодяя, или в Лесси и опасного гиппопотама, в моей голове зарождалась идея групповой дайс-терапии и моих Центров по экспериментам в полностью случайных средах.
Первый и последний кризис этой фазы дайс-жизни Ларри случился через четыре дня после возвращения Лил из Флориды. Мои контакты с Ларри сократились, а сам он иногда изобретал такие надуманные варианты для Жребия, что, когда выбор падал на них, просто не мог их выполнить. Например, перед самым кризисом он сказал мне, что один раз дал Жребию вариант, что убьет Эви (она разбила его набор гоночных автомобилей). Когда Жребий этот вариант выбрал, он, по его словам, решил этого не делать. Я спросил почему.
— Она бы на меня наябедничала, а ты бы не починил мою машинку.
— Если бы она умерла, как бы она смогла наябедничать? — спросил я.
— Не волнуйся, она бы придумала как.
Кризис был прост: Жребий велел Ларри украсть три доллара из кошелька Лил, и он потратил их на двадцать три комикса (прихоть Жребия, на которую, как он сказал мне, он глубоко обиделся, испытывая весьма нежные чувства к жвачкам, леденцам, пистолетикам и шоколадному мороженому). Лил поинтересовалась, откуда он взял деньги на все эти комиксы. Он отказался отвечать, настаивая, что лучше спросить об этом папу. Она спросила.
— Все очень просто, Лил, — сказал я, и пока она в пятый раз в течение часа обувала Эви, я проконсультировался с кубиком. Он велел (один шанс из шести) сказать правду.
