Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)
Наша сновидица, – человек не религиозный, она «современна». Религию, которую ей когда-то преподавали, она забыла и ничего не знает о том, что бывают моменты, когда вмешиваются боги, или, скорее, ситуации, которые испокон веков устроены так, что они проникают в самую сокровенную глубину. К таким ситуациям относится, например, любовь с ее страстью и опасностью. Любовь может актуализировать непредвиденные силы в душе, к чему следовало бы быть более подготовленным. «Religio» в смысле «внимательного рассмотрения» неизвестных опасностей и сил становится здесь актуальной проблемой. Любовь со всей ее роковой силой может возникнуть из одной лишь проекции, как нечто такое, что способно силой ослепляющей иллюзии вырвать нашу пациентку из ее естественной жизни. Что же овладеет сновидицей – доброе или дурное, бог или дьявол? Не зная этого, она уже чувствует себя брошенной на произвол судьбы. И кто может сказать, будет ли она способна справиться с этой сложностью? До сих пор она как-то избегала подобной ситуации, и вот теперь случившееся грозит захватить ее. Это риск, от которого следовало бы уйти, но уж если приходится на него идти, то следует в значительной степени «довериться Богу», т. е. «поверить» в благополучный исход. Так, нежданно-негаданно сюда примешивается вопрос о религиозной установке по отношению к судьбе.
Как следует из самого сновидения, у сновидицы нет альтернативы тому, чтобы осторожно вытащить ногу из воды, ибо идти дальше было бы крайне опасно. Она еще не может выйти за пределы невротической ситуации, так как сновидение пока не дает ей никакого позитивного намека на помощь со стороны бессознательного. Бессознательные силы пока еще не благосклонны и явно ожидают дальнейшей работы и более глубокой проницательности со стороны сновидицы, прежде чем она действительно сможет рискнуть совершить переход.
Этим отрицательным примером я, разумеется, совсем не хочу создать впечатление, что бессознательное во всех случаях играет негативную роль. Поэтому я приведу еще два дополнительных сновидения, на этот раз молодого человека, которые освещают другую, более приемлемую сторону бессознательного. Я делаю это еще более охотно, поскольку решение проблемы противоположности возможно лишь иррациональным путем извлечения материала из бессознательного, то есть из сновидений.
Сначала я должен немного познакомить читателя с личностью сновидца, так как без такого знакомства едва ли возможно вникнуть в специфическую атмосферу этих снов. Есть сновидения, которые представляют собой самые настоящие поэтические произведения и которые могут быть поняты только исходя из настроения в целом. Сновидец в данном случае – молодой человек чуть старше двадцати лет, еще совсем мальчишеского вида. В его облике и всех манерах есть даже оттенок чего-то девического. В нем чувствуется образованность и воспитание. Он интеллигентен и имеет выраженные интеллектуальные и эстетические интересы. Эстетизм при этом в нем явно преобладает: мгновенно ощущается его хороший вкус и тонкое понимание всех форм искусства. Его чувства нежны и мягки, слегка мечтательны, носят черты переходного возраста с примесью женственного. Нет и следа свойственной переходному периоду грубости. Несомненно, он слишком юн для своего возраста; налицо, таким образом, случай замедленного развития. С этим согласуется и то, что он пришел ко мне в связи с проблемой гомосексуальности. В ночь, предшествовавшую визиту ко мне, он видел такой сон: «Я нахожусь в просторном, наполненном таинственным полумраком соборе. Мне говорят, что это Лурдский собор. В середине расположен глубокий, темный колодец, в который я должен спуститься».
Сновидение, как видно, представляет собой связное выражение определенного настроения. Комментарии сновидца следующие: «Лурд – это мистический целительный источник. Естественно, вчера я вспомнил о том, что обратился к вам за помощью и буду у вас лечиться. В Лурде есть такой источник. Очевидно, неприятно погружаться в эту воду. Колодец, расположенный в церкви, был, однако, очень глубоким».
О чем же говорит это сновидение? На поверхности оно кажется вполне ясным, и можно было бы удовлетвориться, поняв его как своего рода поэтическое выражение предшествовавшего настроения. Но никогда не следует останавливаться на этом, ибо, как показывает опыт, сновидения гораздо глубже и значительнее. Почти напрашивается мысль о том, что сновидец пришел к доктору, находясь в высоком поэтическом настроении, с тем чтобы подвергнуться лечению, подобно священному религиозному действию в мистической полутьме некоего таинственного вдохновенного святилища. Однако это абсолютно не соответствует фактической стороне дела. Пациент просто пришел к доктору затем, чтобы лечиться от одной неприятной вещи, а именно – от гомосексуальности, в которой нет ничего поэтичного. В любом случае из сложившегося настроения предшествовавшего дня нельзя усмотреть, почему ему должен был присниться столь поэтический сон, если мы и впрямь примем каузальную обусловленность возникновения сновидения. Однако вполне возможно допущение того, что именно сон был спровоцирован этим в высшей степени непоэтическим обстоятельством, побудившим пациента прийти ко мне на лечение. Мы могли бы даже предположить, что как раз в силу непоэтичности своего вчерашнего настроения он видел чрезмерно поэтизированный сон по аналогии с тем, как человек, не евший в течение всего дня, ночью видит во сне роскошные яства. Нельзя отрицать, что сама мысль о лечении, об исцелении и о неприятной процедуре воспроизводится в сновидении, но при этом воспроизводится в преображенном виде, в форме, которая наиболее адекватно соответствует непосредственной эстетической и эмоциональной потребности нашего сновидца. Вероятно, его неудержимо притягивала к себе эта заманчивая картина, несмотря на то что колодец был темным, глубоким и холодным. Воздействие настроения, сопровождавшего это сновидение, могло сохраняться и после, до утра того дня, когда ему пришлось взять на себя неприятную и непоэтическую обязанность совершить визит ко мне. Серая действительность окрасилась ярким золотистым сиянием, отразив чувства, владевшие им в сновидении.
Возможно, это и есть цель данного сновидения? Это было бы возможно, так как мой опыт показывает, что большинство сновидений компенсаторны по своей природе[83]. Сны в каждом случае подчеркивают противоположную сторону для того, чтобы сохранить психическое равновесие. Но компенсация настроения – не единственная цель сновидческой картины. Сон обеспечивает также и определенную ментальную корректировку. Разумеется, сам пациент и понятия не имел о том лечении, которому он собирался подвергнуться. Но сновидение дает ему определенную картину, которая с помощью поэтических метафор описывает природу предстоящего лечения. Это сразу же становится ясным, если далее проследить за его ассоциациями и замечаниями по поводу образа собора. «Собор, – говорит он, – вызывает у меня мысли о Кёльнском соборе. Еще ребенком я был им очарован. Я помню, как моя мать впервые рассказала мне о нем и помню также, что при виде какой-нибудь деревенской церкви я обычно спрашивал, не это ли Кельнский собор. Я хотел стать священником в таком соборе».
В этих ассоциациях пациент описывает очень важный опыт своего детства. Как бывает почти во всех случаях такого рода, он был очень тесно привязан к своей матери. Под этим не следует понимать какое-то особенно доброе или интенсивное сознательное отношение к матери, а скорее что-то по своей природе вроде тайной, подземной связи, которая выражает себя сознательно только в замедленном развитии характера, т. е. в некотором относительном инфантилизме. Развитие личности, естественно, стремится уйти от такой бессознательной, инфантильной привязанности, поскольку ничто так не препятствует развитию, как упорство и живучесть бессознательного, или психически эмбрионального, состояния. По этой причине инстинкт использует первую же возможность заменить мать каким-то другим объектом. Этот объект должен в известном смысле быть реальной заменой матери, он должен быть в некотором смысле ее аналогией. И это действительно в полной мере имеет место в случае нашего пациента. Та интенсивность, с которой его детская фантазия цепляется за символ Кёльнского собора, соответствует силе его бессознательной потребности найти замену матери. Эта бессознательная потребность усиливается в том случае, когда инфантильная привязанность угрожает нанести ущерб и вызвать вредные последствия. Отсюда – тот энтузиазм, с которым его детское воображение ухватилось за идею церкви; ибо церковь в наиболее полном смысле слова является Матерью. Мы говорим не только о Матери-церкви, но также о ее лоне. В католической церемонии, известной как benedictio fontis[84] (и соответствующей православному обряду водоосвящения), купель называют immaculatus divini fontis uterus – непорочное лоно божественного источника. Естественно, мы думаем, что человек должен прежде всего знать это значение на сознательном уровне, прежде чем оно заработает в его фантазии, и что несведущий ребенок, вероятно, не сможет быть захвачен этими значениями. Подобные аналогии действуют не через разум, а совсем иным путем.
