Гельмут Фигдор - Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания.
Когда мы говорим, что не следует бороться с симптомами, это еще не значит, что их следует игнорировать. Дело в том, что симптомы детей являются не только видимым проявлением их нормальных реакций, они являются «языком» ребенка, при помощи которого он выражает свое душевное состояние. Итак, если нам удастся понять этот язык, мы сможем узнать, что именно хочет выразить ребенок. А если мы узнаем, что его угнетает, то мы сможем ему помочь. Методически лучше всего разговор о непосредственных реакциях на развод облечь в форму вопросов. И это будут именно те срочные, жизненно важные вопросы, на которые ребенок бессознательно ожидает ответов. Этих же ответов ищет он и в поведении родителей. От «ответов» будет зависеть, окажутся его опасения опровергнутыми или они усилятся. И от них будет зависеть, сумеет он «переработать» развод или тот останется травмой, которая так или иначе будет сопровождать его всю жизнь.
Вопросы, которые задает ребенок своими реакциями на развод, довольно многочисленны. Так, в его печали почти всегда скрывается вопрос: «Потерял ли я папу навсегда?», «Смогу ли я его видеть, ведь он мне так нужен?!». Печаль может также относиться к собственной персоне: «Почему он любит меня не так сильно, чтобы остаться со мной навсегда?». При этом следует иметь в виду, что дети (не достигшие переходного возраста) переживают разлуку с покинувшим родителем как свой собственный развод с ним. Одна девятилетняя девочка выразилась так: «Я понимаю, что мои родители не хотят больше жить вместе, потому что они постоянно ссорятся. Но почему папа уходит? Он мог бы жить в моей комнате, ведь она достаточно велика для нас обоих!». И девятилетний Саша, чьи родители расстались три года назад, признался мне во время терапии: «Знаешь, папа всегда говорил, что будет любить меня вечно. Но я никак не мог ему по-настоящему поверить, ведь я никогда не покинул бы того человека, которого так люблю». Обычно трехлетний ребенок совершает открытие, что отношения родителей и ребенка – это треугольные отношения, то есть что это не просто отношения родителей к нему, к ребенку, а что между родителями тоже существуют любовные отношения, но, тем не менее, он еще долгое время продолжает верить, что именно он является центром этих отношений. (Эта вера тем сильнее, чем счастливее семья.) Таким образом, развод не только приносит ребенку горькое сведение о том, что любовь тоже может кончиться, он отнимает у него его иллюзию: «Где и как живут родители, это зависит только от отношений между ними обоими, и я не играю в этом никакой роли. Судя по всему, им их собственные отношения намного важнее, чем их (предполагаемая) любовь ко мне». Или если, например, отец бросает семью ради другой женщины: «Он променял меня(!) на другую женщину, которую он и знает-то совсем недавно!».
Можно видеть, как эти вопросы, питающиеся печалью, ведут к другим типичным реакциям на развод: к чувству вины и к чувству неудачника. «Виноват ли я во всем этом?», «Что сделал я не так?», «Был я недостаточно послушен, недостаточно умен, недостаточно хорош?», «Я разочаровал папу (маму)?», «Я не сумел их помирить» и т. д. Этими вопросами задается ребенок. Или вот, например, типичный (магический) эдипов вопрос мальчиков[86]: «Я виноват, потому что я так был влюблен в маму, что тайно желал, чтобы папы больше не было здесь?». Или: «Теперь папа отомстит мне тем, что не захочет ничего обо мне знать, или как-нибудь накажет меня, когда я останусь с ним один?». (Кстати, подобные страхи расплаты, наряду с конфликтами лояльности, являются одной из наиболее частых причин отказа детей от посещений отца.)
Все эти вопросы, мучающие ребенка, направлены на родителей, и в них – как минимум на протяжении определенного времени – заключается надежда, поскольку их следует понимать как требования: «Скажи, скажи мне, что это не так, что мои опасения напрасны! Скажи, что ты меня все еще любишь, что ты не исчезнешь навсегда!», «Скажи, что это не я виноват во всем!» и т. д.
Чувство вины вообще расположено очень близко от ярости. Если я обвиню другого, то таким образом освобожу свою совесть и преодолею нарциссическую обиду. Но если человек, с которым я борюсь, мною любим, например, это мой отец, то своей яростью я, возможно, испорчу с ним отношения. То ли я потеряю свою собственную любовь (вытесню ее), то ли он «не переживет» моей ярости, то есть лишит меня своей любви и окончательно меня покинет. Итак, не лучше ли взять всю вину на себя? Так «дети разводов» постоянно раскачиваются между яростью и чувством собственной вины и несостоятельности. Данные вопросы, относящиеся к агрессивным чувствам, очень похожи на те, которые лежат в основе чувства вины или сопровождают его. Их можно сформулировать так: «Верно ли, что я вам совершенно безразличен?», «Вы, наверное, забыли, что у вас есть ребенок и что вы за него отвечаете?». Может быть, на первый взгляд и покажется странным, что агрессивные чувства или агрессивное поведение лежит в основе желания получить подтверждение любви. Я хочу пояснить это на одном примере. Один мой друг рассказал мне следующую историю.
Он договорился со своей женой провести вместе чудесную субботу. В последнее время оба были очень заняты на работе и мало виделись друг с другом. Они собрались встретиться в три часа (до трех у жены были назначены переговоры), пойти в музей, потом выпить кофе, сходить в кино и в заключение пойти ужинать в ресторан. Незадолго до встречи жена вдруг позвонила, чтобы сказать, что переговоры затягиваются. В шесть часов (когда все музеи уже были закрыты) раздался звонок: переговоры окончились, но один (очень важный) клиент пригласил всех на небольшой коктейль и она никак не может отказаться. Из следующего ее звонка (когда уже начался последний сеанс в кино) он узнал, что из коктейля получился ужин. Когда, наконец, к полуночи жена появилась дома, он кипел от гнева и набросился на нее с упреками и обвинениями. Долг туда, долг сюда, но все должно иметь свои границы, она могла бы вежливо попрощаться и уйти! Или муж для нее ничего не значит? А может быть, ей это даже понравилось? В то время как он ждет ее дома, она развлекается там с другими – наверное, там было предостаточно мужчин?! И так далее.
Итак, подобный прорыв чувств вполне можно понять. Состоял он, собственно, не столько из упреков, сколько из невысказанных вопросов. Можно ли представить себе, чтобы жена ответила мужу так: «Да, дорогой, ты прав. Мне не очень хотелось проводить с тобой эту субботу. Действительно, моя работа и другие мужчины значат для меня гораздо больше!». Муж просто свалился бы с облака! Несмотря на все упреки в адрес жены, он в общем-то не верил в то, что говорил, а скорее ожидал, что она скажет в ответ: «Нет, дорогой, это не так. Все это время я думала только о тебе и проклинала этих клиентов. Но я ничего не могла поделать, не терять же мне мою работу!». Яростные упреки мужа были также наказанием жене за испорченную субботу и за его разочарование. Но прежде всего они имели целью спровоцировать извинение и заверение в любви.
То же самое и с «разведенными» детьми. Не выражает ли их агрессивность в основе своей вопросы? Но какие «ответы» чаще всего дают на эти вопросы родители? «Нет, мы любим тебя и извиняемся перед тобой за то страдание, которое причинили тебе разводом»? Едва ли! Скорее наоборот, они отвечают такой же агрессивностью, упреками, раздражением, яростью, наказаниями и лишением привязанности. Они ведут себя как раз так, как если бы они говорили в ответ: «Да, ты прав, ты для нас – одно наказание!».
Понимание и успокоение при помощи символической коммуникацииЯ думаю, сейчас мы можем ответить, каким образом возможно восстановить нарушенное разводом душевное равновесие и что это значит – предоставить детям «помещение» для проявления их чувств, в том числе агрессивных. А именно, родители должны уметь их «воспринимать» и «отвечать» на них подобающим образом. И помочь им в этом должна педагогическая консультация.
• Педагогическая консультация должна помочь родителям понять «симптоматический язык» их детей, то есть помочь понять, какие именно вопросы в настоящий момент мучают ребенка.
• Она должна помочь родителям научиться находить «ответы» на вопросы, выраженные в чувствах или симптомах ребенка.
• Поскольку ребенок выражает свои вопросы не в словах, то и ответы родителей должны быть не просто словесными объяснениями или заверениями. Ответы вроде: «Я люблю тебя», «Я о тебе никогда не забываю», «Ты прав, что ты сердишься», «Это была не твоя вина» и так далее должны быть эмоционально восприняты ребенком.
Дело в том, что до тех пор, пока ребенок выражает свои чувства не в словах, а в действиях, вербальные заверения родителей звучат для него как ответы на чужом языке и они или совсем не проникают в чувства, или проникают с большим трудом. К тому же часто бывает, что дети в результате уклончивых, скрытных или неверных объяснений взрослых уже в большой степени потеряли доверие к тому, что те говорят. Однако символический язык чувств и внутренних процессов играет чрезвычайно важную роль в преодолении травмирующих переживаний развода (недаром символизация внутренних процессов стоит в центре всех психотерапевтических методов). Символизация – здесь имеется в виду не столько вербальная сторона, сколько эмоциональные представления о внутреннем мире, находящие свое выражение в игре, рисунках или фантазиях, – помогает взять под контроль непостижимые, путано угрожающие или летучие чувства и аффекты, а это дает ребенку возможность научиться обращаться с этими чувствами, находить для них разрешение, испробовать альтернативы, отражать опасности. Символические действия не имеют границ или их границы намного шире, поскольку, по сравнению с конкретными (реальными) действиями, они не вызывают необратимых последствий. Наконец ребенок, у которого есть возможность символизировать, облегчает родителям или психологу, педагогу дифференцированное понимание и дифференцированный подход к его проблемам, как это бывает лишь в коммуникации о его симптомах и проблематике действий.
