Дмитрий Леонтьев - Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности
В отдельных случаях отношение между действием и мотивом деятельности, в которую оно входит, может быть весьма неоднозначным и сложным. Так, многие сложные виды деятельности отвечают одновременно не одной, а нескольким потребностям и побуждаются, соответственно, несколькими мотивами. В этом случае деятельность обладает многосторонним смыслом (Леонтьев А.Н., 1956, с. 360). Ранее, еще в 1940 году А.Н.Леонтьев ввел понятие поступка для обозначения действия с амбивалентным смыслом: «В случае, когда действие входит в двоякую деятельность, но мотивация обеих этих деятельностей, будучи различной, не является, однако, противоположной по своему знаку, мы называем такое действие поступком. Поступок требует сознавания отношений, существующих между обеими деятельностями, и учета обоих мотивов; поступок есть, следовательно, действие сложномотивированное, имеющее сложный смысл» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 50). В дальнейшем, однако, это понятие развития не получило.
Еще более сложные отношения характеризуют так называемый отраженный смысл. В этом случае ребенок (в примерах А.Н.Леонтьева) «… может стремиться к достижению цели, которая сама по себе не привлекательна для него, ради чего-нибудь другого, или, наоборот, отказаться от чего-нибудь непосредственно приятного для того, чтобы достичь более важного или избежать нежелательного» ( Леонтьев А.Н., 1948, с.8–9). Подобный отраженный смысл связывает действие не просто с одним или даже несколькими мотивами, а уже с некоторой их иерархией.
Дальнейшее развитие представлений о смыслообразовании касается больше мотивов, чем собственно смыслов. Вводится понятие смыслообразующей функции мотива наряду с побудительной его функцией (Леонтьев А.Н., 1966; 1971) и различение смыслообразующих мотивов и мотивов-стимулов (Леонтьев А.Н., 1971). Само понятие мотивов-стимулов возникло несколько раньше (Леонтьев А.Н., 1956). Мы остановимся на этом подробно в разделе, посвященном мотивам. Здесь же необходимо отметить, что, признавая, как отмечалось выше, длинную цепочку детерминации в процессе порождения смыслов, А.Н.Леонтьев в конкретном анализе практически не выходил за пределы связки смысл – мотив. Расширение рамок анализа смыслообразования произошло уже вместе с дифференциацией понятия личностного смысла и возникновением во второй половине 70-х годов ряда родственных понятий, о которых речь пойдет ниже, поэтому здесь мы обрываем анализ этой линии развития концепции смысла и обращаемся ко второй линии – линии функционального анализа.
Эта линия исследований опирается на достаточно разнообразный эмпирический материал, а понятие смысла выступает в качестве объяснительного. Ряд экспериментальных исследований, описанных, в частности, в работах А.Н.Леонтьева (1947; 1948; 1959) и А.В.Запорожца (1960; 1986 а) демонстрируют на различном материале зависимость эффективности различных действий от деятельности, в которую эти действия включены, от отношения между мотивом деятельности и целью действия. Пожалуй, наиболее выпукло эта зависимость проявилась в работе А.Н.Леонтьева и А.В.Запорожца (1945), посвященной восстановлению функций руки после ранения. Было обнаружено, что характер движения определяется соотношением двигательной задачи с личностной установкой больного. В результате ранения у больных формируется установка на щажение руки, которая ограничивает диапазон субъективно приемлемых движений руки в период выздоровления по сравнению с диапазоном объективно возможных движений. Эту установку оказалось возможным преодолеть с помощью воздействия на мотивы больных, они приобрели большую свободу в своих движениях, что позволило существенно ускорить процесс выздоровления и возвращения их в строй.
В этом исследовании, как и в ряде других экспериментов (Д.Б.Эльконин, А.В.Запорожец, Я.З.Неверович, 3.М.Истомина и др.), объяснительный потенциал понятия смысла был относительно невелик, поскольку изменение смысла практически везде отождествлялось с изменением мотива; связь смысла с мотивом была однозначной. Хотя А.Н.Леонтьев подчеркивал, что решающим фактором является не сила мотива, а содержательная смысловая связь между побуждением и действием (1948; 1959), операционально эта связь задавалась лишь мотивом как таковым. Вместе с тем, в некоторых работах удалось показать несовпадение, расхождение между мотивом деятельности и смыслом, возникавшее тогда, когда в деятельность вмешивались другие мотивы. В качестве примера можно назвать известный феномен «горькой конфеты» (Леонтьев А.Н., 1947): ребенок, обманом получив желанное вознаграждение (нарушив правила при выполнении задания), переживает внутренний конфликт и отказывается от неправедно заработанной конфеты; она приобретает для него отрицательный, или, по меньшей мере, амбивалентный личностный смысл. Подобного рода феномены оказалось легче всего продемонстрировать на детях дошкольного возраста, поскольку их мотивы еще не образуют устойчивой иерархии.
Четкое разведение мотива и смысла в психологическом эксперименте удалось осуществить Я.З.Неверович (1986), которая варьировала не только мотив, но и цель действия. В ее опытах дошкольники усердно и старательно делали флажки для подарка малышам; когда им предлагалось сделать флажок в подарок маме, это вызывало у них недоумение и лишь немногие доводили работу до конца. В то же время они горячо откликнулись на предложение сделать в подарок маме салфетку, но изготовить ту же салфетку для малышей отказывались. Здесь ясно видно, что не только эффективность одного и того же действия зависит от мотива, но и побудительная сила одного и того же мотива зависит от характера его связи с целью действия.
В семидесятые годы наметился новый уровень теоретического осмысления влияния смыслов на протекание деятельности и психических процессов. Этот новый уровень связан с разработкой в трудах
А.В.Запорожца, Я.З.Неверович и их сотрудников представления о механизмах эмоциональной коррекции поведения и мотивационно-смысловой ориентировки. Эмоциональная коррекция поведения характеризуется «…приведением общей направленности и динамики поведения в соответствие со смыслом проблемной ситуации и производимых в ней действий для субъекта, для удовлетворения его потребностей и интересов, для реализации его ценностных установок» ( Запорожец , 1986 а, с. 265). По мере развития эмоциональный сферы ребенка эмоциональная коррекция сдвигается от конца к началу деятельности, приобретает предвосхищающий характер, позволяющий «…не только предварительно представить отдаленные результаты своих действий, но и заранее прочувствовать тот смысл, который они будут иметь для окружающих, а вместе с тем, и для него самого» (Запорожец, 1986 б, с. 19). Складываются особые механизмы мотивационно-смысловой ориентировки, которая вначале осуществляется в плане непосредственного восприятия, а потом переходит в план воображения. «В процессе такого рода деятельности решаются сложные смысловые задачи путем своеобразных мысленных преобразований данной ситуации, позволяющие обнаружить ранее скрытую положительную или отрицательную ценность для субъекта как сложившихся обстоятельств, так и действий, которые в этих обстоятельствах могут быть выполнены» (там же, с. 28). Эти представления легли в основу цикла экспериментальных исследований, опубликованных в вышедшей под редакцией А.В.Запорожца и Я.З.Неверович коллективной монографии «Развитие социальных эмоций у детей дошкольного возраста» (1986).
К линии развития представлений о личностном смысле под функциональным углом зрения относится также многолетний цикл исследований мыслительной деятельности, ведущийся под руководством О.К.Тихомирова (см., например, Тихомиров, 1984; Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980). Этот цикл исследований имеет прямую связь с идеями, развиваемыми нами в настоящей работе, и основные его результаты будут изложены нами в разделах 2.6. и 3.7. в контексте проблемы системной организации смысловой сферы личности.
Вернемся теперь к третьей, наиболее важной в нашем контексте, линии развития концепции личностного смысла, а именно линии развития представлений о сущности смысла, о месте этого понятия в системе психологических понятий.
В первой главе мы уже охарактеризовали в общих чертах понятие личностного смысла, как оно выступило в первых публикациях на эту тему А.Н.Леонтьева, относящихся к 1944–1947 годам.
А.Н.Леонтьев ставил акцент на разведении личностного смысла и значения, подчеркивая, в частности, что смысл не является атрибутом значения, вопреки тому, как это кажется в интроспекции, и демонстрируя коренные изменения отношений между смыслами и значениями в ходе исторического развития сознания человека (1972). Смысл и значение, прежде всего, имеют разные источники: значения усваиваются субъектом в ходе распредмечивания человеческой культуры, они являются дериватом совокупной общественной практики, в то время как смыслы производны от реальных жизненных отношений конкретного субъекта, от его индивидуальной практики. П.Я.Гальперин (1945), в отличие от А.Н.Леонтьева, определяет и смысл, и значение сквозь призму индивидуальной практики: значение характеризует вещь в ее отношении к другим вещам, а смысл – ту же вещь в ее непосредственном отношении к индивиду. Похожее мы встречаем и у А.В.Запорожца (1960, с. 387).
![Мелисса де ла Круз - Ведьмы Ист-Энда. Приквел: Дневники Белой ведьмы[Witches of East End. Prequel: Diary of the White Witch]](/uploads/posts/books/51854/51854.jpg)
