Евгений Сатановский - Котёл с неприятностями. Ближний Восток для «чайников»
Эритрея, на территории которой с 2015 года активно укрепляют свои позиции в Красном море, используя её порты, ОАЭ и Саудовская Аравия, – республика, президент которой теоретически должен избираться парламентом на 5 лет. На практике она с 1993 года управляется Исайасом Афеворки, который правит ею, стоя во главе единственной в стране легальной партии – Народного фронта за демократию и справедливость.
В 1997-м году «в рамках развития республиканских институтов» были назначены 150 депутатов эритрейской Национальной ассамблеи. В 2002-м в ходе регистрации религиозных объединений официальный статус в государстве получили мусульмане, приверженцы римско-католической, эритрейской православной и евангелической (лютеранской) церквей. Прочие общины оказались вне закона. Особенно не повезло пятидесятникам и свидетелям Иеговы, которых преследуют и население, и власти.
Джибути – президентская республика с 1977 года, единственной партией в которой с 1981-го является Народное объединение за прогресс. Политическая жизнь в этой стране определяется борьбой за власть племён афаров и исса, война между которыми шла с 1992-го по 2000-й год. Что до её экономической роли – статус единственного глубоководного порта Африканского Рога, через который осуществляется сообщение с внешним миром Эфиопии, а также наличие на территории страны военно-морских и военно-воздушных баз США, Франции и, с 2011 года, Японии, определяет значение Джибути для внешнего мира. Не случайно Китай, преодолевая сопротивление Соединённых Штатов, создаёт в Джибути базу собственного Военно-морского флота.
Турция – первое государство БСВ, где в 1923-м году республика, во главе которой встал генерал Мустафа Кемаль (Ататюрк), сменила монархию, на протяжении восьми десятков лет управлялось коррумпированными гражданскими правительствами и военными, регулярно совершавшими государственные перевороты, в том числе в 80–90-х годах. В 2003-м году к власти пришла Партия справедливости и развития, ограничившая всевластие армии. В 2015-м году она подтвердила монополию на власть, а её лидер, Реджеп Тайип Эрдоган, как ведущий политик страны по своим амбициям и влиянию был сравним только с Ататюрком, систему государственного устройства которого он перестраивал под себя.
Открытая дискриминация национальных (в первую очередь курдов) и религиозных меньшинств в этой стране сочетается с реально работающим парламентом – Великим национальным собранием Турции, действенной судебной системой и активными средствами массовой информации. При этом продвижение к демократии в турецком варианте означает сворачивание секуляризма, постепенную – «мягкую» исламизацию и взрывной рост великодержавных настроений в элите и обществе. В то же время, продвигая свои планы, Эрдоган вынужден был разгромить союзных ему на первом этапе его правления исламистов Фетхуллаха Гюлена – «параллельное государство», или «Джамаат».
Реставрация роли ислама на государственном уровне означает для Турции постепенное возвращение страны к роли лидера суннитского мира, которым она была в период Османской империи, когда турецкие султаны занимали место и исполняли функции повелителя правоверных – Халифа. Только такой сценарий может объяснить деятельность на внешнеполитической арене президента (до 2014 года премьер-министра) Эрдогана, демонстрирующего амбиции, несопоставимые с реальной ролью Турции в регионе и на мировом уровне – в том числе в Ираке и Сирии, где он, сотрудничая с «Братьями-мусульманами» и «Исламским государством», в союзе с Катаром вступил в прямую конфронтацию с Россией.
В самой эффективной демократии региона, существующей с 1979 года Исламской Республике Иран, на деле осуществлено разделение ветвей власти, функционирует эффективный и активный парламент – меджлис, в котором закреплены квоты для «единобожников»-зимми, признаётся существование национальных меньшинств, действует многопартийная система, пресса жёстко критикует правительство, активна системная и внесистемная оппозиция. Говоря попросту, эта страна, вопреки многолетней критике, на деле является демократической республикой, хотя и имеет свою специфику, главной из которой является принцип примата религиозной власти над светской.
Современный Иран во многом напоминает СССР времён застоя, партийная система которого доминировала над государственным аппаратом, с поправкой на то, что верховная власть в этой стране сосредоточена в руках теократии, а не КПСС. Государствообразующая роль шиитского ислама в Иране законодательно закреплена. Другие группы, исповедующие эту религию – не только представители шиитских «еретиков», но и ортодоксальные сунниты, – находятся под жёстким контролем центральных и местных властей.
Страну возглавляет второй за её историю Рахбар – Верховный руководитель, Али Хосейни Хаменеи, в 1989-м году сменивший правившего с 1979-го лидера исламской революции Рухоллу Мусави Хомейни, после смерти этого основателя Исламской республики. Несмотря на полномочия, сосредоточенные в его руках, он избирается и может быть отрешён от должности. Обычной для Ирана ситуацией являются разногласия Рахбара с регулярно переизбираемыми президентами страны, которые, как правило, разрешаются в пользу Верховного руководителя, хотя отдельные исключения имеют место.
Такие специфически иранские государственные институты, как Наблюдательный Совет, Совет экспертов, Ассамблея по определению целесообразности принимаемых решений и созданная в 2011-м году вследствие возросших до критического уровня противоречий между членами верховного руководства страны Высшая комиссия разрешения противоречий и урегулирования отношений между тремя ветвями власти, осуществляют координацию государственной машины. Сложная система сдержек и противовесов, помимо прочего, отсекает конкурентов правящей элиты на ранней стадии избирательного процесса и выводит оппозицию за рамки правового поля.
Возможность военного путча в Иране пресекается Корпусом стражей исламской революции, причём отношения между иранскими силовиками напоминают отношения армии и НКВД в Советском Союзе времён Сталина. По мере того как изживает себя забюрократизировавшаяся и коррумпированная теократическая система, нарастает влияние конкурирующего с ней руководства КСИР. Эта группа, занимая высшие посты в провинции и органах исполнительной власти, в 2000–2010-х годах объединилась вокруг президента Махмуда Ахмади Нежада. Она продвигает стратегию превращения Ирана из постреволюционной страны в националистическую персидскую империю, поддерживая эскалацию напряжённости вокруг внешнеполитической деятельности Ирана и развивая его ядерную программу.
Группы политической элиты, оттеснённые на обочину этого процесса, образовали протестное «Зелёное движение», активное, но не имеющее шансов на реальный контроль над властью. Эволюция иранской политической системы постепенно уменьшает объём властных полномочий, сосредоточенных в руках престарелых аятолл, увеличивая влияние не вестернизированных технократов, на что надеялся Запад, но выходцев из спецслужб, склонных к силовому решению возникающих перед Исламской республикой проблем. Альтернативой силовикам в 2013-м году стало избрание в качестве президента Ирана Хасана Рухани, представляющего умеренную теократическую элиту. Заключение в 2015-м году «Ядерной сделки», позволившее начать вывод Ирана из-под санкций ООН, укрепило его позиции.
Наконец, заканчивая краткое перечисление сравнительно стабильных республиканских режимов БСВ, созданная в 1947-м году Исламская Республика Пакистан с её двухпалатным парламентом, влиятельным судейским корпусом, состоящим из Верховного суда и Федерального шариатского суда, активными независимыми средствами массовой информации, многопартийностью, бурной политической жизнью и традиционно сложными отношениями между премьер-министром и президентом демонстрирует результаты быстрой радикальной исламизации изначально светской либеральной общественной системы.
Эта система, противостоящая религиозному индуистскому фундаментализму, которую создавал в 40-х годах ХХ-го века лидер Мусульманской лиги Мухаммед Али Джинна, постепенно превратилась, в особенности быстро в годы правления генерала Зия уль Хака, в свою полную противоположность. Радикальные исламисты взяли под контроль большую часть районов, граничащих с Афганистаном, их позиции сильны в Кашмире, влияние в центральных провинциях страны также нарастает. Лишение статуса мусульман секты ахмадийа, теракты против христиан и шиитов, притеснение конфессиональных меньшинств – усиливающиеся тенденции в политической жизни Пакистана, сочетающиеся с функционированием демократических институтов, заложенных в период британского правления.
Характерные для Пакистана военные перевороты, последний из которых в 1999-м году привёл к власти генерала Первеза Мушаррафа, ушедшего в отставку в 2008-м, демонстрируют роль армии в системе государственной власти, близкую к кемалистской Турции или Алжиру. При этом военные руководители Пакистана, в отличие от гражданских, не формировали и не пытались формировать династий, как правящие в Сирии Асады или индийские Ганди-Неру. Скорее это касается таких правящих семей, как Бхутто-Зардари. Впрочем, гражданские правительства Пакистана, слабые и коррумпированные, на протяжении десятилетий демонстрируют, что такое имитационная ближневосточная демократия, удовлетворительная по форме и абсолютно недееспособная по существу.
